Ноль часов - Веллер Михаил Иосифович - Страница 54

• Предыдущая
• 54/117
• Следующая

Деревня была ужасна. Это была даже не дыра, а скорее останки дыры, выбывшей по ветхости из конкурса дыр. Все прямые линии были кривыми и волнистыми, все прямые углы косыми, содержа любое количество градусов, кроме девяноста. Заборы застыли в падении. Деревянные стены и крыши напоминали цветом и общим пессимизмом слинявшую от старости и полудохлую ворону. Наиболее радостно и жизнеспособно в этом пейзаже после битвы выглядела настоящая ворона, сидевшая на ржавой телевизионной антенне. Удивительна была сочная грязь на единственной улочке, если можно назвать улочкой проход между двойным рядом хибар: при полном отсутствии видимых людей неясно оставалось, кто мог эту грязь замесить своими ногами либо колесами. Грязь выглядела естественным основанием и прародительницей всего, что возвышалось над ней и наводило на мысли о стихах Некрасова, крепостном праве и домотканых саванах.

— Да здесь лучше удавиться, чем жить, — пробормотал Габисония.

Казалось странным, чтобы урожденный обитатель этих мест, выросший с представлением о нормальности жизни здесь, мог бы быть человеком современного мира, служить на крейсере, иметь дело с механизмами и ничем не отличаться от прочих. Не то на корабле он должен был бы выделяться, как туземец в Лондоне, не то здесь — как белый среди бушменов.

Они постучались в крайнюю калитку. Тишина. Вошли во дворик, чувствуя себя нарядом эсэсовцев. На двери рыжел амбарный замок.

Единственным жилым духом была слабая сладковатая вонь отхожих мест. Но жизнь, однако, в деревне присутствовала. В третьем дворе из-под распавшегося крыльца на них блеснули два внимательных глаза.

— Кис-кис-кис!

Кошка зашипела и метнулась за угол.

В четвертой избе, с выбитыми окнами, дверь была заколочена наискось щербатым горбылем.

— Эй! Да есть тут кто живой?

Следующий дом был явно обитаем, потому что на окнах висели занавесочки, а у завалинки копались две голенастые рябые курицы, отмеченные кольцом синей изоленты на лапе. Наличие в природе хозяев косвенно подтверждалось и различимым, если прислушаться, фырканьем трактора за дальним увалом. Взгорбок ограничивал перспективу кочковатым и клочковатым лугом, на ближнем краю которого и помещался этот могильник, называвшийся, по утверждению беглого в настоящий момент матроса Бохана, деревня Тюкавкино.

Бохана они обнаружили в седьмой и предпоследней избе — по мокрым следам на крыльце. Здесь их встретила собака — тощая шавка, которая дважды неуверенно гавкнула и отскочила, поджав хвост и как бы извиняясь за то, что посмела выразить им неуважение лишь в силу кормящих ее обязанностей.

На стук не отозвались и здесь.

— Бохан, выходи! — заорал Шурка. — Не фиг прятаться, ну?

За дверью ощутилось движение.

— Еще пять минут, ладно? — попросил обреченный голос Бохана, и звякнуло железо: он поправил засов.

— Открывай, а то сейчас толкну дверь и развалю нечаянно дом, — гаркнул Кондрат. — Ладно, даем тебе еще пять минут…

Дверь отворилась. В темных сенцах — если считать сенями метровый тамбур — стоял матрос Бохан в неуставных трусах в цветочек.

— Заходите, — пригласил он тоном пусть и стыдящегося своей нищеты, но все же хозяина, — словно не пятиминутный интервал отделял его от настигшей погони, а успело за прошедшее время восстановиться его единство с этим домом, и теперь он встречает давно не виденных приятелей. На миг представилось, что Бохан уже пару лет как демобилизовался, и нынче принимает старых друзей-сослуживцев.

Шесть пар прогаров были по возможности обтерты от грязи о траву сбоку крыльца. Под притолокой приходилось наклоняться.

— На побывку едет молодой моряк, — глупо сказал Габисония, стукаясь головой.

Поздоровались и встали неловкой толпой.

— Познакомься, мама, это мои друзья, — сказал Бохан, снял с веревки отжатую робу и стал надевать.

Стоявшую у стола женщину трудно было назвать старухой, но и женский ее век был выработан намного раньше предусмотренного календарем срока. Волосы ее были наполовину седы, а когда она открыла рот, зубов там желтело не больше половины комплекта. В секунды скованного молчания Шурка успел представить, что если волосы постричь и покрасить, зубы вставить, лицу сделать массаж и положить косметику, одеть нормально, то и получится нормальная сорокалетняя баба: сбросившая лет двадцать с тех, что висели на ней сейчас, пробивая морщины и сутуля плечи. Правда, с тяжелыми, разбитыми и опухшими крестьянскими руками маникюр, наверное, поделать бы ничего не смог.

— Спасибо вам большое, — сказала она.

— За что?..

— За помощь…

Одевающийся Бохан переместился так, чтобы заслонить собой стол, на котором лежали эти паршивые две влажные сотни и семнадцать рублей мелочью.

— Потом объясню, — быстро и тихо попросил он. — Не надо сейчас ничего, ладно?

— Вы салитесь, — сказала мать. — Стульев всего три… вы вот сюда, на Женину кровать садитесь.

Сели. Вся сцена была тягостной и вызывала желание покончить скорее. Было бы нормальное жилье, нормальный, пусть бедный, достаток — естественно было бы поулыбаться хозяйке, а прямо за дверью дать дезертиру по шее, чтобы не хрен, все служат, у всех матери, шустрый больно. А тут просто какая-то душераздирающая постановка «Напрасно старушка ждет сына домой». Что скажешь?.. Не то пристрелить, чтоб не мучались и себя не мучить, не то печенку из себя вынуть и отдать на прокорм.

Бохан, с трудом шнуруя набухшие прогары, выстраивал оправдания.

— Телефона-то нет, — сказал он. — А на почту далеко ходить, ездить не на чем. Я перед отходом как раз получил письмо, что болеет, дома часто лежит, вот и решил… и застал.

— К счастью случилось, — сказала мать.

— И вообще трудно сейчас, света вот нет опять полгода.

— А куда ж он девался? — спросил Кондрат, и все дружно подняли глаза к лампочке в оранжевом пластиковом абажуре, словно обрадовавшись, что есть повод не смотреть на хозяев.

— А солярки для движка нет. Хозяйство выморочное, одни долги.

Понятным образом напрашивалось сравнение положения его матери с пенсионерами Вытегры, встреча с которыми подвигла на решительные действия, и из этого сравнения те стали выглядеть благополучными и наслаждающимися благами цивилизации. Здесь не от кого было ждать ни немецкого супа, ни русского милосердия.

• Предыдущая
• 54/117
• Следующая