Полынь и порох - Вернидуб Дмитрий Викторович - Страница 60

• Предыдущая
• 60/69
• Следующая

Алексей спустился с чердака и шепотом объяснил ситуацию Мельникову.

– Может, разделиться? – предположил Серега. – Только Ступичев, мать его за ногу, знает, как мы выглядим. Ему и Федорину нужно только одно – прикончить нас. Я бы повел его за собой, а ты б выслеживал Федорина, а?

– Погоди. Пока идет обстрел, Походный в город не сунется, это точно. Я сверху видел, как вся кодла отправилась за мост, пережидать. Потом все равно они спешатся у церкви, и, даю голову на отсечение, Федорин первое время будет возле Походного. Давай уводить Ступичева вдвоем. Как оторвемся, через улицу поворачиваем направо и сразу спрыгиваем. Прячемся за забор, и…

– Нет, давай не за забор, а в канавы, с разных сторон. Если не уверен, стреляй в лошадей. У нас на двоих будет черыре-пять выстрелов, а они все и по разу не успеют, мать их за ногу.

– Ладно, давай. Ну, ни пуха!

– К черту!

Партизаны выехали на улицу и припустили коней рысью, время от времени оглядываясь назад. Чуть погодя с противоположной стороны спуска из улочки вылетели трое всадников. В их намерениях сомневаться не приходилось.

– На галоп! – крикнул Мельников, и Алешка, идущий первым, дал Тихому под бока.

Конь рванулся вперед, всхрапнув и вытянув шею. Лиходедову пришлось почти лечь на него, чтобы не быть сбитым на землю цветущими вишневыми ветвями.

– Давай, Тихий, давай! – подбадривал он каурого, вновь почуявшего запах горячащей кровь гонки.

Неширокая улица южного города – это, конечно, не степь. А брусчатка – не ковер из степных, веселящихся на ветру трав. Но есть же пословица о том, что дома и стены помогают. А чем дышащие цветением, белые от фруктового цвета улицы, на которых сызмальства играл в казаков-разбойников, не крепостные стены, однажды, при рождении, уже принявшие тебя под свою защиту? И если ты не предаешь их беспечностью и безразличием, не обижаешь нелюбовью, то не выдадут и они тебя, укроют и защитят. Пришедший освобождать да не умалится духом.

– Поворот! Сейчас поворот! – показал Алешка и, увидев, что Серега махнул рукой, бросил Тихого вправо, в улицу, по кривой выводящей на дорогу к Троицкой церкви.

Завернув за угол, партизаны, демонстрируя навыки джигитовки, на ходу скатились на землю по разные стороны от дороги. Кони проскочили вперед. Вопреки ожиданиям, глубоких канав не оказалось, но обочины позволяли обоим занять более или менее сносные позиции.

Алешка еле успел подхватить отскочившую винтовку, бухнуться животом в мокрое углубление и вытащить из кармана браунинг. Затвор он передергивал, когда преследователи уже показались из-за угла. Мельниковский выстрел опередил Алешкин на доли секунды. Они договорились, что Серега бьет в лошадь первого, чтобы создать свалку, а Лиходедов поражает того, кто лучше виден.

«Главное, одного убить сразу, – говорил Мельников, – тогда нас будет двое на двое».

Алексей попал во второго, когда его лошадь споткнулась о первую лошадь.

Третьим скакал Ступичев. Он намеренно отстал от своих провожатых. Опыт подсказал Валерьяну, что их специально уводят за поворот. Подъесаул дважды выстрелил по Алексею в тот момент, когда тот передергивал затвор, и проскакал мимо. Первая пуля вышибла винтовку из Алешкиных рук, вторая, свистнув под ухом, разорвала ворот шинели. Мельников, закрытый лошадьми, ответить не успел.

Расчет Ступичева был предельно прост. С помощью людей Федорина устраняются самые опасные свидетели – гимназисты, а после он избавляется от своих спутников, выслеживает Федорина и забирает золото. Если удастся, то полковника, до смерти надоевшего ему своим назойливым гостеприимством, он тоже убьет. Конечно, на первом, почетном месте находится другой полковник – Смоляков, но о нем можно позабыть, если удастся установить, где спрятана «своя» часть золотого запаса. Чтобы это узнать, придется опередить федоринских контрразведчиков, тоже начавших слежку за партизанской компашкой. Одного гимназиста он только что видел в обозе лазарета, когда проходил мимо вместе с климовским полком. Видел, да еще в каком обществе! Щуплый, очкастый пацанчик сидел на подводе и премило болтал с докторской дочкой. Нет, надо же! Утонченная барышня теперь сестра милосердия у этого разношерстного сброда! Вид у нее, как у хуторской бабы! Полевой лазарет сейчас, как пить дать, где-то в районе вокзала.

«Туда и поедем, – решил Ступичев, – вот только костюмчик надо сменить».

Валерьян оглянулся: «Чертовы сопляки, теперь они пытаются его догнать! Ну-ну, давайте попробуем, господа гимназеры…»

Подъесаул направил коня в сторону от центра на восточную окраину, где до сих пор не смолкали звуки уличного боя. У ведущих к реке спусков шло настоящее сражение. Отряд шахтеров, прочно закрепившийся во дворах и переулках, заблокировал две сотни заплавцев, рвущихся к проспекту Ермака. В этом месте, в отличие от соседей, казаки смогли продвинуться только до середины возвышенности, попав под перекрестный пулеметный огонь. Красные соорудили баррикады, перегородив пути возможного обхода с флангов. С чердаков и крыш добротных кирпичных домов били снайперы.

Повернув в проулок, Ступичев увидел, как десяток казаков, укрываясь за деревьями, пытается подобраться к баррикаде, чтобы забросать ее гранатами.

– Братцы, красные сзади! – закричал он, бросаясь с коня на землю и вытаскивая револьвер.

Увидев упавшего рядом человека в синих с красными лампасами шароварах, заплавцы дали залп по появившемся из-за поворота конным. То же сделали и красногвардейцы.

Пули буквально осыпали пространство вокруг партизан, подняв вьюгу из вишневого цвета и листьев. Конь под Мельниковым рухнул, а Тихий, обожженный ранением, отпрянул так, что Алексей вылетел из седла и повис на поводе и одном стремени. Каурый развернулся и, заржав, в два прыжка оказался за углом дома. Бросив поводья, Лиходедов упал. Висевшая сзади винтовка больно врезалась в спину.

«Надо было обзавестись маузером», – с сожалением подумал юноша, прежде чем потерять сознание.

Очнулся Алешка от льющейся на лицо и грудь холодной воды. Мельников сидел рядом и поливал с ладони водой из корыта. Вокруг были стены сарая, пахло навозом.

– Я думал – все, тебя того… убило, – сказал Серега, облегченно вздыхая.

– А я думал, тебя.

– Не, все пули коню достались. Черт! Еле выбрался из-под него! Вот, теперь с ногой что-то… Наверное, вывих, тяни его налево.

– А Тихий где?

– Когда тебя нашел, его уже не было, а на земле след кровавый. Я подумал, твоя кровь.

– Надо отсюда выбираться, – Алешка попробовал подняться, но схватился за бок. Было больно. – Черт, ребра!

– Ступичев, колотить его в гроб, тоже теперь пеший, – Серега встал, скривился и протянул руку. – Давай, так-разэтак!

У дымящейся развороченной баррикады валялись трупы шахтеров и одного заплавца.

– Смотри-ка, – показал Мельников, – он в одних шароварах, так-разэтак! Эта рыжая сволочь теперь простым казаком заделалась!

Фуражки рядом тоже не было. Серега, хромая, отошел в сторону и вытащил из-под убитого красногвардейца деревянную кобуру.

– На. Это тебе вместо твоего винтаря, тяни его налево. Все равно тот заклинило.

Алешка удивленно улыбнулся:

– Надо же, а я только недавно о маузере подумал. Когда на винтарь хряпнулся.

– Считай, что видел вещий сон. Ага, а вот и шмотки подъесаула! Однако в карманах ничего нет.

– Зато у погибшего есть, – Алешка, кряхтя, вытащил из кармана шаровар документы Ступичева. – Не успел он покойника обрядить… Торопился очень.

Поддерживая друг друга, партизаны медленно двинулись к спуску. Путь к проспекту Ермака уже был свободен и почти пуст. Только по краям развороченной взрывами брусчатой мостовой валялись опрокинутые повозки и трупы большевиков. Заплавцам, поддержанным артиллерией и бронеавтомобилем, удалось уничтожить пулеметные гнезда и выбить шахтеров из прилегающих дворов. Вверх, жутко матерясь, что приходится воевать в Пасху, пробежали несколько казаков с примкнутыми к винтовкам штыками. Грохоча, проехала подвода с ранеными. Потом все вновь стихло, как стихает природа перед грозой.

• Предыдущая
• 60/69
• Следующая