Темное солнце - Вербинина Валерия - Страница 43

• Предыдущая
• 43/75
• Следующая

— Вот мерзавцы! — проворчала Мадленка и присовокупила к вышесказанному кое-что из фон-ансбаховского фирменного словаря.

— Не богохульствуй, тебе это не к лицу, — одернул ее рыцарь. — Лучше опиши мне всех, кто был в караване с настоятельницей.

Мадленка подробно перечислила всех слуг, рассказала про занудную сестру Урсулу и описала все, что говорила и делала мать Евлалия во время пути. Рыцарь, присев на край кровати, слушал ее, потирая рукой подбородок.

— Все это вздор, — сказал он, когда Мадленка умолкла. — Слуги, возницы, монашенка — фу! Не обижайся, но из тех, кто там был, интерес могла представлять лишь мать-настоятельница. Остальных убили для того только, чтобы не осталось свидетелей. Вопрос: что такого было у матери-настоятельницы, за что она могла лишиться жизни?

— Да ничего у нее не было! — рассердилась Мадленка. — Библия, которую она мне дала, четки бирюзовые…

— Ты опять торопишься, — заметил крестоносец. — Если при ней не было ничего такого, что представляло ценность, значит, ценность представляла она сама. Либо она что-то знала, либо являлась кем-то. Скажем, будь она наследницей польского престола, наверняка нашлись бы люди, желавшие ее устранения, но поскольку она была всего лишь настоятельницей… — Он умолк и поглядел на Мадленку. — А эта библия все еще у тебя? — неожиданно заинтересовался он. — Покажи-ка.

Мадленка, ранее о библии не упоминавшая, достала книгу и с великой неохотой протянула ее крестоносцу. Тот внимательно осмотрел страницы, ощупал зачем-то переплет и отдал томик Мадленке.

— Я думал, я найду в ней что-нибудь, — объяснил крестоносец, — но, кажется, я был не прав. Какова бы ни была тайна настоятельницы, похоже, она унесла ее с собой в могилу. В любом случае, это было что-то очень важное… очень важное и очень опасное для того, кто это знал.

— Значит, — голос Мадленки задрожал, — мы никогда уже не узнаем, почему ее убили… Ее, и Михала, и слуг…

Она заплакала, слезы катились по ее щекам. Синеглазый положил ей руку на плечо.

— Не плачь.

Мадленка сжалась. Ладонь у рыцаря была тяжелая, но он, похоже, не хотел причинить ей вреда. Она смахнула слезы и через силу улыбнулась.

— Давно хотел у тебя спросить, — сказал Боэмунд, — зачем ты меня отпустила?

Мадленка хлюпнула носом и немного подумала. По правде говоря, она и сама совершенно запамятовала, по какой причине отпустила крестоносца. Может, из-за этих глаз в длинных ресницах, меняющих цвет от светло-голубого почти до черного; но такое объяснение человеку серьезному должно было показаться неубедительным, Мадленка и сама это чувствовала. Она вздохнула и сказала:

— Разве это так важно?

— Для меня — да.

— Ну, — Мадленка наморщила лоб и завела глаза под потолок, стараясь выдумать что-нибудь поосновательнее, — наверное, мне просто не хотелось отнимать ничью жизнь. И потом, мне было тебя просто жалко.

Боэмунд фыркнул.

— Твои родители хорошо сделали, что отправили тебя в монастырь, — заметил он без малейшей тени иронии. — С такими представлениями о жизни ты долго не протянешь.

— В монастырь я не вернусь, — огрызнулась Мадленка, до глубины души обиженная его замечанием, — я должна отомстить за своих, и я не собираюсь

бросать это дело.

— Ничего у тебя не выйдет, — холодно заметил крестоносец. — Твои враги слишком сильны, и их много. Тебе не выиграть в этом поединке.

— Бог защитит меня, — сердито сказала Мадленка.

— Откуда ты знаешь? Если он дал один раз восторжествовать твоим недругам, да не один, а даже два, потому что тебя обвинили в тягчайшем преступлении, и тебе никак не доказать твою невиновность, — может, он не отступится от них и в третий раз?

Мадленка закусила губу, сосредоточенно размышляя.

— Пока они сильнее, — нехотя согласилась она. -

Но верх все равно одержу я.

— И как ты себе это представляешь?

— Послушай, рыцарь, — раздраженно сказала Мадленка, — ведь если бы я совсем ничего не стоила, разве бы ваш великий комтур разрешил мне находиться здесь? Я могу отправиться к королю Владиславу и рассказать ему все, что знаю.

— Не можешь, — отрезал синеглазый. — В том-то и дело, что, если бы тебя можно было использовать, мы бы давно это сделали. Но княгиня Гизела убита ножом крестоносца, ты бежала из подземелья с крестоносцем, и всем известно, что крестоносцы тебя укрывают. Твои показания ничего не стоят. Достаточно будет епископу Флориану обвинить тебя в том, что ты любовница одного из наших, и никто уже не прислушается к твоим словам.

— Одного из ваших? — подпрыгнула Мадленка. — Это кого же?

— Да вот хотя бы меня.

— Тебя? — ужаснулась Мадленка. — С какой это стати?

— А я чем плох, спрашивается? — осведомился рыцарь, но глаза у него смеялись.

Мадленка прикусила язык. Ее представления об отношениях между мужчиной и женщиной были чисто умозрительными, поэтому благоразумнее было избегать дискуссий в этой области — особенно с красавцем Боэмундом, который наверняка был более нее осведомлен по этой деликатной части. Правда, Мадленка знала, что он, в отличие от прочих рыцарей, на «исповеди» не ходил, но трудно было себе представить, чтобы такой мужчина да с такими глазами долго оставался невостребованным.

— Или назовут Филибера, — добавил рыцарь, — ты ведь как-никак помогла ему бежать из плена. — Мадленка наморщила нос, думая про себя, что если уж ее имя обязательно чернить, то пускай лучше связывают ее с Боэмундом. — Людей ведь не интересует правда, им подавай правдоподобное. А если начнутся такие слухи, то тебе уже не выйти замуж.

— Да ну, еще чего, замуж выходить, — проворчала Мадленка. — Какая из меня жена?

— А-а, — протянул рыцарь, — ты что, порченая?

— Почему порченая, — обиделась Мадленка, — просто…

— Просто — что?

— Ну, — начала Мадленка несмело, — сватался ко мне один парень из соседнего поместья…

Она умолкла, не веря собственным ушам. Неужели она, Мадленка Соболевская, вот так запросто сидит в твердыне крестоносцев, грозном Мальборке, и мало того — с одним из самых знаменитых рыцарей говорит о том, почему ее до сих пор никто не взял замуж? Удивительные, однако, вещи случаются в жизни!

— И что? — спросил синеглазый без особого энтузиазма.

— Да ничего. Приданое он запросил большое, и отец ему отказал. — Мадленка обидчиво вытянула губы трубочкой. — Потом, когда мне исполнилось четырнадцать, посватался еще один, но он мне не нравился, и я рада была, что он от меня отказался.

— Чем же ты ему не угодила? — спросил крестоносец, зевая и, видимо, скучая от обилия этих семейных подробностей.

— Он решил, что я слишком тощая, — буркнула Мадленка, — и что поэтому у меня детей не будет. — Она вздохнула. — Нет, я не хочу замуж. Хочу быть оруженосцем, — добавила она с вызовом, метнув на Боэмунда лукавый взгляд.

— Вряд ли у тебя это получится, — спокойно сказал рыцарь.

— Это ты сейчас так говоришь, — вскинулась Мадленка, — забыл, как я тогда тебя уложила? Раз, два, три! — она повторила воображаемым мечом все движения, которые делала тогда.

Боэмунд усмехнулся и покачал головой.

— Хороший прием, но теперь я его знаю и повторять его на мне не советую, иначе…

— Что иначе? — бесстрашно спросила Мадленка.

— Иначе глотку перережу, — сказал рыцарь так, будто это было для него самым обычным делом.

— Не везет мне с тобой, право слово, — сказала Мадленка обиженно. — То ты меня вздернуть норовишь, то глотку перерезать грозишься. Я вот только одного понять не могу, — она смущенно почесала нос, — чем я себя выдала? Или ты навроде колдуна, который сквозь одежу все видит?

— Нет, — сказал Боэмунд, усмехнувшись, — насчет колдовства — это лучше к Филиберу, он мастер по проникновению сквозь дамскую одежду.

Мадленка надулась.

— Уже тогда, — продолжал рыцарь, — когда ты так подробно рассказывала про это аксамитовое платье, я заподозрил неладное. Мужчина никогда не придает такого значения одежде, как женщина.

• Предыдущая
• 43/75
• Следующая