Полынь и порох - Вернидуб Дмитрий Викторович - Страница 21
- Предыдущая
- 21/69
- Следующая
Далее одурманенным агитацией простым казакам становилось ясно, что советская власть их обманула, заманив льстивыми обещаниями, а теперь заставляет подчиняться не словом и убеждением, а кровавым террором.
Особенно усердствовали в жестокостях латыши, мадьяры и матросы. Однажды во время ставших ежедневными дружеских посиделок во дворе один из казаков поведал Ивану Александровичу, что сам видел, как мальчишка пятнадцати-шестнадцати лет в матросской форме предводительствовал группой солдат, совершавших обыски на Базарной улице. Истерически крича, он требовал всех арестованных немедленно расстреливать на месте. Когда один из его подчиненных не согласился убивать арестованного, совсем еще ребенка, «матросик» выхватил маузер и выстрелил в несчастного мальчика сам. Он сделал это так неумело, что маузер выпал у него из рук. Тогда, скатившись с коня, парень подхватил оружие и в упор прикончил свою несчастную жертву. Казак с возмущением рассказывал, что даже на красногвардейцев-палачей это зверское убийство произвело отвратное впечатление. Они не смеялись, как обычно, не делали пошлых замечаний, а, наоборот, угрюмо храня молчание, отвернулись и поспешили к следующему дому.
В эти изнурительные для человеческого сознания темные дни на помощь извне рассчитывать не приходилось. В городе не осталось никого, кто мог бы вести подпольную работу. Несколько раз Иван Александрович пытался добыть хоть какую-нибудь информацию о Походном атамане или добровольцах. Но все сведения были крайне скудны, противоречивы и малоутешительны.
Однажды прошел слух, будто бы в Новочеркасск прибыл человек от генерала Корнилова и ищет «верных людей». Но такая постановка вопроса не внушала доверия и напоминала расставленную чекистами ловушку. Полковник счел за благо не рисковать.
Зато с помощью своего «красногвардейского» дяди Смолякову удалось наладить связь с большевистским гаражом. Волею судьбы дядя оказался связан с шофером, убежденным социал-демократом. Шофер, здоровенный малый по фамилии Журба, обладал колоссальной физической силой, тем самым сильно импонируя казакам. Немногословный Журба согласился помогать и по первому сигналу был готов привести все машины гаража в негодность.
В один из дней в двери дядиной квартиры постучали. Приход постороннего уже сам по себе был происшествием. К пожилому родственнику, а тем более к Смолякову, давно никто не заходил, разве что соседка-прачка.
Иван Александрович вытащил из-под перины револьвер и, став сбоку от двери, стал слушать. Мелкий стук, очевидно костяшками пальцев, повторился.
«Пролетарии так не стучат, – подумал полковник, – те бухают кулаком почем зря, а то и прикладом саданут – не заржавеет».
– Кто? – Смоляков взвел курок.
– Лермонтов.
Юношеский голос напряженно подрагивал.
– Машук, – произнес отзыв Иван Александрович и сдвинул засов.
На пороге стоял Пичугин без очков. Втянув шею в поднятый воротник и хлопая круглыми голубыми глазами, Шурка походил на нахохлившегося воробья. Пролетарский картуз с треснувшим козырьком съехал набок.
Полковник улыбнулся:
– Ну, наконец-то! Экий ты, брат, конспиратор. Один?
– Ага. Я вечера вечером добрался. Домой не пошел – у мельниковской сестры э-э… переночевал.
– Правильно, – одобрил Смоляков, привычно переходя на «вы». – Попросите ее, пусть наведается к вашим, разведает, что и как.
– Уже попросил.
– А где она живет? Мне к рынку надо, в керосиновую лавку. Пойдемте, покажете дом. К ней зайти можно, как думаете?
– Думаю, можно. Она женщина э-э… порядочная и гостей любит.
– Хорошо. Здесь лучше долго не оставаться. Соседи знают, что к нам с дядей никто не ходит.
Серегина сеструха жила на Почтовой, в доме напротив богадельни, превращенной красными в лазарет.
– Не самое удачное место для конспиративных свиданий, – заметил Смоляков, проходя мимо повозок с суетящимися санитарами и осторожно косясь на окна богадельни, под которыми расхаживал патруль.
«Саблинцы», – определил он, заметив подкрашенные въевшейся угольной пылью лица шахтеров.
– Вы не думайте, здесь, наоборот, э-э… безопасней. Санитары, – Шурка кивнул в сторону лазарета, – в Анютин двор за водой ходят. Так я утром даже ведра им наполнять помогал. Они Анюту за свою держат. – Пичугин поймал удивленный взгляд полковника. – А что? Ведь все знаменитые сыщики были авантюристами и мастерами перевоплощения. Так ведь?
Ивану Александровичу пришлось согласиться.
– Подготовьте ее, а я на обратном пути с керосинчиком зайду. Скажите, что ей бесплатно обойдется.
Полковник Генерального штаба уже вжился в роль ушлого торговца и знал, чем в такое время подкупить сердце любой хозяйки.
Пока шли, Пичугин коротко и толково обрисовал ситуацию, передал привет от Сорокина.
– Значит, отказался Походный идти с добровольцами, – грустно усмехнулся Смоляков.
– Его начальник штаба Федорин на совете в Ольгинской отстаивал отход в Зимовники и даже э-э… пререкался с Корниловым. Я сам слышал, как об этом ординарцы говорили.
Иван Александрович нахмурился:
– Ладно, мне надо подумать. Вы идите, а я скоро подойду.
Молодая баба Анюта красными от кухонной работы руками разделывала судака.
– Александр! – крикнула она. – Тут твой мужик!
На крыльцо выскочил Пичугин.
– Здрасьте! Как раз чайник закипел. Как там э-э… на рынке?
Говорил Шурка нарочито громко.
– Да слава Богу. Керосин, думали, подорожает, а он, как и на прошлой неделе, по два рублика, – подыграл Иван Александрович.
В Анютиной хате было чисто, как обычно бывает у незамужних женщин, переносящих нерастраченную заботу о суженом на собственный быт. Серегина «сеструха»-золотошвейка за отсутствием полковых заказов кухарила у медперсонала красноармейского лазарета. Начмед, похожий на Карла Маркса, плохо держащий алкоголь мариупольский фельдшер, пытался ухлестывать за дебелой казачкой. Анюта же, баба решительная, умело пресекала поползновения «жида-коновала».
– Та проходьте, проходьте, – заулыбалась хозяйка, внимательно разглядывая Смолякова, – госпадин офицер! Зараз вас рядом с Александром увидела, смекнула, что вы не меньше высокоблагородия будете.
Анюта важно именовала Пичугина Александром – за то, что он носил очки и объяснял ей всякие непонятные слова: «гегемон», «инерция» и так далее.
– Меня не проведешь, – продолжала молодуха, – я вашего брата столько обшила…
Анюта на минуту задумалась, грустно вздохнула и вновь принялась за судака.
Чай пили вприкуску с желтым, госпитальной раздачи, рафинадом. Перед этим, пока Серегина сестра хлопотала у печи, успели обстоятельно переговорить.
– Значит, принял вас Алексеев, – задумчиво почесал отросшую бороду Иван Александрович. – Спасибо Сорокину. – То, что бывший Верховный Главнокомандующий в курсе истории с грузом, уже здорово. Хоть это и не его детище… Теперь против Федорина есть козырь. Эх, если бы Алексеев бумагу составил, что, дескать, без присутствия представителей добровольцев суд офицерской чести и так далее…
– Он сказал, что не может, пока, э-э… участвовать официально. Извините, но мне кажется, что генерал чересчур щепетилен в вопросах чести. Извините, – Пичугин виновато потупился, переживая, что сказал лишнее.
– Ладно, Саша. Давайте так: попытайтесь проследить за двором, в котором квартировал Ступичев. Там живет – вы меня извините, но это факт – пассия вашего друга, Ульяна Захарова. Подъесаул вполне может появиться в городе. Его хозяев вряд ли устроит половина груза. А раз подъесаул и Ульяна тоже знакомы… В общем, нельзя исключать, что он снова захочет ее увидеть. В конце концов, он же мужчина… Да, вот еще: есть надежный человек в гараже у красных. Фамилия Журба. Зовут Степан. Передадите ему вот этот аптекарский рецепт, а на словах поясните, что надо взять «на карандаш» всех приезжающих представителей Сиверса. Таким будут непременно подавать авто, так что можно будет отследить их маршруты. Наш пароль надо сменить. Пусть будет…
- Предыдущая
- 21/69
- Следующая
