Замок на скале - Вилар Симона - Страница 24

• Предыдущая
• 24/89
• Следующая

Анна тотчас оказалась рядом.

– Что, все еще мучает боль?

Он помолчал, прислушиваясь к себе. Больше всего удручала слабость. Но и боль давала о себе знать. Щека все еще горела, однако рука была натуго перевязана, такая же прочная и надежная повязка охватывала ногу почти до бедра. В ней уже не ощущалось резкой боли.

– Я долго спал? – спросил герцог.

– Да. Я напоила вас снотворным снадобьем, и вы проспали со вчерашнего полудня до рассвета. Это и хорошо, ибо вы ничего не чувствовали. Отцу Мартину было легко делать свое дело.

Генри поглядел на светлое окно за ее спиной.

– Послезавтра Сретение. Вас будут ждать в Олнвике.

– Нет, милорд. И речи быть не может о поездке, пока вы в таком опасном состоянии. У вас сломана рука, а также раскроены до кости мышцы лица. Волчьи и собачьи укусы опасны и плохо заживают, но мы с отцом Мартином промыли раны настоем белладонны и зверобоя, а затем наложили швы и повязку с целебным бальзамом. Теперь все будет хорошо. Отец Мартин даже полагает, что после того, как вы спокойно провели ночь, не выказав ни единого признака лихорадки, раны не воспалятся. Что же касается лица, то я сделала все возможное, и надеюсь, рубцы не будут слишком заметны.

Анна улыбнулась.

– Отметины, полученные в бою и на охоте, лишь красят воина. Главное, что эта тварь не задела глаза и вы, как и прежде, останетесь самым блистательным рыцарем при дворе короля.

Самым блистательным! Генри подавил раздражение. Эта женщина, поначалу пренебрегшая его вниманием, а сейчас ходившая за ним, как за младенцем, говорит о мужской красоте!

Он прикрыл глаза.

– Если дела так хороши, как вы говорите, то, полагаю, вам стоит отправиться в Олнвик без меня.

– Возможно ли это, милорд?

– Вы ведь сами утверждаете, что все обойдется. И я все еще помню, как вам не терпелось поехать. Вам и вашему супругу не следует огорчать графа Нортумберлендского своим отсутствием. Надеюсь, своего капеллана вы оставляете, вот он и приглядит за вечно попадающим впросак беднягой Генри Стаффордом.

Он видел, как баронесса оживилась. Чему же удивляться? Красивая женщина, желающая побывать на празднике у влиятельного лорда. Наверняка ей не часто доводится оказаться в таком обществе, где ее очарование и ум могут явить себя в полном блеске.

Ближе к вечеру герцога посетил барон Майсгрейв. Он сообщил Бэкингему, что его люди в роковой день охоты повсюду искали баронессу, но, обнаружив следы герцога, поняли, что леди Анна уже не в одиночестве. Когда же они натолкнулись на нее, застывшую над двумя телами – герцога и мертвого хищника, баронесса несколько минут не могла произнести ни слова.

– Ваша супруга, барон, спасла мне жизнь. Как и вы в свое время… Здесь я обрел своих ангелов-хранителей, и, если останусь жив, я найду средство отблагодарить вас.

Глаза Майсгрейва холодно блеснули, но он словно пропустил мимо ушей сказанное. Анна говорила ему, что заметила, как старая волчица прыгнула на герцога со скалы, как рухнул его конь, подмяв хозяина, и как затем хищница метнулась под откос и попыталась напасть, в то время как Анна, отчаявшись воспользоваться арбалетом, взбежала наверх и всадила нож под лопатку зверя. Теперь Майсгрейв рассказал об этом герцогу.

Генри опустил веки, слушая его. В этот миг он вспоминал, как легко барон разделался с могучим вожаком стаи, и чувствовал себя слабым и немощным. «Они поистине прекрасная пара и созданы Господом друг для друга. Отчего же я по-прежнему полон грез о прекрасной леди Анне? Я хотел бы заставить себя не думать о ней, но сердце непроизвольно начинает биться, едва я слышу шелест ее платья!»

Майсгрейв заговорил о поездке. Они с баронессой собираются гостить в Олнвике неделю, а может, и более – до начала великого поста.

Бэкингем слабо кивал, слушая его.

– Я слышал, Генри Перси большой любитель шумных пиров и празднеств в рождественские дни. Но из-за моей злосчастной персоны вы не смогли там присутствовать. Так пусть же теперь ваша супруга хоть немного развлечется, ведь жизнь в отдаленном поместье не слишком разнообразна…

Супруги отбыли на другой день на рассвете. Генри слышал веселый гомон во дворе замка – барона сопровождал большой отряд, как и полагалось северному тану[20] в этих суровых землях. И снова Генри почувствовал себя заброшенным и одиноким, как и в самом начале своего пребывания в Нейуорте, когда новогодний праздник, Богоявление и Крещение следовали одно за другим и обитатели замка поднимали чаши и веселились, а он цедил потогонные отвары, мечтая о глотке прохладного эля.

Когда шум отъезжающего отряда затих и Генри стал было задремывать, в покое появилась зареванная Кэтрин Майсгрейв и уселась на краю его ложа, шмыгая носом.

– Давай, рассказывай, – велел герцог.

С маленькой дочерью Майсгрейвов у него установились совершенно приятельские отношения. Девочка повсюду бегала за ним, и он этому не противился, как бы Кэтрин ни донимала его своими расспросами. Он всегда был терпелив и весел с нею.

– Они все уехали, – обиженно протянула Кэтрин. – И забрали с собой Дэвида. А я так хотела поехать! Олнвик – самый прекрасный замок на свете, я была там в прошлом году на Троицу. Я думала, что поеду и теперь, а они… А отец…

И она расплакалась навзрыд. Генри принялся ее утешать. Он напомнил, что маленький Майсгрейв – крестник Перси, к тому же именно в праздник Сретения Богородица принесла маленького Иисуса в храм, и потому в этот день всех первенцев мужского пола приводят в церковь. Но Кэтрин ничего не желала слушать.

– В этот день дарят друг другу свечи и пекут блины, а в Олнвике устраивают фейерверк. А я никогда-никогда не видала этого! И Дэвид увидит это огненное чудо первым, а потом станет дразниться!

Генри взамен пообещал, что когда-нибудь он возьмет ее с собой на Юг, в Йорк или даже в Лондон, и они увидят фейерверк куда более пышный, чем в Олнвике. Это подействовало. Глаза Кэтрин высохли, и она внимательно уставилась на Генри Стаффорда.

– Это правда?

Он поклялся, хотя и знал, что лжет, и если уж уедет, то никогда больше не переступит порог Нейуорта.

Затем Кэтрин строго спросила, правда ли то, что на него напал во время охоты оборотень. Генри уточнил – никакой не оборотень, а старая волчица. Но Кэтрин это не устраивало.

– Все говорят, что это не простая волчица. Люди из деревни проткнули ее колом из осины, а потом сожгли и пепел развеяли по ветру. Даже мама говорила, что эта волчица хитра, как ведьма, и вела себя иначе, чем обычные звери.

Девочка солидно осенила себя крестным знамением.

Генри почел за благо согласиться с ней. Что ж, пусть себе считают, что в волчицу вселился злой дух. Пожалуй, тогда его поражение не будет выглядеть столь позорным. С него достаточно и одной мысли о том, что его спасла женщина, за которой он пытался ухаживать, на которую он хотел произвести впечатление. Стыд жег его сердце, и герцог дал себе слово, что уедет из Нейуорта, едва только ощутит в себе достаточно сил…

Он был силен и молод и не мог долго валяться в постели. Поэтому, едва капеллан снял повязку с его лица, добавив, что кость ноги не затронута и пострадали лишь мышцы, Генри решился встать. Минула всего неделя, а он, прихрамывая и поддерживая руку на перевязи, уже пересек покои и встал у окна. Круглое посеребренное зеркало, которое подала ему камеристка Молли, отразило его изборожденное рубцами лицо. Багровые полосы тянулись от подбородка через скулу к виску, но молодой лорд понимал, что и за это он должен возблагодарить Бога, не допустившего, чтобы волчица вырвала ему глотку. Глаза Генри не утратили своего очарования и блеска, а рубцы хоть и обезобразили всю левую половину лица, однако не настолько, чтобы Кэтрин, с любопытством изучавшая новый облик высокородного гостя, не заметила:

– Мне вас очень жалко. Однако вы по-прежнему очень красивый.

Герцог обнял малютку. Всегда много внимания уделявший своей внешности, он лишь теперь понял, что для него значило лицо. Наверное, это было недостойно воина, но так уж вышло, что Генри Стаффорда воспитывали большей частью женщины, и, если он и научился прекрасно владеть оружием, объезжать коней и держать себя с достоинством, все же в его характере сплелись и женская мягкость, и ранимость, и податливость. И хотя он старался не показать, что раны еще тревожат его, лишь один Ральф Баннастер знал, что его господин едва не расплакался и не швырнул в камин зеркало, увидев, что сталось с его обликом.

• Предыдущая
• 24/89
• Следующая