Сержанту никто не звонит - Врочек Шимун - Страница 82
- Предыдущая
- 82/87
- Следующая
Все разное, а сон — один и тот же.
Зелено-синяя, вязкая вода, руки движутся, как в густом желе... Зрение туманится, все вокруг плывет — словно невидимые ладошки легли на глаза, детская игра «угадай, кто?». Я знаю, кто ты. Ты — глубина!
Выдох уносится вверх с гулким «бу-уллб»...
Иногда я не пью. Лежу на неизменном диване, закусив на манер сигареты желтый карандаш, смотрю на волны. Бумажно-синие, неподвижные. Порой мне кажется, что я знаю, откуда приходит мой сон, знаю глубины, породившие тягучий кошмар, понимаю детерминизм. Я выдвигаю гипотезы, и, как всякий педант, болезненно склонный к систематизации, записываю их и классифицирую.
Гипотеза 1-ая: простая и очевидная. Мой сон — сигнал тревоги, «Sos» от подсознания, намек, что я тону в обыденности, растворяюсь, как сахар в кипятке.
Гипотеза 2-ая: иррациональная. Сон — не мой, а наведенный. Некто "X" просит о помощи таким вот странным способом. Или не сам "X", а, скажем, "Y", знающий о гибели "X" и желающий оную гибель предотвратить. Я, в таком случае, медиум и герой в одном лице. Слишком много натяжек. Гипотеза уносится ввысь с гулким «бу-уллб»...
Гипотеза 3-я: генетическая. Память далекого предка стучится в мою дверь, обещая поделиться всем, что пра-пра-, и так далее, дед носил под черепушкой. «Двери наших мозгов посрывало с петель». Владимир Высоцкий. Дурацкая идея, не лишенная, однако, некоторой привлекательности. Но как я могу помнить смерть пра-пра-деда, если он, зачиная моего пра-деда, еще был жив? ДНК не грипп, воздушно-капельным путем не передается... Стоп. А точно ли тот "я", что во сне, умер?
Детали. Без них никуда.
Иногда я пытаюсь отрешиться. Видеть со стороны, холодно и четко, словно хронику происшествий, тонущего "я". Впечатанный в целлулоид, черно-белый, он мечется в гудящем плену, пятная кровью зелено-синее пространство. Вдалеке видна крупная, с человеческую голову, медуза — выкинь ее на берег, она была бы фиолетовой — но здесь, в толще вод, они все одинаково белесые. Медуза раздувается... медленно, медленно... чтобы так же неспешно, вразвалочку, вытолкнуть воду. Медуза никуда не торопится. Ее вполне устраивает черепаший темп...
Иногда я успеваю оглянуться. Отвести взор от медузы, зелено-синей пустоты, пузырей, рвущихся изо рта — чтобы краем глаза зацепить смутный образ чего-то большого, черного с красным. «Галео», — думаю я. — «Санталюка». Больше всего это похоже на полено, от долгого пребывания в воде обросшее щетиной цвета консервированной морской капусты. Нешуточное полено — идет ко дну, выбулькивая огромные пузыри. Вокруг бьются в агонии щепки, не щепки... люди. Серебряное лезвие рассекает ближайшую «щепку» наискось, от плеча к поясу; кажется, вот оно — сейчас плеснет кровь, клубами расходясь в стороны; человека развалит на части, не спасет металл, охватывающий грудь... Я не верю глазам. Человек продолжает биться, клинок же рассыпается в щедрую горсть серебра — чтобы через мгновение вновь стать сплошным лезвием. Широким кривым мечом в руке невидимого великана... Руби, кат!
Почему-то я уверен, что «щепки» это заслужили.
Иногда я смотрю телевизор. Вдавив кнопку, бегу по программам, превращая просмотр в один бесконечный кадр — в котором есть все. Кажется, страдающие аутизмом именно так смотрят телевизор — предпочитая глубину помех мельтешению фигурок. Лица, глаза, свет, тьма — все одно, все — бег электронного луча. Поток электронов, зажигающий пятна люминофора. Кто-то сказал: «Бог — это случайность». В таком случае, аутисты беседуют с Богом напрямую — ибо что может быть случайнее телевизионных помех...
Мой палач!
Вдавливая кнопку до побеления пальца, нахожу канал, где только что порхало серебристое лезвие... Оно!
Зелено-синяя, желейная вода, сполохи света, вдалеке видна крупная, в человеческую голову, медуза — выкинь ее на берег, она была бы фиолетовой — но здесь, в толще вод...
Серебряный клинок порхает, мгновенно меняя форму... Кривой арабский меч, европейский палаш... мачете, снова арабский меч... Взмах. Меч взлетает и...
Руби, кат!
Рассыпается в горсть серебра... Камера — наезд! Я чувствую радость открытия и восторг верующего, которому явился ангел — стайка рыбешек, настолько мелких, что кажутся каплями ртути, на глазах сливается в широкий меч-акинак... Меч, что оставил невредимым щепку-человека...
«Небо над портом было экраном телевизора, настроенного на мертвый канал».
Интересно, Уильям Гибсон тоже беседовал с Богом?
Испанский галеон, следующий из Нового Света в Старый, попал в пиратскую засаду. С грузом какао? Корабли с грузом не топят. Галеон был военный, двадцатипушечный, трехмачтовый, следовал в конвое. Охранял — корабли с золотом, какао, кофе... В результате ожесточенного боя получил пробоину ниже ватерлинии, затонул. Мистер "X", — вернее, сеньор "X" — ушел на дно вместе с кораблем, хотя пытался спастись, прыгнув за борт...
В доспехах тяжело плавать.
Железо тянет.
Кажется, я нашел цель. Сумел свести бессмысленность, жуткую пустоту жизни к чему-то большему, чем тупой взгляд в потолок. Гипотеза номер два, иррациональная — что ты делаешь со мной?!
Держитесь, мистер "X" — я спешу на помощь.
Псих?
Герой?
Дурак?!
«Снимите доспехи, сеньор!» Снимите доспехи.
Иногда я задумываюсь: нормален ли я? Стою, склонив голову набок, засунув руки в карманы плаща... размышляю. Подступающее безумие нигде не ощущается так ясно, как в переходах метро. Люди, спешащие куда-то, идущие мимо — не люди, тени, картонные раскрашенные силуэты из детского набора «Одень его/ее сам». Одинаковые заготовки «мальчик-девочка» бледно-розового, в грязных крапинках, картона — и даже пол с трудом отличишь. Хотите блондина, стройного, подтянутого, в черном костюме с ярким галстуком — пожалуйста! Только осторожней, не трясите — парик может свалиться. Хотите жгучую брюнетку с вызывающей внешностью? Извольте! Да-да, ни в коем случае не трясти. И на пол не ронять... Они ведь такие... картонные.
Их так легко помять.
Картонным человечкам я не нужен, сеньор. Я не могу помочь. А должен, иначе стану таким же, как они — картонным. И если это сумасшествие — то да, я болен. Я полный псих.
- Предыдущая
- 82/87
- Следующая
