Сельва умеет ждать - Вершинин Лев Рэмович - Страница 52

• Предыдущая
• 52/93
• Следующая

Либо планетарный голова был болен, либо пребывал в состоянии сильнейшего нервного стресса. В любом случае он нуждался в немедленной интенсивной помощи и опеке… Какие тут карнавалы!..

– Руслан Борисович, миленький!..

Глядя сквозь Любочку, господин Буделян (Быдляну в Управе не котировалось) досадливо мотнул головой. Потом, выпустив измочаленный лацкан, пошарил в кармане пиджака, выудил оттуда большой, насквозь мокрый красный платок, промокнул лоб и бормоча что-то нечленораздельное, скрылся за дверью кабинета.

Любочка вспыхнула.

За долгие годы совместной работы между ними случалось всякое, но чтобы вот так… Отмахнулся, как от мухи. Как от зеленой, назойливой мухи. Раньше небось не отмахивался. Она-то, дурища, к нему как к родному…

А какие, собственно, у него могут быть проблемы?

Все живы, это точно. Иначе замы бы уже на ушах стояли.

Здоровье бычье. Неделю назад обследовался.

Сверху наехали? Некому вроде.

Точно. С курвой очередной поругался.

Кончик Любочкиного носа заострился и побелел.

Ну уж извините. Если у кого-то седина в бороду – бес в ребро, то она, Любовь Алексеевна, давно уже не девятнадцатилетняя дурочка, с которой каждый перспективный бык при высшем физкультурном образовании мог обращаться как с личной собственностью!

– Обидели нас, мишенька? – Любовь Алексеевна щелкнула мишку Руслана по глупому носу-пуговке. – Ничего. Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет.

Она забросила плюшевую тварюшку под стол…

Схватила сумочку…

И остановилась.

Бросить приемную без присмотра было ка-те-го-ри-чес-ки невозможно.

Как быть? Просить о подмене некого: Светка хворает, Гизелла – та еще сука, Ананьевна – заслуженная сука со стажем. Завтра, кстати, ее день. А вот сегодня…

Любовь Алексеевна ткнула кнопку компофона.

Дочь, конечно, сущее дитя, зато все порядки знает. Вот пусть и посидит, пообслуживает своего любимого крестного.

У которого была тяжелая ночь.

С кур-рвами.

…Ах, как не права была Любочка, как жестоко ошиблась ее интуиция!

Не с курвами, далеко не с курвами провел эту ночь планетарный голова особого галактического дистрикта Старая Земля. А в большом, наполовину забитом всякой всячиной мусорном контейнере, куда, вдребезги пьяный, рухнул около половины третьего, да так и не смог выкарабкаться, сколько ни подпрыгивал. И не планировал он заранее столь неординарного мероприятия, а просто ровно в полночь сам собою включился в его загородной резиденции, семибашенном Сан-Жее, обесточенный визор. И говорили с ним те, чьи имена страшно не то что произнести вслух, но даже и помыслить. И сказали они ему, что он – поц. И было ему сделано предложение, от которого он не смог отказаться, хотя, видит бог, все бы отдал, чтобы смочь…

Предложенный ему выбор был нелегок, но желтые с искоркой тигриные глаза полуночного собеседника исключали пощаду, и господин Буделян, как и любой бы на его месте, не колебался ни секунды.

Когда экран погас, он достал из сейфа именное личное оружие, выщелкнул обойму, пересчитал патроны, зачем-то попробовав каждую пулю на зуб, хмуро кивнул и разбудил пилота. Который, впрочем, был отпущен сразу же по приземлении на одном из усеянных разноцветными огнями, никогда не пустующих городских пляжей.

Окончательное итого – так он решил! – должно было свершиться на лоне природы, мэй,[36] матери всего сущего, под высоким звездным небом, озаряющим… и так далее.

Но напоследок Руслану Борисовичу захотелось просто пройтись по улицам, позволить себе маленькие радости маленьких людей, те незатейливые удовольствия, которых он был лишен долгие десятилетия витания в эмпиреях, слиться с народом, которому служил беззаветно.

Он слился с народом в «Космо».

Он начал позволять себе в «Анлантисе», продолжил в «Новой Жакерии», усугубил в «Домино» и добавил в подворотне около «Русского чая».

А вслед за тем решил тряхнуть стариной и пытался сплясать пламенный молдавский жок на подиуме «Ай-люлю», но был сброшен в оркестровую яму и крепко побит по причине исключительного сходства с планетарным головой…

После чего настоятельно потребовалось выпить.

Но неразлучная платиновая кред-карта куда-то исчезла, вместе с золотой, серебряной и медной. Конечно, предъяви господин Буделян визитку, ему, вполне возможно, поднесли бы на шару, но, с другой стороны, вполне ведь могли снова побить, потому что, как он уже окончательно понял, к руководящим работникам, гуляющим по ночам без охраны, маленькие люди относятся исключительно предвзято.

Хождение в народ исчерпало себя. Пора было идти на природу.

И он побрел. Но подлые ноги сами по себе пришли не к загодя, еще при посадке, облюбованному местечку, а в прокуренный безымянный паб, где мало что уже соображающего Руслана Борисовича побили вторично, когда, сделав и торопливо употребив заказ, он вывернул наизнанку карманы и предложил бармену-лилипуту принять в уплату пакет векселей планетарного займа.

Побили. Обоссали. Забросили в контейнер.

А мобилку отняли. И пистолет с одним патроном – тоже.

Тем самым лишив господина Буделяна естественного и неотъемлемого права каждого человека – права на выбор.

…Зажав ладонями виски, Руслан Борисович тихо застонал.

Выматывающе болела голова. Но голове было не до головной боли.

Трясущимся пальцем он ткнул кнопку прямой связи с Космическим Транспортным, слабо надеясь, что хотя бы малая часть ночного кошмара сейчас развеется.

– Слушаю, – энергичным баритоном отозвался Сам.

– Федя, это я…

– Говорите громче, вас не слышно!

– Это я-а-а!! – превозмогая дурноту, заорал Руслан Борисович, и от натуги перед глазами его поплыли радужные восьмерки.

– Вас не слышно. Перезвоните, – сообщил Сам.

И отключился.

Точно так же не слышали его и ночью.

Тринадцать раз подряд.

Значит, бесполезно.

Значит, сдали.

А может быть… все-таки связь барахлит? С ночных собеседников станется устроить такую пакость… В порядке давления на психику… Да, в общем, и без них могло обойтись. С тех пор, как изъяли Ворохаева, в земном хозяйстве идет накладка за накладкой. То канализацию на Цейлоне прорвет, то Одесский оперный в катакомбы провалится…

Хватаясь за соломинку, планетарный голова приказал включиться новостному экрану.

– …аша оценка ситуации, господин Виселец? – ударило в виски.

Возникший на экране в четверть стены юноша в клетчатой кепке, приятно улыбаясь, протягивал микрофон собеседнику, крупному мужичине перезрелых лет, более всего похожему на бездарно обтесанное бревно.

– Вихри враждебные… э-э… веют над нами, друг мой, – с некоторым замедлением ответствовал интервьируемый. – Темные силы, как вы знаете, нас злобно гнетут, – голос его налился оркестровой медью. – Но Буделян мудр! Он ни на кого не обижается, никого не охаивает, ни на чьи креды не надеется. Ради всех нас он бросил себя на рельсы… – Говорящий всхлипнул и утерся обшлагом лимонно-лазурного фрака. – И вот, весь в синяках, но с чистой совестью, с открытой душой, с сердцем на ладони он бестрепетно идет навстречу объективным трудностям… Вы меня понимаете?

– Разумеется, – кепка вежливо кивнула, – но как все-таки насчет кризиса в коммунальном хозяйстве планеты?

– Молодой человек, – наставительно сказал фрачник, помахивая у носа юноши кряжистым пальцем с плохо обкусанным ногтем, – я не завхоз. Я журналист и поэт. Меня шибко интересует величие человеческого духа, превозмогающего все препоны… Вот, послушайте…

Он размашисто высморкался, возвел очи горе и принялся поспешно декламировать на малороссийской мове нечто пятистопное, особо выделяя тоном из строфы в строфу неизменные рифмы «Руслан» и «Буделян».

На остальных стереоканалах было примерно то же самое. Только на Первом Независимом крутили борьбу гагаузских мальчиков да вольнолюбцы с Общественного показывали повтор «Одинокой Звезды».

• Предыдущая
• 52/93
• Следующая