Рандеву в Сан-Франциско - де Вилье Жерар - Страница 1

• 1/42
• Следующая

Джек Линкс с тоской смотрел на багряную завесу, постепенно застилающую белизну небоскребов Сан-Франциско по другую сторону залива.

Солнце погружалось в океан. Его последние лучи освещали еще мост Золотые ворота, Алькатрас и город. Металлический остов огромного моста походил на феерическую паутину. Мрачные строения острова — тюрьмы Алькатрас, ныне заброшенные, казались жизнерадостнее, а уличные фонари придавали Сан-Франциско праздничный вид. Даже вода в заливе скрывала в переливающихся отблесках свое смертоносное течение и ледяной холод.

Через четверть часа все будет окутано мраком. На Джека Линкса это нагоняло тоску. Он любил Сан-Франциско, как женщину, знал все тайны и пороки этого странного города, зажатого между Тихим океаном и внутренним заливом, сумевшего извлечь выгоду из крохотной пяди земли на своих холмах и построившего улицы, напоминающие козьи тропы.

Из всех городов США Сан-Франциско — единственный, не считая Нью-Йорка, имеющий свое лицо. Этот город был в прошлом веке разнузданной столицей золотоискателей, и с тех пор остался утонченным и аморальным, таинственным и приветливым плацдармом Дальнего Востока, городом, где все может случиться.

После тридцати восьми лет, проведенных в Китае, Джек Линкс внезапно влюбился в этот город, где из харчевен Чайнатауна — китайского квартала — раздавался неожиданный и непредсказуемый аромат его молодости. Ведь Сан-Франциско — это самый большой китайский город за пределами Китая.

Джек жил на севере бухты, в Сосалито. Чтобы попасть в китайский квартал Чаинатаун, нужно было пройти через Золотые ворота. И хотя маршрут был ему хорошо знаком, всякий раз он останавливался в панорамическом паркинге автострады 101, прямо перед мостом, чтобы полюбоваться «своим» городом. После чего он с легким сердцем отдави двадцать пять центов за проезд.

В этот вечер, предаваясь своему маленькому греху, не спешил. Хозяин китайской прачечной, куда он отправлялся за своим костюмом, не закрывал обычно раньше девяти часов. Даже если лавка была закрыта, он знал кантонскую таверну, в которой кругленький Чонг хлебал свой чоп-сюей.

Путешествия в Чайнатаун два раза в неделю были самой большой радостью для Джека. В течение четверти часа он ощущал себя в Чунцине или Гонконге. Китайский квартал занимает десять квадратных километров, простирающихся между тремя холмами: Рашен Хилл, Телеграф Хилл и Ноб Хилл. Здесь все китайское: газеты, вывески кинотеатры, банки и население. Даже телефонные кабинки имеют форму пагод.

Еще не войдя в лавку, Джек Линкс слышал тягучие модуляции кантонского выговора. Чонг всегда здоровался с ним на своем языке. Мужчины обменивались приветствиями под удивленные взгляды китайских клиентов: немногие американцы в Сан-Франциско могли изъясняться на кантонском диалекте.

Джек проходил в комнату за лавкой, там он оставлял костюм, в котором приходил, и надевал чистый. Это было одна из его причуд: он ненавидел пакеты. Таким образом он входил в грязном костюме, а выходил в чистом.

Мирные размышления Джека Линкса были прерваны внезапным вторжением в паркинг допотопного лимузина и восхищенными воплями его пассажиров. Джек с досадой повернул контактный ключ и направился к мосту. Второй его причудой было желание жить за пределами города.

Впрочем, Сосалито стоил того.

Пригород соединяется с автострадой 101 небольшой дорогой. Здесь только деревянные дома, гаражи для катеров и гидросамолетов, а также несколько ресторанов, по воскресным дням набитых горожанами, приезжающими с другой стороны моста. Джек жил в одном из деревянных домов на Мэйн-стрит, он занимал второй этаж. По вечерам он смотрел из своего окна на светящуюся линию Висячего моста, связывающего Сан-Франциско с Оклендом, городом-близнецом, и иллюминацию небоскребов.

В шестьдесят пять лет Джек Линкс немногого ждал от жизни, разве что покоя. В течение тридцати восьми лет он подвергался всевозможным опасностям, работая на армейскую разведку США. Одним из первых поддержал генерала Шено, воздушные части которого сражались в Китае против Японии.

Позднее Джек попал в плен к китайским коммунистам. Один из его старых друзей, тоже китаец, которому он оказал бесценную услугу, отправив его сына учиться в Америку, спас его от смерти, когда над ним уже была занесена сабля, чтобы отсечь голову.

Джек улыбнулся, протягивая двадцать пять центов платы за проезд по мосту. Все это в прошлом. Сейчас он на пенсии, но время от времени оказывает небольшие услуги ЦРУ, переводя китайские газеты. Недавно его посетил один сотрудник разведслужбы из отдела «Акция», который хотел ни больше ни меньше, как быть заброшенным на парашюте в Китай, чтобы присоединиться к гипотетическим партизанам. Джек объяснил ему, что у него был лишь один шанс из миллиона, чтобы выжить. Парень все же отправился в Китай, и с тех пор никто о нем не слышал. Американцы недооценивали китайцев. Джек слишком хорошо знал их и потому боялся.

Одним из его лучших друзей был майор Фу-Чо, живущий в Лос-Анджелесе, в четырехстах семидесяти милях к югу. Лишь немногим было известно, что Фу-Чо руководит разведслужбой националистического Китая на Западном побережье. Официально он был владельцем небольшой фабрики, производящей предметы с инкрустацией жемчуга или слоновой кости в дерево или пластмассу. Это позволяло ему иметь многочисленные контакты с Гонконгом. Вся его семья погибла в Кантоне от рук коммунистов. Поэтому все считали, что он их ненавидит.

Джек ужинал с ним на прошлой неделе в «Золотом Лотосе» на Грант-стрит, где подавали самую лучшую копченую утку.

Они встречались регулярно, примерно раз в месяц. Для Джека это была возможность поговорить о Китае, поделиться воспоминаниями о своей авантюрной жизни с человеком, прожившим примерно такую же жизнь.

Фу-Чо часто приезжал в Сан-Франциско по своим делам, но Джек расспрашивал его мало. Они редко говорили о делах и гораздо чаще предавались воспоминаниям о пышных девушках «Веселого Дракона» в 1944 году в Чунцине.

В их последнюю встречу Джек нарушил правило, так как речь шла о предмете, который мог развлечь Фу-Чо.

— Меня еще не совсем списали со счетов, — сказал он ему. — Местный корреспондент ЦРУ принес мне работу для перевода, требующего высокого профессионализма: речь идет о переводе закодированного текста, на котором многие сломались. Если мне удастся это сделать, я смогу поменять машину.

Фу-Чо на мгновение приподнял тяжелые веки. Его интересовало все, что имело отношение к Китаю. Он задал несколько вопросов Джеку, который рассказал Фу-Чо о тексте, закодированном, наверняка, «кустарным способом». Расшифровать его не могли лучшие китаеведы ЦРУ. К Джеку Линксу обратились потому, что, кроме его превосходного знания китайского, он достаточно долго жил на Дальнем Востоке, знал некоторые секретные и малоупотребительные коды.

— Даже если мне и удастся расшифровать текст, — сказал Джек, — у меня уйдет на это по меньшей мере месяц или два.

Искорка блеснула в глазах Фу-Чо.

— Я думаю, — сказал он, — что речь идет о тексте, которым я сам занимался несколько месяцев назад по просьбе ЦРУ. Мой перевод не удовлетворил ЦРУ, и я желаю вам успеха.

Джек почувствовал обиду в его голосе и заверил, что его скромных знаний будет для этого недостаточно, после чего по общему согласию они принялись за нарезанную мелкими кубиками свинину.

Конверт с текстом по-прежнему лежал в письменном столе Джека. Он предпочел воспользоваться первыми теплыми днями, так как усвоил на Востоке, что время не столь ценно, как кажется.

Джек спустился по бульвару Парк Президио, пристроился в хвосте длинной вереницы автомобилей, пересек огромную лужу с претенциозным названием Горное Озеро и свернул вправо на Калифорния-стрит. В конце улицы начинался китайский город. С умилением он проследил взглядом за трамваем, взбирающимся на Ноб Хилл, раскачиваясь из стороны в сторону. Болтая ногами, на скамейках целовались влюбленные.

• 1/42
• Следующая