Полынь и порох - Вернидуб Дмитрий Викторович - Страница 45

• Предыдущая
• 45/69
• Следующая

– Дело дрянь, – прокомментировал Шурка текст воззвания. – Фетисов писал лично и запретил редактировать. Надеется, что пафос и эмоциональный надрыв пробудят офицерскую совесть. А она не пробуждается, и все тут. Скоропостижно скончалась вместе с регистрацией, на второй день.

– Я же сам видел, как вчера в очередь стояли, – не поверил Алешка. – Ты, брат, чего-то того…

– Да ничего я не того. Почти все, кто записался, от фронта уклоняются. Как недавно, до красных. А тут еще вот это.

Пичугин достал следующее распоряжение и зачитал вслух:

– Да они там что, совсем рехнулись?! – обалдел Алешка. – Ведь сами говорили: «Усилить дружины за счет бывших партизан»! А отряд Алексеева? Мы что, на уроки теперь пойдем? Благодетели!

Шурка растерянно хлюпнул носом:

– Не знаю… Не могу я теперь ничего учить. А Мельников говорил, что даже в церковь ходить не может – не доверяет попам, после всего что случилось.

– Где он, кстати?

– В милиции. Вчера, как из Персияновки прибыли, так сразу и пошел с народом пролетариев ловить. Барашков с Журавлевым в подрывниках, в инженерной части.

– А Женька Денисов куда подевался, не знаешь? Я его вечером не видел.

– Он с интендантами. Красные две тыщи винтовок бросили, часть неисправна. Вот и разбираются.

Алексей усмехнулся:

– Значит, Пичуга, не все так плохо? Может, и хорошие новости будут?

– Хорошие? Аксайцы выступили. Они с Южным отрядом возле Кизитеринки. Еще чуть-чуть, и Ростов наш.

– Ха, скажешь тоже – наш! В Ростове рабочих больше, чем у нас казаков. А еще у Сиверса матросня, латыши и мадьяры с немцами – бывшие пленные. А еще бронепоезда, броневики, артиллерии много, грузовиков…

– Извини, конечно, – Шурка поднес указательный палец к своему остренькому, в конопушках, носу и зачем-то погрозил им, – но как можно в одиночку расправиться с целой колонной автомобилей, я уже видел. Дело в голове, а не в количестве железного хлама.

– Ладно, сдаюсь, профессор, – Алешка поднял ладони вверх. – Я собирался спасибо тебе сказать за Улю. Да и вообще, ты у нас герой.

– Да, герой… – обидчиво надул губы Шурка. – Я ведь на аэроплане не летал, как некоторые!

Весть о поддержке казаков Аксайской станицы воодушевила восставших. Теперь Ростовский фронт был значительно усилен. К полудню третьего апреля сложилась следующая обстановка: на Южном направлении станичные дружины продвинулись далее станции Кизитеринка, находясь в пятнадцати верстах от Ростова. Полотно железной дороги разобрали, лишив бронепоезда красных возможности двигаться в сторону Новочеркасска. Основные силы большевиков находились в Нахичевани – ростовском рабочем пригороде. Время от времени они пытались произвести разведку боем, но эти вылазки легко пресекало ружейным огнем сторожевое-охранение из казаков Аксайской и Александровской станиц. По словам бежавших из Ростова жителей, большевики спешно вызывали подкрепление из Таганрога.

На северном направлении дружины раздорцев, заплавцев и новочеркассцев после непродолжительного боя овладели Каменоломней и, продолжая наступление, пытались захватить Александровск-Грушевский – оплот большевиков-шахтеров.

К вечеру, почувствовав, что обстановка на обоих фронтах стабилизировалась, Иван Александрович решил впервые за три дня отлучиться из штаба. Ему хотелось повидать дядю, помыться, побриться и нормально поесть.

Отсутствие полковника продолжалось не более двух с половиной часов. Но когда он вернулся в штаб, то пришел в полнейший ужас. Всех охватила паника. Офицеры торопливо разбирали бумаги, жгли документы, собирали имущество, укладывали телефонные аппараты. Происходила лихорадочная подготовка к бегству. Причиной неожиданной перемены послужило сообщение одного из чинов железнодорожной администрации станции Аксайская о том, что красные большими силами, при поддержке бронепоездов, повели наступление со стороны Нахичевани, опрокинули и рассеяли Южный отряд. Проверить сообщение не представлялось возможным – станция больше не отвечала.

Наступившая темнота усилила панические настроения. Именовавший себя сначала начальником отдела, потом командиром корпуса, а после и командармом войсковой старшина Фетисов впал в апатию и говорил, что ему теперь все равно, что он никуда не побежит, и что сейчас у него единственное желание – выспаться. У начштаба Рытикова случилась буйная истерика.

С каждым часом положение ухудшалось. По городу поползли зловещие слухи. Говорили, будто в городе уже появились матросы, что караулы бежали, а арестованные большевики выломали в тюрьме решетки и, вооружившись, направляются в центр.

Все это усиливало общее смятение.

Когда Алешка прибежал в штаб, полковник Смоляков был в полном отчаянии. Он сорвал голос, увещевая растерянных сослуживцев, собирающихся разойтись по домам.

– Иван Александрович! Господин полковник! Там на площади, перед Атаманским дворцом, толпа собралась, – Лиходедов влетел в двери кабинета, грохнув прикладом винтовки о косяк.

Офицеры растерянно обернулись на запыхавшегося юношу в сбитой набекрень фуражке.

– А где охрана? – стали спрашивать они друг друга. Алешка нетерпеливо прошел на середину комнаты.

– Никакой охраны в штабе нету! Иван Александрович, давайте я возьму Пичугина, и мы сбегаем в милицию. Серега Мельников тоже там.

– Не надо никуда бежать. Встаньте у входа, а я позвоню генералу Смирнову и в инженерную часть. Там много офицеров.

Шурка сидел за столом, корпя над очередным воззванием. Ничего не замечая вокруг, он сопел от усердия.

– Пичуга, бросай малевать, бери винтовку! Ты чего, не видишь, что вокруг творится?

Шурка внимательно посмотрел сквозь очки и шмыгнул носом:

– А что, красные уже в городе?

– Будут скоро, если ты тут не прекратишь рассиживаться!

Вскоре в областное правление прибыло несколько десятков офицеров во главе с начальником милиции генералом Смирновым. Они разогнали явно сочувствующую большевикам толпу, пристрелив на месте двух агитаторов. Выставив в Атаманском дворце и вокруг караулы, милиционеры отправились собирать по квартирам соратников.

Инженерная часть явилась почти в полном составе. Барашков и Журавлев, встретив по пути Мельникова, сразу отправились разыскивать подходящий провод для взрывной машинки. Провод оказался в пичугинской комнате, в шкафу.

– Извините, но вы сразу бы сказали, что нужно. Я бы и вспомнил, – зачем-то оправдывался Шурка. – Это Женька Денисов откуда-то притащил. Он собирался на склад электричество проводить.

– Тоже мне, электротехник, – пробурчал Барашков, – нам рельсы рвать нечем, а он запасы делает. Ну что, кто с нами, а кто нет? Мы с другими партизанами в сторону Мишкина. Вот только грузовик раздобудем…

– Я щас, – бросил на ходу Алешка, – надо, чтоб Смоляков разрешил.

Десять человек подрывников разбились на три группы. В первой – Барашков, Лиходедов и Пичугин, во второй – Журавлев, Мельников и студент – приятель Журавлева, а в третьей – еще три студента и офицер.

Алешка сидел в кабине рядом с Вениамином. В свете фар навстречу бежала брусчатка мостовой, мелькали перекрестки. Вот рынок, вот церковь, вот триумфальная арка, а за ней снова подъем и дорога на хутор Мишкин. В нем Платовская усадьба… Интересно, что бы нынче сказал знаменитый атаман, увидев, как донские казаки рубят друг дружку за то, о чем и представления толком не имеют? Каким бы словом назвал он их, предающих своих соседей и саму идею Тихого Дона?

«Эх, Дон, Дон… – думал Алешка, словно говоря с великой рекой. – Был ты седым, а стал красным от крови. Но не впервой тебе. Кто только не приходил на твои берега: скифы, сарматы, хазары, половцы, татары… Вот и еще одни гунны пожаловали… Плюнули в твою душу, учинив братоубийственный бунт. И невдомек им, что от них и праха не останется, а ты будешь течь. Отряхнешься, очистишься и понесешь дальше свои воды в Азовское, а там и Черное море».

• Предыдущая
• 45/69
• Следующая