Бальзам Авиценны - Веденеев Василий Владимирович - Страница 52

• Предыдущая
• 52/156
• Следующая

— Никак Савельев? — моргая воспаленными глазами, прохрипел урядник.

— Хде? — Самсонов приложил ладонь козырьком ко лбу. — Точно, его кобыла! Глянь, пятно на крупе. Эгей!

Он привстал на стременах, сорвал с головы папаху и начал размахивать ею, пытаясь кричать, однако из пересохшего горла вырвался только сиплый стон. И все-таки их заметили.

Меньше чем через час они сидели на кошме перед хорунжим и пили казавшуюся сладкой воду, не имея сил оторваться от нее и сказать хоть слово. Матвей Иванович нервно теребил сивую бороду на почерневшем лице и ждал, пока страдальцы утолят жажду. Наконец, он не выдержал:

— Где Федор Андреевич? Живой?

Бессмертный с трудом оторвался от пиалы с водой и поднял на Денисова слезящиеся глаза:

— Живой… Вот, передал. — Он выташил из-за пазухи сверточек, перетянутый тонкой цепочкой, и подал хорунжему. — Письмо там.

— Сам-то он где?

— С караваном к афганцам пошел, — тяжело вздохнул Аким.

— Ошалел, что ли? — вскинулся Матвей Иванович. — Какой еще караван? Зачем пошел? Не могли удержать?

— Нафтулка тама крутился. — Урядник сокрушенно опустил голову, успевшую зарасти волосами за время скитаний. — Небось, он его и подбил. Капитан сказал, что хочет достать подарок слепого старика: карта ему нужна! А нам приказал до тебя подаваться.

— Черт знает что! — Денисов с остервенением рванул цепочку, ее звенья лопнули под сильными пальцами, и на кошму посыпались драгоценные камни, радужными искрами вспыхивая в солнечном свете. Хорунжий обалдело уставился на них, потом собрал в кучку и пробежал глазами каракули на шелке.

— В догон бы за ним? — робко предложил Епифанов.

— Поздно. — Матвей Иванович смял лоскут шелка и зажал его в кулаке. — Караван, думаю, уже к перевалам дотянулся. Не достанем мы их! Молиться теперь остается за раба Божия Федора…

Федор Андреевич наблюдал, как азиаты прилаживали поклажу на верблюдов, собираясь вновь идти в пустыню, всякий раз менявшуюся от постоянного жгучего дыхания ветра-гармсиля. Его название он узнал от Нафтуллы: после ухода русских тот постоянно вертелся около капитана, ни на минуту не оставляя его одного.

— Мы пойдем там, где нет вода, — полуприкрыв глаза, вещал купец. — Курды гонят овец через перевалы, а красные волки пьют овечью кровь, потому что нет вода.

Погонщики сноровисто приторачивали неперетирающейся шерстяной веревкой бочонки с водой по обеим сторонам верблюжьего горба. Бочонки — особенной формы: плоские и продолговатые, сделанные из легких и прочных, как сталь, тутовых дощечек. Движения рук азиатов — легкие и точные: стоит только одному узлу веревки ослабнуть в долгой дороге, как произойдет страшная беда, и кому-то придется заплатить жизнью за небрежность.

Подошел чернобородый караван-баши и протянул русскому гроздь янтарно-розового винограда — в пустыне это царское угощение и знак великого благорасположения.

— Санолу, — показав на виноград, объяснил мукавим. Потом ткнул себя пальцем в грудь. — Сеид! Я тороплюсь, и мы пойдем очень быстро. Ты умеешь хорошо держаться в седле?

— Да, — кивнул капитан и попробовал виноград. Его вкус оказался великолепным.

— Хорошо. — улыбнулся Сеид. — Нафтулла поможет тебе.

Погонщики закончили увязывать поклажу и погнали верблюдов в пески. К удивлению Федора Андреевича, казавшиеся крайне медлительными животные побежали рысцой. Караванщики седлали коней и гортанно перекликались, осматривая оружие. Офицер переоделся и тоже стал почти неотличим от азиатов — лохматый тельфек, халат, сапоги, заросшие щетиной щеки на загорелом лице. Выдать его могли только светлые славянские глаза, но кому выдавать, если окружающие и так прекрасно знали, кто он?

Сеид первым прыгнул в седло и встал во главе колонны всадников. Кутергин и Нафтулла оказались ближе к хвосту. Тронулись.

«Господи, помоги!» — подумал Федор Андреевич. Перекреститься он не решился, не желая лишний раз напоминать попутчикам, что он гяур — неверный и проклятая христианская тварь, которая все еще жива только благодаря милости Аллаха и караван-баши Сеида.

Шли действительно быстро. Часто меняли коней и делали короткие, редкие привалы. Через несколько дней на горизонте выросли снежные вершины гор и потянуло долгожданной прохладой. Может быть. Сеид торопился, чтобы поскорее миновать знойные пески?

Как и обещал караван-баши, Нафтулла постоянно находился рядом с капитаном: помогал менять коней, приносил на приналах пищу и воду, учтиво держал стремя, когда Кутергин садился в седло, — и все с улыбкой, поклонами, заискивающе заглядывая в глаза. Несколько раз Федор Андреевич пытался вызвать азиата на откровенность, но тот ловко уходил в сторону и начинал рассказывать бесконечные и путаные истории о духах великих гор, подстерегающих путников на перевалах и у пропастей, о тайнах Хозяина жизни, в которого верили горные племена, так и не принявшие ислам, или пускался в рассуждения о выгодах торговли разным товаром. Если о духах гор и Хозяине жизни русский еще слушал с интересом, то тема торговли его нисколько не занимала. Однако купца это не смущало, и он увлеченно разглагольствовал:

— Знаешь, как катают кошму? В ковре! На него ровным слоем кладут шерсть и поливают кипятком. Сильный мужчина должен надеть толстые кожаные налокотники и катать ковер по круглым камням, время от времени поливая кипятком. Тогда кошма быстрее сваляется и станет очень прочной.

При этом он безбожно коверкал русские слова, и Федор Андреевич иногда с превеликим трудом понимал собеседника. Однажды, когда они уже находились в предгорьях, капитан попробовал застать Нафтуллу врасплох и прямо спросил:

— Зачем ты помогаешь мне?

— Э-э? — Купец словно поперхнулся, но почти сразу ответил: — Ты богатый человек, урус-тюра! Я знаю, Масымхан хочет сосватать тебе свою дочь, а Масымхан никогда не отдаст ее нищему. Сеид очень доволен твоими камнями, и я доволен. Ты щедро заплатишь мне за помощь. Как же не стараться?

— Ошибаешься, — усмехнулся Федор Андреевич. — Я не так богат, как ты думаешь. На родине я обычный человек среднего достатка.

• Предыдущая
• 52/156
• Следующая