Рассвет над Киевом - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 8

• Предыдущая
• 8/64
• Следующая

Полк летел на новый аэродром.

Земля. Привыкли смотреть мы на нее сверху как на поле боя, привыкли отыскивать на ней ориентиры для определения своего места в пространстве. Сейчас же под нами тихо. Пламя войны откатилось далеко вперед и перекинулось через Днепр.

Меня сейчас не интересует воздух. Я знаю, он здесь безопасен. Глаза устали от тревожного неба, и я с удовольствием смотрю вниз, на мирную землю.

На высоте двух тысяч метров скорости не ощущаешь: кажется, что не летишь, а по-хозяйски шагаешь по освобожденной земле Украины. Вот хорошо знакомое озеро Лебединое, круглое, чистое. За озером (по его названию, очевидно, именуется и город Лебедин, где до этого находился наш аэродром) начинаются сосновые леса и болота — недавние районы ожесточенных боев. По этим местам только что прокатилась война, смяв и исковеркав леса, деревни, города, перепахав снарядами и окопами землю.

С воздуха хорошо видно, как населенные пункты жмутся к речушкам — притокам Днепра. Словно приноравливаясь к речкам, мягко изгибаясь, стелется железная дорога Кременчуг — Бахмач. Кое-где уже дымят паровозы. Оживает дорога — оживает все.

Пройдено сто пятьдесят километров. Впереди показался город Прилуки — место посадки. Но что такое? Дым… Вчера вечером мы прилетали сюда знакомиться с аэродромом. Город был пуст, нигде ни дымка, а сейчас будто гаснут пожары.

Подлетев ближе, я обрадовался: почти над каждым домом вилась, расширяясь, тонкая струйка дыма — топились печи. По улицам двигались ручные тележки и конные повозки, сновали люди. Такое Же движение и на дорогах, ведущих к городу. Возвращаются жители, покидавшие родные места. Особенно оживлены берега речки Удай. Здесь, в широких плавнях, скрывалось от оккупантов много горожан и сельских жителей. Сразу за городом — аэродром. На нем уже стоят самолеты одного из истребительных полков нашей дивизии.

Сели.

— Плохо, что бетонную полосу еще не успели восстановить, — сказал Лазарев. — Да и до Днепра летать далековато, больше ста километров.

— Да, неблизко, — согласился Тимонов. — Зато спокойно. Днем сюда немцы носа не сунут; далеко, побоятся.

— Ну это как сказать!

— Бросьте, друзья, языки точить! Глядите, какой простор! Настоящий плац. Хоть парады устраивай. А погодка!.. Прелесть! — Кустов, резвясь, как заправский акробат, колесом прошелся вокруг нас: только сапоги, замелькали в воздухе.

— Здорово! — восхитился Лазарев, не без зависти глядя на Игоря, высокого, удивительно стройного. — Только не переломись.

— До самой смерти ничего не будет. А для вестибулярного аппарата лучшей тренировки и не придумаешь. Это те же бочки и петли. Смотрите! — Кустов легко сделал подряд два сальто.

— Забавно! Не каждый циркач так сумеет. — Тимонов снял пилотку и, расправив ее лодочкой, с серьезным видом протянул нам: — Гра-а-ждане! Пожертвуйте на спортивный талант, а то завянет без поощрения.

Собака, крутившаяся между нами, вдруг прыгнула и выхватила из его рук пилотку.

— Дай сюда! Порвешь военное имущество…

— Он тоже фокусничает, — под общий смех сказал Кустов. — Радуется новому месту. А вообще, братцы, аэродром большой, ровный. Подходы открытые… Надо бы оглядеться.

— Что это за насыпь? — указал Тимонов на желтеющий земляной вал на южном краю летного поля.

Мы направились туда и через несколько минут разглядывали глубокий противотанковый ров. Во рву лежали сломанные лопаты, мотыги, завязший в песчаном грунте плуг и поодаль — кучка пустых консервных банок.

— Это что за останки средств производства? — Лазарев поднял лопату со сломанным черенком.

Невесть откуда перед нами выросли два оборванных парнишки лет по десяти — двенадцати.

— Здравствуйте, товарищи летчики! — бодро поздоровались они.

— Вы что здесь делаете? — поинтересовался я.

— Вот это собираем. Для колхоза. — Дети показали на лопаты и мотыги. — У нас теперь землю пахать нечем.

— Хлопцы, а кто такой овражище выкопал? — спросил Лазарев.

— Мы! — разом ответили ребята.

— Как вы?

— Копали вместе со взрослыми.

Перебивая друг друга, мальчишки рассказали, как фашисты сгоняли сюда жителей целыми семьями и дети, женщины, старики копали днем и ночью. Тех, кто выбивался из сил или плохо работал, гитлеровцы тут же расстреливали.

— Сидят, жрут консервы, а с нас глаз не сводят. Один в мою мамку стрельнул. И убил… — Глаза мальчика налились слезами, капли скользнули по щекам на рваную рубашонку.

— Дураки эти фашисты: да разве нашим танкам страшны рвы и ямы? — стараясь отвлечь мальчика, бодро сказал Сергей. — Знаете сколько километров за сутки прошли наши танки? Сто, если не больше!

(Сергей говорил правду. Действительно, гвардейцы 3-й гвардейской танковой армии и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса Воронежского фронта, сосредоточившись в районе Ромны, за двое с половиной суток продвинулись вперед почти на двести километров. 21 сентября южнее Киева они вышли к Днепру, а в ночь на 22-е с ходу форсировали его. Одновременно севернее Киева форсировали Днепр и войска Центрального фронта…)

Тимонов, чтоб хоть чем-то порадовать ребят, сбегал к своему самолету и принес из бортового пайка две плитки шоколаду и две пачки печенья.

— Это вам подарок из Москвы.

Мальчики обрадовались и, не зная, как отблагодарить нас, предложили взять несколько лопат.

— Возьмите, возьмите! Они вам пригодятся на аэродроме воронки закапывать. Теперь заступов нигде не купишь…

Мы улыбались ребятам, а сердце сжималось от боли: нет ничего горше, чем видеть несчастье детей.

После посадки самолетов майор Василяка собрал летчиков и сообщил, что над Днепром идут большие воздушные бои. Фашистские истребители стеной висят в воздухе, преграждая путь нашим штурмовикам и бомбардировщикам.

— Давайте, товарищи, поговорим, как в такой обстановке лучше строить боевые порядки, — сказал Василяка.

Мы обменялись мнениями и пришли к выводу, что надо воевать большими группами и пока летать только «старикам». Тимонов предложил при первом же полете на фронт пройтись над Киевом:

• Предыдущая
• 8/64
• Следующая