Мои посмертные приключения - Вознесенская Юлия Николаевна - Страница 29

• Предыдущая
• 29/41
• Следующая

– Так ведь я же очень несчастный! Ты ведь знаешь, что несчастней меня никого нет.

– А те, кого душееды съели, они что, счастливей тебя?

– Да. Их ведь уже съели. Им не надо бояться.

– Ты дурачок. Неужели тебе нравится быть несчастньм?

– Конечно! Ведь ты меня жалеешь?

– Ты сам себя здорово жалеешь. Подумай сам, зачем мне делать лишнюю работу?

Он обиделся и замолчал. Он часто обижался. Я думаю, он маленький был, хоть и был ростом выше меня, а по уму – мальчишка и мальчишка. Я была взрослей его, он это понимал и почти всегда слушался. Кроме одного раза: это когда я ему сказала, что нам надо бросить дом, забрать с собой доски и идти дальше.

– Куда? Куда идти-то? Ты совсем глупая, если так говоришь. Нас съедят по дороге. Такой дом, такие стены, дверь, крыша – чего тебе еще надо? А хлеб? Мы уйдем в другое место, а в другом месте, может быть, хлеба-то и не будет, а?

Кошмар! Никогда еще Лопоухий не говорил столько слов подряд. Я поняла, что ему будет плохо, если мы уйдем из нашего дома неизвестно куда, и решила остаться.

– Успокойся! Если ты не хочешь, мы никуда не пойдем.

Он как будто успокоился, только еще долго возился в своем углу и ворчал: «Уходить куда-то… Чтоб съели… Чего выдумала!»

Но прошло какое-то время, и у меня появился план, о котором я решила пока не говорить Лопоухому. Я начала откладывать половину нашего хлеба, чтобы взять в дорогу.

Лопоухий не понимал, для чего я это делаю, и если находил спрятанный хлеб, тут же его съедал. Еще радовался и меня угощал: «Смотри, что я нашел!» Я поняла, что так дело не пойдет.

Встречать белую птицу с хлебом всегда я выходила. Я научилась чувствовать, когда она должна прилететь. И вот, подобрав хлеб, я половину спрятала на крышу нашего дома.

Назавтра я положила целый хлеб на крышу, а Лопоухому скормила половинку. Этот дурачок всегда ходил свесив голову, вот он и не заметил, как на крыше скопилось целое богатство – семь хлебов!

И еще что-то мне удалось предпринять.

Я постаралась заметить, откуда прилетает птица с хлебом. Я набрала камней и выложила из них стрелку острием в ту сторону. Несколько раз проверила, и получилось, что она точно указывает на то место, откуда прилетает белая птица. Дальше я уже знала, что надо делать, чтобы не сбиться с пути.

И вот, когда мои приготовления были окончены, я сказала Лопоухому:

– Все. Сегодня уходим.

– Я не пойду! Нет!

– Пойдешь. Один ты тут без меня пропадешь.

– Пропаду. Да.

– Вот и идем со мной.

– Нет. Это ты со мной оставайся.

Начинай сначала!

Я просто вылезла из дома и начала его рушить. Лопоухий страшно кричал и плакал, видя, как я ломаю крышу, а потом дверь. Он не утешился, даже когда я ему показала сбереженный мною хлеб. Я нагрузила его досками и ручками от носилок, а сама сложила стопкой все семь хлебов: нельзя было доверить хлеб ему, он бы его обязательно слопал.

Доски ему тоже опасно было доверять, потому что он мог их потерять или бросить. Но я решила получше смотреть за ним в дороге.

Доски он хотя бы грызть не станет.

Прилетела птица, покружилась над нами и уронила хлеб. Она опять улетела в ту сторону, куда указывала выложенная мною стрелка. Потом она скрылась за тучами, но я заметила вдалеке скалу, над которой она исчезла. Я постаралась хорошенько запомнить ее, чтобы не сбиться с пути. После этого оставалось только отправляться в дорогу, что я и сделала. А Лопоухий поплелся за мной, стеная и жалуясь.

Нам не повезло. Мы прошли только половину пути к намеченной скале, как из какой-то ямы вылезло трое доходяг. Они закричали, чтобы мы отдали им хлеб по-хорошему.

– Не-ет, – завопил Лопоухий, – это наш хлеб!

Он бросил доски, схватил палку и приготовился драться.

– Стой! – сказала я ему строго. – Их трое и они голодные. Голодный всегда сильнее.

Мы дадим им хлеба и пойдем дальше.

– Как это? – не поверил один из доходяг. – Вы САМИ отдадите свой хлеб?

– Ну да. А что же нам еще делать? Мы дадим вам хлеба, чтобы вы не отняли его у нас силой. Это понятно? Вот, берите.

Я положила на землю три хлеба. Они были страшно голодные, и так набросились на хлеб, что и про нас забыли. А я схватила Лопоухого за руку и потащила его прочь. Вот так и пропали наши дощечки, некогда было их подбирать. Осталась одна палка в руках Лопоухого. Ну да и это хорошо, все-таки оружие…

Когда мы отбежали на безопасное расстояние и оглянулись, мы увидели, что и бежалито зря: эти трое сидели, уткнувшись в хлеб, и друг на друга-то не глядели, не то что на нас.

– Я должен вернуться и забрать доски? – уныло спросил Лопоухий.

– Да ну их! Другие найдем, – сказала я, чтобы он не очень переживал.

А он и не переживал. Он сразу же забыл про них, как только отвернулся. И начал клянчить хлеба:

– Да-а, чужим даешь, а мне жалеешь!

Пришлось дать ему кусочек. А за ним другой, это уж как водится. Он остановиться не может, пока все не подъест. Всего три хлеба у нас осталось на дорогу, а мы еще от дома едва отошли.

Но уж если не повезет, так не повезет.

Только мы забыли про эту троицу, как навстречу нам попалась девушка-старуха. Шла она нога за ногу, вся какая-то горбатая, а лицо – молодое. Только уж такое несчастное и унылое, что на него и смотреть не хотелось.

Поравнявшись с нами, она тихо спросила:

– Где дорога к озеру Отчаяния?

– Тебе зачем туда?

– Уснуть бы… Очень тяжко мне.

Я молча протянула ей хлеб. Лопоухий ничего мне не сказал – тоже ее пожалел, значит… Хлеб должен ей помочь, ведь она его не отняла, а получила в подарок.

Были у нас еще встречи, и попадались нам все такие доходяги, прямо хуже Лопоухого! Каждому по кусочку, каждому по кусочку… В общем, когда мы подошли к той скале, у нас всего полхлеба осталось, мы его и съели. Сели мы у скалы спиной друг к другу, чтобы не стать для кого-то легкой добычей, и уснули. Потому что устали очень.

Проснулась я от запаха свежего хлеба.

Подумала – снится. Открыла глаза и вижу: передо мной лежит хлеб, а над нами белая птица кружит и не улетает. Так она и кружила, пока я Лопоухого расталкивала, пока мы с ним половинку хлеба жевали. Другую-то половину я приберегла, я ведь запасливая!

Потом мы встали, чтобы дальше идти, а эта белая птица будто понимает: она вперед полетела. А мы за ней пошли и скалу впереди заметили, за которой она скрылась.

Вот так вот, от хлеба до хлеба, от скалы до скалы, мы и дошли с другом моим Лопоухим до самого моря. До моря!

Сначала ветер стал какой-то незнакомый, мокрый, что ли… Потом вместо надоевшего тоскливого зуда мы услыхали такое: уш-ш-ш… уш-ш-ш… уш-ш-ш… А после пошли горы из песка. Невысокие, но идти трудно, ноги вязнут. Потом мы взошли на одну горку, вперед поглядели, а там – вода. Много! Я и вспомнила:

– Знаешь, Лопоухий, что это такое?

– Водичка!

– А как называется?

– Скажи сама!

– Море это называется, глупый!

– Море… А я знаю, море должно быть синее!

– Чего-о?

– Синее море… – Вот чудак-то!

– Ты что, не видишь? Серое оно, как ты и я. Выдумал тоже – синее. Что такое – синее?

– Не знаю…

– Тогда молчи!

– Молчу. Ты только не бросай меня тут одного. Не сердись.

Во дает! Ну дурачок и дурачок, что с него взять? Пить море мы не стали, побоялись. Но подошли к нему близко-близко и стали мыться. Мы очень давно не мылись. Нам понравилось. Классно помылись! Лопоухий после мытья даже похорошел.

– Ты теперь на зайчика похож, – сказала я ему.

– Кто такой? – спросил он подозритель но.

– Зайчик-то? Ну, серенький такой, с ушами.

– Не кусается?

– Нет.

– Тогда ладно. Буду похож.

А потом мы увидели около моря большой город и пошли к нему. Скоро дошли, потому что очень он нам издали понравился. Он и вблизи был не хуже. В городе были дома красивей лагерных бараков и даже красивей нашего домика. У них было много окон, двери были и еще такие штуки… балконы называются. Тоже красивые, железные! Мы вошли в этот город и стали в нем жить.

• Предыдущая
• 29/41
• Следующая