Весьёгонская волчица - Воробьев Борис Никитович - Страница 12

• Предыдущая
• 12/34
• Следующая

Февраль только начался, а уже замело, завьюжило. В метель в лесу нечего терять, и сам собой получался перерыв. Егору он был хуже острого ножа. Не радовали даже два пойманных до этого волка, шкуры которых сушились на потолке. Что из того, что стая убывала, волчица-то жива и здорова! Дать ей волю, она на следующий год новую стаю сколотит.

Чтобы ни томиться попусту, Егор, пока метелило, ещё раз наведался к мыловарам и принёс от них полмешка конины. На ближайшее время мяса должно было хватить, но мыловары предупредили: скоро у них ремонт, так что не обессудь, Егор, придётся твоим волкам положить зубы на полку.

Новость не обрадовала, всё шло одно к одному, как масть в картах, когда уж попрёт, так попрёт.

Но, как говорят, бог – не Яшка, видит, кому тяжко: именно в феврале волчица и попалась.

Придя в тот день на вырубку, Егор увидел, что одного капкана нет. Кто-то из волков сплоховал, но кто? Разобраться в этом по следам Егору не удалось, в рыхлом свежем снегу следы расплывались, и он установил только, что волк защемил переднюю лапу. От привады за деревья уходила снежная борозда, оставленная волочившимся за зверем капканом.

Егор пошёл по следу и через километр увидел залегшего в кустах волка. Издалека было трудно распознать, кто это, переярок или матёрый, и, только подойдя ближе, Егор понял, что наконец-то дождался своего: перед ним лежала в снегу волчица.

Егор остановился, снял лыжи, достал из-за спины ружье и осторожно двинулся к волчице. Она, прижав уши, не сводила с него пристальных, немигающих глаз и когда Егор приблизился, рванулась, но не в сторону, как бывает обычно, когда попавший в капкан волк делает последнюю попытку уйти от охотника, а к нему, к Егору, но тот быстро отступил назад и вскинул ружьё. Палец уже потянул курок, когда Егор догадался, что волчица ничего ему не сделает: чурка, привязанная проволокой к капкану, заклинилась в кустах и держала волчицу намертво.

Егор с интересом разглядывал волчицу. Он впервые видел её так близко, можно сказать, вплотную, потому что ни в первый раз, ночью, ни во второй, когда сидел на дереве, не рассмотрел её как следует. Ничего такого в ней не было: средних размеров, серая, с рыжеватыми подпалинами по всей шкуре – словом, обыкновенная, каких в лесу не одна сотня. Однако эта обыкновенная сначала угробила Дымка, потом подкараулила его, да и сейчас кинулась, как бешеная. Если б не чурка, могла бы напоследок оставить отметину.

– Ну, допрыгалась, стерва? – сказал Егор.

Услыхав его голос, волчица ещё сильнее прижала уши и, приподняв верхнюю губу, показала желтоватые острые клыки.

– Скалься, скалься! – усмехнулся Егор. – Недолго осталось!

Да, с виду волчица ничем не брала, но её поведение удивляло Егора. Он даже почувствовал к ней некоторое расположение. Не сосчитать, сколько раз он вот так же подходил к пойманным волкам и убивал их, каждый раз видя в их глазах только страх и злобу. Ни один из них и не думал о сопротивлении, позволяя убить себя, как телёнок. Волчица не только не боялась его, но и попробовала напасть, и Егор представлял, с какой яростью она набросилась бы на него, не держи её чурка.

Егор поднял ружьё – надо было кончать волчицу. Он целился ей точно в лоб, в то место, где сходились её светлые брови, и в душе надеялся, что волчица дрогнет в это последний для неё миг. Все звери чувствуют ружьё, и, когда оно направлено на них, и нельзя убежать и скрыться или кинуться на врага, ужас смерти охватывает зверя.

Но во взгляде волчицы не было ни страха, ни злобы.

Ничего кроме лютой ненависти, от которой жёлтые волчьи глаза потемнели, а зрачки расширились как в темноте.

Егор выстрелил. Волчица ткнулась головой в снег, вздыбленная на загривке шерсть опала, прижатые уши встали торчком. Егор подошёл к ней, перевернул набок, снял с лапы капкан. Чтобы кровь не натекала и не пачкала шкуру, заткнул рану пучком пакли, которую ради такого случая всегда носил в кармане. Осталось подвесить волчицу и снять шкуру, пока туша не застыла на морозе, и Егор уже прикидывал, на какой бы сук её подвесить, как вдруг «мёртвая» шевельнулась. Подумав, что ему показалось, что даже волк, крепкий, как никто, на рану, не может ожить, получив пулю в лоб, Егор тем не менее присел над волчицей и приложил ладонь к её левому боку. Он был тёплым, да по-другому и быть не могло – после выстрела прошло всего несколько минут, но бьётся ли у волчицы сердце, Егор так и не определил. Тогда он прижался к жёсткой волчьей шерсти ухом и затаил дыхание. Мать честная, сердце билось!

Егор разогнулся, глядя на волчицу в полной растерянности. Происходили самые настоящие чудеса: стрелял шагов с пяти, считай, в упор, кровь льёт как из поросёнка, а эта чумовая дышит! Заколдованная, что ли?

Егор не знал, что делать. Прикончить распластанную неподвижную волчицу вторым выстрелом он просто не мог, рука не поднималась. Была бы раненая, крутилась бы, выла – пристрелил бы не задумываясь, но ведь убил же, вон какая дырка на лбу, и опять убивать? Да что он, живодёр какой? Но тогда как же? Дожидаться, когда сдохнет? А если не сдохнет?

Егор опять приложился ухом к волчице. Дышит, ни дна бы ей ни покрышки! Еле-еле, но дышит. Егор плюнул с досады: не осталось ничего другого, как только тащить волчицу в деревню. Если и сдохнет, шкура всё равно не пропадёт, а бросать здесь – к утру от волчицы и костей не останется.

Прислонив ружьё к дереву, Егор сходил за лыжами, связал их, чтобы не разъезжались, и взвалил на них добычу. Оставшуюся верёвку разрезал на два конца, одним прикрутил волчицу к лыжам, а из другой сделал лямку. Теперь можно было трогаться, и, покурив на дорожку, Егор впрягся в лямку. Он не верил, что довезёт волчицу живой, но другого выхода у него не было. Выживет, значит, выживет, а на нет и суда нет.

То ли лоб у волчицы оказался таким крепким, то ли попалась никудышняя пуля, но волчица выжила. Правда, пуля так и осталась у неё в голове, но это никак не отразилось на волчице. Хуже получилось с лапой – капкан перешиб её, и пришлось накладывать лубки. Но все эти заботы давно прошли, и вот как быть дальше, Егор не знал.

Когда он приволок волчицу домой и сказал, что надо лечить её, и пришлось накладывать лубки, жена поднялась на дыбки. Заявила, что Егор совсем сошёл с ума. Лечить волчицу! Да она чуть не съела его, про Дымка и говорить нечего, а он – лечить! Но раз ему это втемяшилось, пусть лечит, только после-то что делать? А после, сказал Егор, сделаю конуру и пусть живёт. А что чуть не съела, так, если разобраться, сам виноват – выводок-то взял. У тебя бы взяли дочку, небось по-другому заговорила бы. Жена от таких слов заплакала, сказала, дожила, родной муж сравнивает её с какой-то волчицей, и чуть не ушла жить к матери. Егор еле удержал её. Доказывал, что не мог второй раз застрелить волчицу и Маша должна его понять. И потом, что в этом такого – волчица? Та же собака, только не лает. Так это даже хорошо. Вон Дымок, бывало, только и знал заливаться, сама же жаловалась, что спать не даёт.

В конце концов жена поддалась на уговоры, но велела посадить волчицу на другую цепь, потолще, а конуру поставить за дом, на огороде. Егор так и сделал.

Главное вроде бы решилось, но прижимало со всех боков. Во-первых, как прокормить волчицу? Ей на день подавай кило три, а то и четыре мяса, а где столько взять? Опять ходить попрошайничать по скотным дворам да по ветпунктам? Но приваживание, когда требовалось подкормить волков месяц-полтора, – это одно дело, и совсем другое – кормить постоянно хотя бы одного волка. Тут не могли выручить даже друзья мыловары, потому что ходить к ним, пусть даже раз в неделю, накладно. Семь километров туда, семь обратно, да ещё с грузом, – ног не напасёшься. Стрелять зайцев и ворон? Это сколько ж надо настрелять, если брать по зайцу в день!

Можно было, конечно, кормить волчицу через день, в лесу волки голодают и дольше, но для чего тогда, спрашивается, он тащил её из леса? Пусть бы там и голодала, коли ей так на роду написано.

• Предыдущая
• 12/34
• Следующая