Три девочки [История одной квартиры] - Верейская Елена Николаевна - Страница 41

• Предыдущая
• 41/43
• Следующая

Старик пришел по первому зову. Встреча была радостной и сердечной. На другой же день Яков Иванович переехал домой. Они одновременно послали вызов своим эвакуированным и стали вместе поджидать их, понемногу приводя квартиру в порядок. Вставили стекла, разнесли уцелевшую мебель по местам и, насколько возможно, постарались привести все в прежний вид. Комнаты покойного доктора были заняты военным, уехавшим в длительную командировку.

– Какой-то он будет, наш новый сосед? – озабоченно говорил Яков Иванович. – Придется ли «ко двору»?

– Ничего. Авось поладим, – улыбнулся Леонтий Федорович.

«Классную» тоже привели в прежний вид. Правда, стол и полки девочек были сожжены в блокаду, но уцелел стол из комнаты доктора, которым и заменили сожженный. На одну из стен повесили сохранившийся портрет жены доктора. Полочки, очень похожие на те, что были, Леонтий Федорович купил на рынке «Классная» стала совсем такою, как была.

И начались дни радостного и нетерпеливого ожидания. Вечерами Леонтий Федорович снова и снова заставлял Якова Ивановича рассказывать во всех подробностях о том, как они тут жили в блокаду, как справлялась с непосильной работой Софья Михайловна, как ей помогали девочки, как засыпало Люсю, как чуть не погиб от голода Тотик… Часто вспоминали доктора.

– Как, по-вашему, отчего же он все-таки умер? – спросил как-то Леонтий Федорович.

Яков Иванович вздохнул.

– Сказать вам правду, – пока наши были здесь, он почти ничего не ел. Все Тотику, все Тотику… Да и годы его немалые, он ведь много старше меня был. А как уехали все, он и вовсе ослабел. Тосковал очень. Все весточки ждал, – доехали ли?.. Я-то на работе с утра до ночи, и тревожиться некогда. А он дома. Весь день – думы да тревога А как пришли хорошие вести, – видно, старому сердцу-то и не под силу… Отказало: хватит, мол, с меня переживаний… Как уснул в ту ночь, так и не проснулся. И то ладно, что счастливым уснул…

– Милый доктор!.. – чуть слышно проговорил Леонтий Федорович и долго молчал.

Они вместе читали и перечитывали письма близких, которые оба бережно хранили. Яков Иванович без конца мог рассказывать о том, как героически работали его «ребята» на заводе и на «Дороге жизни» в немыслимых, нечеловеческих условиях. Жадно выспрашивал Леонтия Федоровича о боях, о фронтовой жизни, о его ранении, о взятии Берлина. Меньше всего рассказывали о самих себе, хотя каждый думал, слушая другое: «Чего же ты, брат, о собственном-то героизме умалчиваешь?»

Они часто – внешне спокойно – беседовали о победе и о том, что мы спасли от фашизма не только свою Родину, но и всю Европу. Но каждый знал, какой гордостью за свой народ переполнено сердце другого.

И как эти беседы обо всем – самом близком, самом дорогом – облегчали им дни ожидания встречи с любимыми!

– Ну, теперь показывайтесь, какие вы стали; на вокзале в суете я вас не разглядел, – говорил Леонтий Федорович, опускаясь на тахту и усаживая рядом с собой Софью Михайловну.

– А мы теперь – лесенка, смотрите! – И Люся встала перед ним, подзывая Катю и Наташу.

– Взрослые девушки, – не без удивления произнес Леонтий Федорович.

Девочки встали рядом, сияющие и счастливые.

– Рассматривай, папка, – весело сказала Наташа.

Они действительно стояли лесенкой.

Больше всех выросла Люся. Очень высокая, широкоплечая, загорелая, с крупными руками и ногами, она казалась бы старше своих лет, если бы не прежняя ребячья мордашка с вздернутым носиком и большим веселым ртом.

Рядом с ней стояла Наташа. Она выросла меньше и доставала Люсе только до глаз. Леонтия Федоровича поразило лицо дочки. Черты лица стали более четкими, определенными, а глаза – живые и внимательные – глядели уже совсем по-взрослому. В них увидел он то решительное, упорное, немного даже озорное выражение, которое он так любил в жене.

Катя выросла еще меньше. Но изменилась она, пожалуй, больше всех. Она была все такой же тихенькой и скромной, но смотрела уже не исподлобья, как раньше, а высоко подняв голову, ясно и открыто, прямо в глаза собеседнику. В ней не оставалось и тени прежней, почти болезненной застенчивости.

– А где Тотик? Тотик! – Леонтий Федорович искал глазами сына.

Тотик оказался на балконе, где, перевесившись через перила, внимательно разглядывал улицу. Наташа взяла его за руку и подвела к отцу.

– Неужели это Тотик? – засмеялся Леонтий Федорович, привлекая к себе высокого, худенького мальчика. – Ну, что же ты молчишь? Я еще и голоса твоего не слыхал! Ты что, папы стесняешься?

Тотик отрицательно покачал головой. Нет, он не стеснялся, но ему трудно было говорить. Он помнил отца смутно, и сейчас с глубоким волнением рассматривал этого большого, сильного человека с совсем седыми волосами, такими добрыми, ласковыми глазами и двумя рядами орденских ленточек на груди. Тотик сам не понимал, что больше волнует его – эти ленточки или круглая черная кожаная варежка, которая торчала из левого рукава, и в которой – он знал – нет никакой руки. И Тотик молчал.

– Ничего, – прошептал Леонтий Федорович, прижимая к себе курчавую голову сынишки, – скоро снова познакомимся и поговорим.

В комнату вошел Яков Иванович.

– Ну вот, сейчас и чайник закипит. Будем скоро ужинать, – сказал он сияя.

Катя подбежала к деду и, обняв, прижалась к нему. Ее поразило, как он за эти годы постарел и как-то весь усох.

– А Катюшка-то моя какая, а? Ну-ну! – повторял изумленно Яков Иванович все те же слова неизвестно в который раз.

– Какая же, дедушка? – смеялась Катя.

– Да уж… такая! Ну-ну!

– Яков Иванович там что-то вкусное мастерит, – сказал Леонтий Федорович, – пир горой решил устроить.

– Погодите, еще до пира радость будет, – сказал Яков Иванович и с лукавой улыбкой вытащил из кармана открытку.

– Катюшка, читай вслух! Только что из ящика вынул.

Катя посмотрела на подпись и вскрикнула:

– Вы подумайте! От Васи и Анны Николаевны вместе!

Люся завизжала совсем по-прежнему и бросилась к Кате. Бросилась и Наташа, и они обе чуть не вырвали открытку из рук Кати. Захлебываясь, читали вслух втроем.

Вася поправлялся от ранений в госпитале в маленьком городке Западной Украины. В этом же госпитале работала и Анна Николаевна, – и вот они вместе посылали привет.

• Предыдущая
• 41/43
• Следующая