Бальзам Авиценны - Веденеев Василий Владимирович - Страница 39

• Предыдущая
• 39/156
• Следующая

— Философия, — буркнул Кутергин. — Я предпочел бы свободу, коня и оружие.

— Я слышал, что русские не пошли за нами в пустыню, — негромко сообщил Али-Реза. — У них почти не осталось воды, а колодец в крепости забросали трупами. К тому же Желтый человек приказал запутать следы: сначала мы шли к Хиве, а теперь повернули.

— Откуда ты знаешь? — Федор Андреевич с трудом повернулся на бок, чтобы видеть лицо молодого шейха.

— Слышал, как они говорили. — Али-Реза показал глазами на караульных. — Сегодня нас догнали те, кто оставался следить за русскими. Они боятся твоих людей.

Он ободряюще улыбнулся капитану и замолчал: заметив, что они разговаривают, один из караульных пригрозил плетью. Когда стражник отвернулся. Федор Андреевич шепотом спросил:

— Кто такой Желтый человек?

Ответить Али-Реза не успел. Под тяжелыми шагами заскрипел песок, и на пленников упала тень. Подняв глаза, капитан увидел главаря в желтом халате. Подтянутый, крепко сбитый, он стоял, широко расставив ноги, и с холодным любопытством разглядывал русского, положив жилистую руку на эфес красивой кривой сабли.

— Что тебе нужно в пустыне? — обратился он к Кутергину на арабском. — Зачем ты пришел сюда со своими людьми?

Капитан молчал, не желая вступать в переговоры с разбойником или фидаи Имама. Суть одна. Но, вдруг переменив решение, Федор Андреевич ответил вопросом:

— Почему вы напали на нас? По какому праву захватили в плен? Вам придется ответить за это!

— Я отвечаю только перед Аллахом, — засмеялся главарь. — Разве ты Аллах? На тебе одежда воина из чужой страны. — Он показал плетью на грязный мундир Кутергина с оторванным погоном. — Ты вторгся в мои владения и заслуживаешь смерти!

Главарь отошел и остановился над слепым шейхом, с притворным сожалением покачивая головой и сокрушенно цокая языком.

— Аи, как нехорошо получилось! Ты не захотел встретиться со мной и пришлось заставить тебя сделать это. Я сожалею, что причинил тебе неудобства, но теперь ты в моей воле.

— Нет! — Мансур-Халим упрямо сжал губы.

— Э-э. — Главарь присел перед стариком на корточки и заглянул в его незрячие глаза. — Жаль, ты слепой и не увидишь, к чему приводит глупое упрямство. Однако у тебя еще есть слух, и ты услышишь! Давай договоримся по-хорошему?

— Лучше смерть!

— Ну да? — Главарь легко выпрямился. — Сказать — умереть и не сказать — умереть. Так скажи и умри! Тогда ты уйдешь с легкой душой и Аллах простит твои грехи.

— Разве ты Аллах, что говоришь от его имени? — язвительно заметил слепец.

— Думай, — усмехнулся «желтый халат». — Завтра поговорим по-другому!

Он бросил отрывистое приказание на непонятном языке и ушел. Караульные тут же начали поднимать пленников, сажать их на коней и привязывать к седлам. Через несколько минут тронулись в путь. Улучив момент, Али-Реза сказал:

— Ты сейчас видел Желтого человека.

— Кто он? — допытывался Кутергин. — Главарь фидаи Имама?

— Не знаю, — мотнул головой Али-Реза. — Он называет себя предводителем вольных всадников. Еще его зовут Мирт. О нем идет дурная слава: он жесток и коварен.

— Чего он добивается от твоего отца?

— Не знаю. — Лицо молодого шейха помрачнело, и Федор Андреевич прекратил расспросы.

Качаясь в седле, он раздумывал, какая тайна связана с Мансур-Халимом и его сыном? Только ли религиозные разногласия или нечто большее? Хотя кто поймет восточных людей — для них зачастую крайне важно то, на что европеец даже не обратит внимания, сочтя сущим пустяком. Пока ясно одно: лишь только речь заходила о причинах бегства слепого шейха, и сам Мансур-Халим и его сын немедленно замыкались, и даже клещами из них не вытянешь ни слова.

Оглянувшись, капитан увидел в десятке саженей позади Епифанова, Рогожина и казаков. Подскочивший охранник зло ошерил зубы, перетянул русского плетью по спине и выкрикнул что-то угрожающее — оглядываться не дозволялось!

Горячая волна гнева захлестнула Федора Андреевича: как смеет разбойник-азиат поднимать руку на русского офицера?! Кутергин неистово рванулся, пытаясь разорвать веревки — только бы освободиться, а там как Бог даст! Спускать такое басурманам никак нельзя! Краем глаза он заметил, что к нему подъезжает еще один караульный, распуская длинную плеть, похожую на бич которым погоняли скот.

— Уймись, — не поворачивая головы, прошипел Али-Реза. — Они могут забить до смерти!

И капитан вынужденно смирился. Молодой шейх прав: пытаясь разорвать путы, чего добьешься, кроме ударов плетью? Но придет час! Даже если ему суждено погибнуть, азиатские разбойники и работорговцы все равно на своей шкуре узнают, каковы русские штыки!.. Уже не опасаясь погони, вольные всадники двигались значительно медленнее и еще до наступления сумерек разбили лагерь у очередного колодца. Запылали костры, едкий дым потянулся к темнеющему небу. Разбойники гнусавыми голосами затянули молитвы. Желтый человек вновь совершал намаз в одиночестве.

Пленников сняли с лошадей и швырнули на песок. Каждому дали только по половине лепешки и немного воды, но слепого Шейха и его сына накормили как следует, насильно запихивая им в рот куски мелко нарубленного мяса. Федору Андреевичу хотелось подать хоть какой-то знак своим солдатам и казакам, ободрить их, поддержать, однако такой возможности не представилось. Лежа на спине, он долго смотрел на мерцавшие звезды, пока не заснул.

Утром подняли до рассвета. Быстро собрались и пошли в пески. Старый Шейх выглядел хмуро. Али-Реза мрачно молчал. Капитан разглядывал местность, пытаясь определить: где они находятся и куда направляются? В Хиву разбойники явно не собирались — их путь лежал совсем в другую сторону, но куда? Что ждет пленников в конце этого пути?

Когда солнце поднялось достаточно высоко и началось сущее пекло, к Мансур-Халиму подъехал Мирт.

— Что ты решил? Время раздумий истекло, и мое терпение истощилось.

Слепец молчал, понуро опустив голову на грудь. По его загорелой, морщинистой щеке скатилась мутная слезинка. Али-Реза нервно покусывал нижнюю губу и бросал на отца встревоженные взгляды. Капитан с интересом наблюдал за происходящим: может быть, сейчас хоть что-то выяснится? Правда, пользы от этого все равно никакой, но так уж устроен человек, что до последнего издоха стремится к познанию.

• Предыдущая
• 39/156
• Следующая