Белое танго - Вересов Дмитрий - Страница 5
- Предыдущая
- 5/149
- Следующая
Верзила буркнул что-то неразборчивое и отвернулся.
— Это вы меня домой везете, что ли? — спросил Люсьен в затылок Рафаловича и, не дождавшись ответа, продолжил:
— Классная у тебя тачка!
— Какая есть, — не оборачиваясь, бросил Рафалович.
— А я вот свою у гостиницы оставил. Как бы не случилось чего…
— Проспишься — заберешь. Ничего с ней не случится.
— Адрес-то мой как узнали? Я сказал?
— Татьяна дала.
— Татьяна? А откуда… Впрочем, да, она же мне открытку… Нет, все-таки молодец Танька, собрала всех, через столько-то лет. Теперь надо бы почаще встречаться…
Рафалович неопределенно хмыкнул.
— А славно посидели, да? Я как Поля увидел, живого, так прямо обомлел.
Рафалович промолчал. Люсьен вздохнул, зажмурился и выпалил:
— Слушай, Ленька выручи, а? По старой дружбе? У меня, понимаешь, деньги украли. Я отдам, честное слово. Мне скоро заплатят, я сразу… Это ж для тебя не сумма, а? Тысячу баксов?
Рафалович молчал. «Понтиак» плавно и тихо полз по Николаевскому мосту.
— Ваньке-то ты сам предложил, — с обидой продолжил Люсьен. — А он книжки публикует, квартира у него своя есть…
— Сережа, — не дослушав, обратился Рафалович к шоферу. — Завезешь меня в офис на Конногвардейском, подъедешь ровно в восемь. Потом подкинешь этого фрукта на Галерную. Витюня, а ты до дверей его проводишь и выдашь пятьдесят долларов из моих.
— Ясно, Леонид Ефимович, — отозвался гигант в безрукавке.
— Как это пятьдесят?.. — начал Люсьен, но Витюня так больно сдавил ему локоть своей железной клешней, что он охнул и замолчал…
(1971-1976)
II
— Вам что, девушка?
— Мне бы справку оформить. Голосок такой звонкий, что уткнувшаяся в картотеку регистраторша невольно обернулась.
— Номер карточки? — спросила она, раздраженно оглядывая посетительницу с головы до ног. У стойки регистратуры стояла высокая ладная красотка с детскими ямочками на щеках и смеющимися глазами.
— Шестнадцать шестьдесят шесть. Захаржевская Татьяна, — лукаво улыбнулась девочка.
— Справка-то в школу? — недоверчиво переспросила медсестра, не без зависти оценив зрелые формы Захаржевской.
— В клуб ДОСААФ… — усмехнулась та в ответ. Привычное раздражение от вечно унылых больных и слякоти за окном улетучилось. Заговорщически понизив чуть не до шепота голос, сестра прочитала на коленкоровой обложке пухлой тетради:
— Татьяна Всеволодовна.
Девушка кивнула. Выбившийся из-под шапочки рыжий локон при этом задорно прыгнул колечком, и медичка, замотанная чужим гриппом, гуляющим по городу, наконец улыбнулась и протянула в окошко карточку.
— Кабинеты я тебе вот здесь записала. Второй этаж…
Перепрыгивая через ступеньки, Таня пошла для начала к участковой. Марью Филипповну видела редко, в основном — когда оформляла очередную справку, то в бассейн, то на легкую атлетику. Та и встречала обычно улыбкой и непременным:
— А, спортсменка?
И каждый раз Танюшка удивляла новым увлечением, как и сегодня. Наблюдая девочку с детства, Марья Филипповна всякий раз поражалась ее завидному здоровью, любопытству и радостному восприятию жизни. Таня никогда ни на что не жаловалась.
Марья Филипповна уже привыкла отвечать на кучу девчачьих вопросов. Старалась рассказать побольше, например, про асептику и антисептику. Танюшка на месте не сидела. «А это что?» Приходилось объяснять, для чего корнцанг нужен и почему инструменты под тряпкой лежат. Иногда девочка своими «зачем» да «почему» ставила пожилую, уже на пенсии, врачиху в тупик. Вот и сейчас:
— То, что гинеколог — ладно, но лор-то здесь при чем? Я же не на ушах кататься собираюсь.
Марья Филипповна, заполняя бланки, только плечами пожала.
— Так… Бери карточку под мышку и иди сейчас во флигель, к гинекологу. Там народу поменьше.
Уютно устроившись в обитом дерматином кресле, Таня заняла очередь. Впереди была отекшая, с пигментными пятнами на лице баба. Жаловалась на ноги, извиняясь тем самым за расстегнутые сапоги, голенища которых болтались по полу.
Еще одна тетка со впалыми глазами и беззубым ртом периодически доставала из кармана носовой платок, судорожно в него дышала, издавая отчетливо уловимый свист носом.
Вид беременных несколько развеселил Таню. Прям вирус какой-то. Она оглядела очередь, выудила заткнутую за пояс вельветовых джинсов карточку, одернула свитер и стала листать увесистую тетрадку. Пыталась разобрать непонятную скоропись.
Прикрепленные к отдельным страничкам результаты многочисленных анализов были вовсе загадочны. Надо же, как много. Сколько себя помнила, никогда не болела.
Лейкоциты. РОЭ. А это что?
Когда наконец попала в заветный кабинет, о котором была наслышана, нашла, что здесь довольно интересно, особенно это гестаповское полулежачее кресло с идиотскими вертушками подлокотников.
На вопрос: «Живете?» — Таня ошалело задала встречный: «А вы?»
С легким омерзением она покидала кабинет в уверенности, что если здесь и появится когда, то только в случае самой крайней нужды. Впечатлениями даже с матерью потом не поделилась. Все поползновения что-то из нее выудить обернулись для Ариадны Сергеевны против себя же самой.
— Тебя, Адочка, ухогорлонос героической мамашей обозвал. Говорит, если ребенок до четырех лет молчит, любая другая давно по врачам бы затаскала.
Мать побледнела. Начала было объяснять, что невропатолог или там дефектолог — тяжкое испытание для психики маленького ребенка, но Таня резко ее оборвала:
— Ты хоть помнишь, что первое я сказала, когда заговорила?
— Нет, — вконец растерялась Ада и внимательно посмотрела на дочь.
Таня взгляд выдержала, кивнула и вышла из кухни, оставив мать с невымытой чашкой в руке.
Ариадна Сергеевна солгала дочери, что случалось чрезвычайно редко. Первые ее слова она помнила прекрасно…
В тот вечер ее пожилой муж и официальный отец Танечки Всеволод Иванович Захаржевский, академик, лауреат Сталинской премии, директор Института микробиологии, возвратился домой немыслимо грязный и в отвратительном расположении духа. Он ездил под Тосно на опытное кукурузное поле. Это поле было детищем личной инициативы товарища академика, проявленной в свете последних решений партии и правительства. Строго говоря, кукуруза была не совсем по профилю возглавляемого Захаржевским института, но так необходимо было напомнить о себе на самом верху, где про академика стали в последние годы потихоньку забывать! И Всеволод Иванович не ошибся: инициатива получила самую серьезную поддержку, о его почине писали газеты, академика пригласили выступить на Президиуме Академии наук, на Пленуме ЦК, по телевидению… Но вот в области практической пошли неприятные проколы. Ну, не желала эта дрянь зеленая плодоносить как следует на скудных северных подзолах, солнышка, зараза, требовала. Царица полей, мать ее!.. И академику частенько приходилось выезжать в поле, устраивать нахлобучки недобитому менделисту-морганисту Логинову, которому руководство в лице академика оказало высокое доверие, поручив возглавить этот ответственный участок. За вредность характера и направленности мыслей. Генетик хренов, продажный девка империализма! Или как правильно — продажный девк?
- Предыдущая
- 5/149
- Следующая