Сельва умеет ждать - Вершинин Лев Рэмович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/93
• Следующая

Наверное, сейчас было самое время воззвать к Господу, иже милостив и молящих не отвергает. Увы, господин Президент, хотя и первоприсутствуя по долгу Всех святынь Попечителя на самых разных церемониях, в душе так и остался агностиком.

Посему молиться он не стал, а, секунду помедлив, решительно протянул руку к дряхлому черному телефону без проводов.

Покрутил рычажок. Сказал:

– Это я. Вы бы не могли сейчас зайти?

Положил трубку на медные рожки. Прикрыл глаза.

И сначала ничего не произошло, разве что в кончиках пальцев, как всегда в таких случаях, возникло морозное покалывание.

А потом пунцовый огонек лампадки, трепещущий под темноликой иконой в тяжелом серебряном окладе, запрыгал, замельтешил, наливаясь живым светом, и крылья трех ангелов встопорщились, а нежные лики осветились улыбками.

– Здравствуйте, Коршанский. – Высокий, немного нескладный человек неспешно вышел из пламенного всплеска, опустился в креслице и мягко поинтересовался:

– Есть проблемы?

Господин Гуриэли смотрелся потрясающе.

Элегантнейший костюм-тройка, на сей раз – лилейно-белый, с легким перламутровым отливом. Бордовая сорочка. Жемчужно-серебристый галстук, завязанный умопомрачительным узлом. В маленьких, лукаво прищуренных голубых глазках – сама доброжелательность и чуточку иронии.

Эдвард Юсифович не считал нужным менять имидж.

Примерно так же выглядел он тридцать с лишним лет назад, когда корпус генерала Коршанского, растерявший в непрерывных боях девяносто процентов техники и треть личного состава, увяз в ноябрьской грязи между Вилковом и Савранью…

В ту осень Жирный Балух пошел ва-банк. Подонок не подлежал амнистии и мог выжить, только уничтожив самое Федерацию. Его вышколенные головорезы, не испытывавшие недостатка ни в жратве, ни в медикаментах, сумели отрезать Особый корпус от баз, а резервов у правительства не оставалось вовсе.

Четырежды в час над буераками и колдоёбинами гнусаво взвывали матюгальники, призывая «невидимок» вязать командиров, суля немерено бабла и голдяхи, а тем временем на пригорках один за другим вырастали зеленые купола, дикобразно щетинящиеся трубами излучателей. Сорокаствольные армейские «Жупелы», уминая гусеницами глину, выходили на огневые позиции…

К четырем утра бойцы переоделись в чистое, капеллан, разложив утварь на зарядных ящиках, служил для желающих молебен по упрощенной программе, а начальник штаба Валерио Бебрус, Тахви, в те дни еще бесшабашно-черноусый, отложив в сторону брусок, любовался лунным сиянием до синего звона заточенного вакидзаси. Прощальный хайку, противу ожидания, удался, и обряд сеппуку, намеченный начштаба на миг восхода, обещал стать образцовым.

Вот тогда-то к Даниэлю Коршанскому, тупо пялившемуся в разложенную на столе трехверстку, впервые явился господин Гуриэли. Эдвард Юсифович как раз бродил по Европе и совершенно случайно оказался в нужное время в нужном месте. Впрочем, это выяснилось гораздо позже, а той ночью все произошло просто и неброско, без никому не нужных эффектов.

Подпрыгнуло, задергалось и посветлело ало-желтое пятнышко, цветущее на почти догоревшем фитиле керосинки.

Всколыхнулись тени.

Высокий, чуть нескладный человек в изысканно-пятнистом костюме-тройке и рубашке-апаш цвета хаки с выглядывавшей из-под ворота тельняшкой от «Kudrjavtceff» вышел из мглистого угла, не спросясь, уселся на табурет и, глядя сквозь хозяина, произнес длиннейшую маловразумительную тираду, основным смыслом коей являлись совершенно здравые утверждения, что Балух суть грязное животное, но дело не в нем, а в правительстве, превратившемся в отстойник для мудаков, и вообще, завершил Эдвард Юсифович, с Кризисом пора кончать, потому что сколько ж можно?..

Далее речь пошла о сущих пустяках.

Затем господин Гуриэли удалился, сунув на прощание в руки генералу Коршанскому громоздкий, неимоверно уродливый телефон и буркнув нечто похожее на «Сим победиши!». А на рассвете Особый корпус, пойдя в атаку, опрокинул, распластал и вмял в степной суглинок бестолково мечущихся бовбаланов.[1]

И когда на следующий день Жирного Балуха вместе со штабом коптили заживо посреди главной площади Арциза, его семиподбородочная харя до самого конца была искажена полнейшим непониманием ситуации. Точно так же, как и лица депутатов совета Земли, выслушавших спустя месяц корректное сообщение полковника Бебруса о том, что они могут расходиться по домам…

Впоследствии господин Гуриэли ни разу не отказал господину Президенту в консультации, и, размышляя подчас об Эдварде Юсифовиче, простом и загадочном, Его Высокопревосходительство точно знал лишь одно: се – человек. Такой же, как он сам. Как любой из миллиардов граждан Федерации. Разве что гораздо человечнее…

– Есть проблемы? – повторил гость терпеливо и понимающе нахмурился. – Вижу, есть. Хвораете. И это плохо. Здоровье нужно беречь, мы с вами уже не так молоды, Коршанский. Ну что ж, я, как вам известно, своих обещаний не забываю…

Сунув руку во внутренний карман пиджака, господин Гуриэли выудил оттуда неимоверной пушистости котенка, серенького с проблесками серебряной голубизны.

– Прошу любить и жаловать: Иннокентий. Кешкой не называть ни в коем случае. Они обижаются…

Выпустив животинку на стол, Эдвард Юсифович слегка подтолкнул ее к Его Высокопревосходительству.

– Гладить не меньше двух часов в сутки, Коршанский, и инсульты как рукой снимет. Гарантирую.

Рассеянный взгляд обежал кабинет.

– Вашего карапуза уже и не узнать. Совсем взрослый…

Из глубин стереокарточки, висящей над президентским ложем, господину Гуриэли приветливо улыбался рослый курсант в лихо заломленном десантном берете.

– Хороший мальчик. И не шалун, – сказал Эдвард Юсифович задушевно. – А это очень важно, Коршанский. У нас с вами вообще замечательная молодежь. И мы должны, – голос его возвысился и окреп, – нет, мы обязаны думать в первую очередь о ней. Дети, они ведь так неопытны, так беззащитны…

Котенок утвердительно мяукнул.

– Мне пора, – уже совершенно деловым тоном сообщил Эдвард Юсифович, энергически поднявшись. – Дела, знаете ли. А вы, Коршанский, не волнуйтесь. Право же, не надо. Все у вас получится. Главное, не забывайте гладить Иннокентия. И еще…

Он чуть насупил брови, и на столе возник плотный пластиковый квадратик.

– Попробуйте связаться вот с кем. На меня не ссылайтесь. У нас с ним определенные сложности…

Кивнул на прощание. И убыл. Как всегда, тихо и неброско. Лишь золотой лучик, играющий на серебре оклада, всколыхнулся напоследок и вновь обернулся темным огнем лампады.

А стрелка часов указывала уже не пять, а целых восемь минут до отбоя. Время, как всегда после визита господина Гуриэли, попятилось, позволяя поразмышлять без спешки.

Гул в висках прошел. Мыслилось легко и свободно.

Эдвард Юсифович прав. Главное богатство Федерации – молодежь. О ней и следует думать в первую очередь. Если же на Валькирии не могут должным образом наладить розыск, значит, следует послать настоящих профессионалов.

Что же касается Компании…

Имаму уже не до политики. Пусть думает, как без большой драки вернуть хотя бы часть того, что урвали под шумок господа Смирновы, и пусть радуется, что легко отделался, поскольку вообще-то вор должен сидеть в тюрьме.

А Президенту необходимо всего лишь жить. И всё.

– Диктатуры Коршанского нет и не будет, – пухлые стариковские пальцы погладили шелковистую спинку, и по шерстке пробежала искра. – А другой диктатуры, Иннокентий, мы не допустим. И Димку я им не отдам.

Котенок согласно заурчал.

• Предыдущая
• 15/93
• Следующая