Любовница - Вишневский Януш Леон - Страница 23

• Предыдущая
• 23/42
• Следующая

Она органически не выносила Еву, урожденную Браун, покойную Гитлер. Органически – значит так, как она не выносит, например, кровяную колбасу, от которой ее в детстве рвало.

Это было еще в Брюсселе. Сперва мама подала ей это странное нечто на обед, а потом вернулся со службы ее любимый отчим и рассказал, как и из чего делается кровяная колбаса. Он ей обо всем рассказывал, хотя она была еще ребенком. И правда, только у него всегда было время, и это он долгие годы приходил в голову, когда она вспоминала или произносила слово «отец».

Потом она узнала, кто на самом деле был ее отчим. Йозеф никогда не мог ей забыть этого. Она помнит – ее отчим уже давно умер, – он как-то в ярости вернулся из министерства и при детях устроил ей жуткий скандал. Он ругал ее за «гнусную еврейскую биографию, которая не приличествует первой даме Рейха». Как будто она могла повлиять на то, с кем ложилась в постель тридцать лет назад ее мать. А ложилась она с Рихардом Фридлендером, еврейским промышленником, торговавшим кожами.

Поэтому Иозеф хотел вычеркнуть Фридлендера из истории земли. Он не мог допустить, чтобы мир издевался над ним, узнав, что здравствующий Фридлендер является чем-то вроде приемного тестя министра пропаганды доктора Геббельса. Несмотря на то что они никогда не разговаривали о нем, оба знали, что так будет лучше. Фридлендер был в первой сотне евреев, высланных из Берлина в Бухенвальд в 1938 году. Йозеф проделал это без всякого шума. Еще тише меньше чем через год Фридлендер вернулся в Берлин из Бухенвальда. В урне. С наложенным почтовым платежом в 93 рейхсмарки.

Она не выносила эту Браун главным образом за то, что к Браун, а не, например, к ней Гитлер обращался «Евхен» или «Золотце», что та была на одиннадцать лет моложе ее и к тому же выглядела так, будто ей было восемнадцать, и что Йозеф как завороженный не отводил взгляда от ее огромных грудей всякий раз, когда они были с визитом в Оберзальцберге.

Что Гитлер нашел в этой глупой девице, до сих пор читавшей, несмотря на свои двадцать лет, книжки о Виннету или идиотские бульварные романы, которые продаются на вес? И вдобавок от нее воняло табаком! Кто воняет сигаретами и одновременно обливается самыми дорогими духами из Парижа? Потому что она беспрерывно курила. Просто четверти часа не выдерживала без сигареты. Гитлер говорил на террасе в Оберзальцберге, как страшно вреден никотин для немецких женщин, а она демонстративно насвистывала при нем «Smoke gets in your eyes»[4] . А он лишь весело улыбался. Йозеф рассказывал ей, что Браун, когда жила в Оберзальцберге, переодевалась минимум семь раз в день. Но это все равно не помогало. От нее всегда воняло сигаретами.

Кроме того, у Браун никакого класса не было! Она неизменно компрометировала фюрера, Родину и немецких женщин. Даже покончить с собой она не сумела так, чтобы за нее не было стыдно. Вначале она «не попала» из револьвера отца и пуля осталась в шее. А спустя два года, когда Гитлер снова относился к ней только как к женщине для «некоторых целей», проглотила двадцать таблеток снотворного – хотя какой-то идиот написал в рапорте для Гитлера, наверное, чтобы произвести большее впечатление, что тридцать пять, – но по случайности ее спасла сестра Ильза. Она ведь вовсе не хотела покончить с собой! Кто в наше время кончает с собой ванодормом?! Это все равно что пытаться успокоиться с помощью витамина С вместо морфина. Но Гитлер позволил себя провести и был очарован такой «любовью до конца и такой жертвенностью». Он купил ей тогда тех двух отвратительных вечно лающих собачонок, о которых она мечтала, – как можно любить собак, напоминающих откормленных крыс с торчащими ушами? – и начал появляться с ней, как с личной секретаршей разумеется, на приемах в Мюнхене и Берлине. Как-то мы были приглашены в их загородную резиденцию на озере Беген. Я сама слышала, как Гитлер, разговаривая с министром по делам вооружений Альбертом Шпеером, сказал, хотя Браун стояла рядом и, несомненно, должна была слышать это: «Интеллектуальные мужчины должны иметь связи с примитивными и глупыми женщинами».

А эта Браун стояла там и молчала, как соляной столп. Даже не смогла демонстративно уйти. Она играла роль личной секретарши до самого конца. Шпеер только улыбнулся и затянулся сигарой.

Или вот еще! Как-то у Иозефа было совещание с Гитлером в его кабинете в Оберзальцберге. Она сидела в кресле у окна, дожидаясь, когда они закончат, и читала газету. Хлопнула дверь. Через минуту вошла Браун с букетом срезанных в саду цветов. Она улыбнулась Гитлеру и хотела поставить их в вазу, стоящую на мраморной каминной полке. Гитлер только рявкнул из-за стола: «Я не желаю никаких трупов в этой комнате!» Браун залилась краской, взяла цветы и молча вышла.

Вот так. Но она вынесла бы все, лишь бы стать «фрау Гитлер». Ей было двадцать, когда она стала об этом мечтать, и только через тринадцать лет, три дня назад, она стала «фрау Гитлер». На две ночи и полтора дня, и вдобавок Гитлер не провел с ней этих двух ночей.

А эта свадебная церемония? Этот безвкусный фарс перед полуночью 28 апреля? И эта брачная ночь. Кто в первую брачную ночь пишет завещание, вместо того чтобы идти в постель с новобрачной?

Иозеф сказал ей об этом только в 18.38. Она ушам не поверила, когда он вошел в их бункер и торжественным голосом произнес:

– Сегодня перед самой полночью в главном бункере я и Борман будем свидетелями на бракосочетании фюрера с Евой. Прошу тебя вместе с Хельгой в половине двенадцатого быть внизу.

И он лишь двусмысленно улыбнулся, когда Гельмут ни с того ни с сего спросил:

– Почему только Хельга? Я тоже хотел бы увидеть, как дядя Адольф целуется с фрау Браун.

Спустились мы в главный бункер уже в 23.00. Хельга была, как и сегодня днем, в белом платье и в белых перчатках до локтя. Она в темно-синем жакете и юбке стального цвета. Приколола крест. Надела золотую цепь, которую Йозеф подарил ей на сорокалетие. Она предпочла бы жемчужное колье, но оно не очень подходит к золотому кресту. И потом, она знала, что Браун навесит на себя все бриллианты, которые получила в течение жизни от Гитлера, и потому не хотела выглядеть на ее фоне как бедная родственница из верхнего бункера. Кроме того, крест был важнее, тем более что она помнит, какую гримасу скорчила Браун, когда фюрер, прикалывая ей этот крест, сказал: «Первой даме Рейха». И потому она приколола крест и надела золотую цепь.

• Предыдущая
• 23/42
• Следующая