Сержанту никто не звонит - Врочек Шимун - Страница 18

• Предыдущая
• 18/87
• Следующая

«Красавчик, ты — тупой ублюдок!»

Сейчас она была беспомощна. Вокруг — густая тьма со всполохами пятен. Лота знала — эти пятна существуют только в её воображении. В отличие от многих из своей семьи, она плохо видела в темноте... если только...

Удар.отличие многих из клана, она плохо видела в темноте...

Дико закричал Яким. Лота почувствовала, как волосы на затылке встали дыбом.

«Я ненавижу тебя, Красавчик!»

Кажется, он достаточно ее разозлил.

Она вслепую побежала вперед, повторяя про себя: тупой ублюдок, тупой уб...

Крик.

Лота почувствовала, что изменяется. Обычно это был взрыв — и жуткая боль. Сейчас — мягкое перетекание. Словно вся она — расплавленный металл, который переливают из одной формы в другую... Вот, вот...

Перелили.

Лота встала на все четыре лапы, ударила хвостом и зарычала.

Темнота стала прозрачной.

Теперь она видела все.

...Плечо разорвало болью.

Жан, хоть и старый, но все же оставался вампиром. Даже пантере с таким сложно справиться. Лота отлетела, ударилась о землю, вновь поднялась и изготовилась к атаке. Плечо стало горячим. По черной шкуре потекла кровь.

Жан стоял, оскалив клыки. Изуродованный, с вытекшим глазом. Уцелевший глаз горел желтым огнем. Позади вампира куском фарша лежал Яким...

Лота зарычала.

За спиной Жана поднялся Красавчик. Лота не знала, чего ему это стоило. Кости так быстро не сращиваются — даже при его способности регенерировать. Лицо залито кровью. Он коротко замахнулся...

Ударил.

Жан завизжал так, что заложило уши. А потом умер.

Ребра болели — несмотря на кожаный нагрудник. Лота представила, что случилось бы, если бы Красавчик бил в полную силу...

«А если у него не будет шпаги?»

Яким посмотрел на Лоту.

— Миледи, — сказал Красавчик. Поднял правую руку. Она дымилась. Яким разжал пальцы — на ладони лежала сплющенная серебряная пуля. Плоть вокруг почернела и слово бы тлела изнутри. Из трещин сочился вязкий дым.

— Вот так, — сказал вампир. И упал.

Моё сердце стучит.

Только ты.

Только ты.

Только. Ты.

Я поднимаю лицо навстречу каплям. Смотрю в черное небо. В глазах плывет, словно кто-то там, наверху, прицельно поливает меня из медного чайника с узким носиком...

Змеится молния.

Я жду, когда ударит гром.

Будду-бу-дых! Гром.

Человек с медным чайником смотрит на меня с высоты. Маленькая фигурка на огромной скале. Плащ развевается, бьется, как язычок пламени. Черного пламени. Наверное, это ветер. Наверное, это дождь. Я не знаю.

Молния.

Будду-бу-дых! Гром.

Я стою, запрокинув голову. Бинт на лбу размотался и мешает смотреть.

Самое время обратиться с молитвой. Так, наедине с небом, молились древние святые. И бог отвечал. Давай, Самтори, чего ты ждешь?..

Чего ты хочешь?

Справедливости?

Покоя?

Тихого семейного счастья?

Я не знаю.

Ветер треплет бинты. Дождь заливает глаза. Человек с медным чайником смотрит с небес...

Я спрыгиваю на песок и бегу. Фамильный двуручный меч лежит у меня на плече. На лезвии меча — ржавчина. Я знаю: это неправильно. И вместе с тем: все верно...

Мое оружие должно быть именно таким.

Бинты намокли и стали тяжелее. Я набираю скорость. Медленно, как поезд, уходящий со станции. Чух! Чух! Чух-чух! Чух-чух-чух-чух! Чух-чух-чух-чух!

Туууу!

Слева шумит море. Волны накатывают на песок, хватают за ноги. Я бегу.

Ветер упирается в плащ, тормозит меня, словно это парус. Скидываю плащ. Он черной вспышкой исчезает позади.

Чух-чух-чух-чух!

Наверное, мне должно быть холодно?

Я знаю: мне холодно.

Почему же я ничего не чувствую?

Я не знаю.

Бегу.

Во вспышке молнии возникает замок. Две каменные башни с бойницами и ажурными балконами. Замку четыреста лет. Стены не видели осады уже лет триста...

Этот замок — мой.

Я веду осаду.

Я один.

Я стою у стен, я рою подкопы, устанавливаю и направляю осадные орудия. Я высылаю парламентеров и вешаю шпионов. Я иду на приступ, закидываю фашинами рвы, приставляю лестницы. Лезу в штыки, ору во все горло, размахивая знаменем. Получаю прикладом в лицо и, падая вниз, разбиваюсь насмерть. Я трушу и прячусь за спины товарищей, стою на ослабевших ногах, впадаю в панику и бегу. Меня награждают за храбрость. Списывают из армии, как инвалида, я уезжаю и спиваюсь...

И расстреливают перед строем за дезертирство тоже меня.

Этот замок — мой. И враг в нем — мой.

Всю жизнь я чего-то боялся.

Теперь боятся меня.

— Он здесь! — кричит часовой, когда я закидываю себя на стену. Это солдат из городской охраны — я вижу мундир с эполетами. Солдат вскидывает ружье... целится...

Не успевает.

Прости, солдат.

Гремят выстрелы. Вспышки слева, справа... сверху...

— Прекратить огонь! — раздается спокойный голос. Выстрелы смолкают. — Принесите фонари! Больше света! Он где-то здесь... Ищите!

Сейчас меня обнаружат...

Я подхватываю тело солдата, поднимаю над головой и швыряю. Глухой удар.

— Боже!

Я беру меч наизготовку и прыгаю со стены...

Всю жизнь я надеялся на тебя.

На твое милосердие.

Теперь я молчу.

Где твоя справедливость, человек с медным чайником?

Почему ублюдки живут, и им достается все? Почему добрая и честная девушка, на свое несчастье родившаяся красивой — должна пасть жертвой распутника и труса?

Почему Тебя не было рядом?

Почему не было меня?

Я не чувствую капель, что текут сейчас по моему лицу. Я давно уже ничего не чувствую. Дождь плачет за меня. За нас, за всех. За ту девушку...

У меня осталось не так уж много времени.

— Какой он был, этот Самтори?

— Чудак. Книги читал, в доспехи рыцарские наряжался...

— А что говорят соседи?

— Говорят, добрый был...

— Добрый? А половину солдат майора Бенкши он тоже по доброте душевной уложил?!

Молчание.

— Мои ребята уверены, что это призрак.

— Простите, инспектор, вы серьезно?

— Я в призраков не верю, милорд. Но...

— Что «но», инспектор?

— Он увлекался раскопками. Говорят, он даже что-то нашел... Как раз перед самым исчезновением...

• Предыдущая
• 18/87
• Следующая