Жатва дьявола - Виалар Поль - Страница 29

• Предыдущая
• 29/65
• Следующая

На мгновение Адель ушам своим не поверила. Женщина? В его постели? Но с очевидностью не поспоришь: там женщина. Молодая, страстно влюбленная или изображающая страсть; она ворковала, как голубка в мае, она бормотала разбитым, немного хриплым голосом:

— Ах, Мишель!.. Мишель… Как ты умеешь ласкать!

А Мишель спрашивал:

— Лучше, чем Альсид? Лучше, чем твой муж?

— Ах, ты же знаешь, я люблю тебя, люблю!

Так вот там кто! Эта потаскушка, эта замужняя мерзавка, жена Альсида! Ударить кулаком в ставни, распахнуть окно, пусть знают, что она, Адель, все слышала. Так, значит, Мишель обманывал ее с этой молодой свеженькой бабенкой. Насквозь испорченная дрянь! Это сразу заметно по ее повадкам, даже если увидишь ее мельком, как Адель, которая встречала эту распутницу в Монтенвиле или замечала ее издали — то на дороге, то в поле. Ходит бесстыдница в коротенькой юбчонке, как городские щеголихи, ноги свои показывает, может, еще и подмазанная, подкрашенная, а ведь вышла корову пасти! Лютая злоба прихлынула к сердцу, но Адель сдержала ее. Она поразмыслила, хотя вся кровь бросилась ей в лицо и туманила мозг. Показаться, устроить скандал? Тогда все рухнет, всему конец: не только ее прогонит Мишель, но еще и уплывут два гектара земли. А вот если пойти и рассказать Альсиду…

Да, это мысль! Скорее! Идти сейчас же к нему, он ничего не знает, жена его отлучилась из дому под каким-нибудь предлогом, что-то придумала, но Адель все ему расскажет, и он придет, вытащит ее из постели хозяина, где она нашла (или делала вид, что нашла) столько удовольствия. Адель еще постояла, прислушалась. В комнате, на той постели, которую она так хорошо знала, те двое умолкли, слышалось только прерывистое дыхание Мишеля и той женщины; у Адель как будто поднялась тошнота. Когда женщина вскрикнула, Адель схватилась за сердце, колотившееся так сильно, словно она сама была на этой постели, где те двое валялись голые, сжимая друг друга в объятиях…

Она круто повернулась и пошла прочь, закрывая руками то лицо, то уши, чтобы ничего не слышать. Она шла большими, мужскими шагами, но ступала бесшумно, так как проходила по немощеному двору. Ни одно окно не отворилось: они ее не слышали, слишком заняты были оба! У ворот к ней подошла собака, натянув свою цепь, и обнюхала подол ее платья.

— Погоди, они еще увидят! — бормотала Адель, обращаясь к собаке. — Я им покажу, не беспокойся, Турок. Погоди, тут такая будет луковка!..

Эта «луковка», как и многие слова, которые она употребляла, совсем не соответствовала обстоятельствам, но для нее это выражение имело свой особый смысл.

Ивот Адель двинулась по дороге самым быстрым шагом, напрягая всю силу своих круглых икр, своих мощных бедер, но все же не бегом — она никогда не бегала. Вот она в Монтенвиле. Кабачок уже закрывался, и кабатчик с удивлением поглядел на нее, когда она проходила мимо, но она даже не заметила его. Дойдя до конца поселка, она остановилась у домишка Альсида и забарабанила в дверь кулаком. Ей ответил сонный голос, но она оборвала расспросы:

— Альсид… Это я, Адель… Адель из «Края света». Отоприте. — Он не спешил, и тогда она сказала громко: — Да отоприте же, ну вас к черту!

Он отпер и появился перед ней, прихватив одной рукой пояс брюк и держа в другой горящую свечу, огонек которой уже разгорелся. Адель оттолкнула его и вошла в комнату. Он затворил дверь. Тогда она сказала:

— Вы знаете, где ваша жена?

— Понятно, знаю, — ответил он, моргая слипавшимися от сна глазами, — он всегда спал крепким сном.

— Нет, там ее нет! — возразила Адель, не замечая комического характера ее реплики.

— Она в Шартре, у своей тетки, — сказал Альсид.

— У тетки? Скажите лучше в «Белом бугре», у Мишеля.

— Ну, значит, она не поехала в Шартр. Господин Обуан обещал захватить ее с собой, он говорил, что собирается нынче в клуб.

— Эх вы, дурень! Ведь уже одиннадцатый час ночи. Она с ним осталась.

— Ну и что? — спросил Альсид.

— Да ведь это ваша жена… Она с Мишелем… Они спарились… Я их слышала.

— Где это?

— На ферме, в большой комнате. В постели Обуана.

— Как же вы там очутились?

— Я пришла повидаться с ним.

— Вы пришли полюбезничать с миленьким, а он с другой забавляется, — съехидничал Альсид, хлопнув себя по ляжкам.

Он насмешливо смотрел на нее. Адель крикнула в ярости:

— Он же с вашей женой…

— Вы это видели?

— Я все слышала.

— Но не видели?

— Ну, конечно, нет. Света ведь не было.

— Так откуда же вы знаете?

— Я голос ее узнала.

— А вы никогда его не слышали.

— Они про вас поминали. Да, уж верно вам говорю: чертовка эта хвалила Обуана, что он лучше ласкает, чем вы. Бегите скорей, вы их захватите.

— Нет, — ответил Альсид. — Моя жена в Шартре. Чего тут разговаривать.

Адель схватила его за руку, тянула к двери.

— Пойдемте же… Пойдемте со мной.

— Нет, — твердил он, упираясь, не желая поддаться. — Нет, не пойду я!..

— Вы, значит, так их там и оставите? Ничего им не скажете?

— А если это неправда? Я ворвусь к хозяину, а там не она. Он и выставит меня за дверь.

— Рогач! Вот вы кто!

— Может, и так, — спокойно ответил Альсид. Но не сумасшедший. Это уж верно. А если у меня рога, так не у меня одного…

— Значит, вы согласны?..

— Матери моей приходилось соглашаться со многим… а после нее и мне тоже… А насчет того, что теперь будет… Посмотрим…

— Чего смотреть? Все и так известно. Идемте со мной. Вытащим их из постели, голые оба… Вот тогда они увидят…

— Ничего они не увидят. Если они и валялись в постели, их там уже нет. Чтобы их захватить, по-другому надо было взяться… если только это правда. Да я вам не верю. Это вы из зависти наговариваете, потому что господин Обуан хорошо к нам относится — к Люсьенне и ко мне.

— К Люсьенне — да.

— А если б и так? Кто мы с ней? Никто! Батраки, прислуга! Но погодите, придет день, когда мы с ней выйдем в люди, уж поверьте!

— Альсид, — сказала Адель, — если вы пойдете со мной, вы, может быть, потеряете место, но в таком случае мы с братом примем вас в дом.

— Вот оно как! — насмешливо ответил Альсид. — А может, это уже поздновато? Раньше нужно было мне войти в вашу семью.

Адель сделала вид, что не поняла этих слов.

— Мы бы соединили вашу землю с нашей, жили бы вместе, работали вместе, наживали добра, и пусть бы Мишель Обуан лопнул от досады. Отомстили бы и за вас и за меня.

— А Люсьенну ему оставить? Нет, Люсьенна мне самому нужна!

— Да она же обманывает вас.

— Все равно. Она мне по нраву. Да и кто вам сказал, что мы с ней в конце концов не приберем к рукам вашего Обуана? Как вы можете знать, что у нас в мыслях, что мы задумали? Я свою Люсьенну знаю, мы с ней много толковали. Ей, может, и пришлось зайти дальше, чем она хотела, но ее тварью распутной не назовешь, — совсем наоборот, а для бедных людей, для тех, у кого нет ничего, но кто тоже хочет нажить добра, есть дела поважнее, чем все это баловство.

— Да если бы вы слышали, как она визжала от удовольствия.

— От удовольствия? Тем лучше. Стало быть, ей это далось не так уж трудно. А постель, — ведь это в конце концов в счет не идет! Важно одно, чтобы мужчина и женщина были всегда согласны кое в чем ином. И уж тут я Люсьенне вполне доверяю, в этом она мне не изменит.

— Мерзавец! — прошептала Адель, вне себя от ярости.

— Может быть, — сказал он без гнева. — Зато не одинокий, не брошенный, потому что у этого мерзавца жена — все-таки его жена, и никогда она его не бросит.

— Вот дурак! Верит этому.

Он поднял руку, как будто давал клятву.

— Не только верю, а знаю! — сказал он. — Я у нее первым был. Да и не только в этом дело. Тут все остальное, тут все, о чем мы вместе с ней думали, все, о чем говорили… все, что решили сделать… И мы это сделаем, сделаем… будьте уверены. Надо не только в постели заглядывать. Дальше надо смотреть, дальше!

— Так вы не пойдете со мной?

• Предыдущая
• 29/65
• Следующая