A.D. 999 - Белл Жадриен - Страница 7

• Предыдущая
• 7/74
• Следующая

Боже милосердный, подумал Колумба, как все же холодно сегодня. Небо, конечно, затянуто тучами. Само озеро, правда, тихо и спокойно.

Сердце священника учащенно забилось.

— Помилуй меня, Господи, слугу Твоего, — шепотом взмолился он, затем большими шагами направился к краю воды.

Ему пришлось пробираться между кучами подношений на берегу: в основном брошек, браслетов и других дешевых украшений. Он знал, что более солидная дань тому, кого язычники считали озерным «божеством», лежит на дне. Позади него, держа в высоко поднятых руках факелы, молчаливо ждали пришедшие вместе с ним туземцы.

— Приди! — вскричал Колумба. — Зверь глубин, который охотится на самое совершенное творение Божие, приди! Я, Колумба, приказываю тебе от имени Господа Всемогущего!

Ничего не произошло. Сияющее зеркало оставалось недвижимым, только его отражающая поверхность слегка зарябилась от налетевшего порыва ветра.

— Тварь озерная! — снова попытался Колумба, воздевая руки в командном жесте. — Приди, когда я призываю тебя, иначе испытаешь на себе гнев Божий!

Никакого ответа. Несмотря на холод, на лбу монаха выступила испарина. Позади себя он услышал недовольный ропот. Такого не может быть. Тварь должна прийти, вызываемая именем Господа… если только она не выдумка варварских умов…

И тут озерная вода начала вспениваться. Ропот недовольства позади Колумбы сменился тревожными возгласами. Монах, однако, вдруг успокоился. Она пришла. Слава Богу, она пришла, повинуясь приказу, и если она исполнила Божью волю, то повинуется и ему, Колумбе, слуге Господнему.

Громадная волна обрушилась на берега озера, намочив рясу Колумбы до самых колен. Монах хватанул ртом воздух, едва не задохнувшись от внезапной ледяной ванны, затем снова открыл рот, теперь уже от изумления, мелко крестясь при первом взгляде на создание, вызвавшее волну.

Господи Иисусе, как оно огромно!

Шея толщиной, наверное, в десяток человеческих туловищ, а на ней отвратительная голова, поднявшаяся над поверхностью. Вот она поднимается выше… еще выше… Чудовище открыло пасть в сердитом рыке, и Колумба, не отдавая себе отчета, завопил в страшной муке и зажал руками уши. Большие, острые зубы теснились в адской пасти. А над ней сверкали желтые, длинного разреза глаза, глаза разгневанного змия. Тела видно не было, только кольцо за кольцом…

На протяжении многих лет простой люд, плача, рассказывал Колумбе, как лохнесское чудовище хватает и пожирает неосторожных жителей здешних мест. Колумба в глубине души всегда считал это досужими домыслами местных старух, которые плетут свои фантазии от безделья, но теперь у него самого подкашивались колени перед несомненной, ужасной действительностью.

Снова взревел монстр, и Колумба ощутил на лице горячее дыхание, воняющее гнилым мясом. Странно, но это приободрило монаха. Он опять вспомнил, кто он есть, зачем прибыл сюда и, превыше всего, кому служит всем сердцем. Силой наполнилось его трепещущее тело, и Колумба встал во весь рост, гордо и властно.

— Гадкое создание из глубин бездны! — прокричал священник. — Склонись перед властью Господней! Изыди с глаз моих навеки и не покушайся на тех, кто отваживается приближаться к этим водам!

Чудовище прищурилось. Склонив свою массивную голову к Колумбе, оно посмотрело ему прямо в глаза. У монаха перехватило дыхание, но он не посмел отвести взгляда от огромной морды монстра. Я — щит и меч Господний, — сказал себе Колумба. — Он защитит меня!

И тут тварь издала глубокий рокочущий звук. Сузив глаза и склонив голову набок, она задумчиво разглядывала священника некоторое время. Затем, странным образом бесшумно для подобной громадины, ужасное создание медленно погрузилось в глубину темных вод. Озеро сомкнулось над ним, зарябив на несколько мгновений, и водная гладь вновь стала ровной, как если бы адский зверь никогда не будоражил ее таинственное спокойствие.

Колумба разом обмяк. Он оступился, будто вся сила внезапно покинула его. Теперь он ощущал холодную воду, насквозь промочившую шерсть и плоть и проникшую, казалось, до самых костей.

Крики восхищения разорвали наступившую тишину, и сильные руки обхватили монаха, унося его прочь от ледяных глубин и обитающего в них Левиафана.

— Твой бог действительно самый могущественный из всех! — возликовал один из язычников, ткнувшись чумазой рожей в лицо Колумбе. — Зверь сбежал от тебя! Вы видели это? Как перепуганный ягненок от львиного рыка!

Колумба вымученно улыбнулся.

— Хвала Господу, — хрипло молвил он, позволяя туземцам вернуть его на сушу, завернуть в теплые плащи и довести до их города.

«А себе я позволю, — устало решил он, — насладиться кубком горячего вина сегодня вечером». Возможно, теплота напитка разгонит холод, который, складывается впечатление, навеки поселился в костях; может быть, пары алкоголя изгонят образ зверя, навсегда отпечатавшийся в памяти.

Колумба, однако, боялся, что это не поможет. Он боялся, что никакое количество спиртного не сотрет воспоминания об ужасной рептилии, уставившейся на него с понимающим выражением на чешуйчатой морде. Прищур глаз чудовища казался, улыбкой; произведенный им рокочущий шум — демоническим смехом.

Колумба ничего не сказал о своих страхах. Но, ковыляя в сторону городских огней, где его ждали слава героя, хорошая пища и доброе вино, монах осознал, что он не прогнал зверя.

Тот ушел по своей собственной воле.

И — да поможет нам Бог! — вернется таким же образом.

Кеннаг ник Битаг закрыла глаза от сияющей теплоты костра и глубоко вдохнула дымный аромат. Даже с закрытыми глазами она чувствовала бьющее по сомкнутым векам оранжевое сияние, требующее признания. Костер нетерпеливо потрескивал. Кеннаг почувствовала, как ее губы изгибаются в непрошеной улыбке. Она подняла руки и начала танцевать.

Белтейн5 был ее любимым праздником. Деревенскому священнику не удалось подобрать Белтейну приемлемую христианскую альтернативу, как он сделал со святками и Остарой, объединив ознаменование рождения и смерти своего бога с более древними обрядами.

Некоторые сельчане; недолго думая, с радостью добавили к своему пантеону этого Христа. Ведь многие божества прекрасно сосуществуют. Конечно же, найдется место и еще для одного воплощения бога — молочно-бледного и выглядящего довольно хрупким. Терновый венец, венок из священных листьев — между ними очень маленькая разница. Так, во всяком случае, считали некоторые жители деревни. Но Кеннаг не разделяла этого мнения. Она вместе с остальными посещала службы в маленькой деревянной церквушке, смотрела на Христа, висящего на своем распятии, давала нужные ответы на призывы священника. Глупо было бы поступать иначе, и Кеннаг понимала это. Христианская Церковь проявляла большую настойчивость в отношении своих обрядов. Однако Кеннаг никогда не воспринимала тщедушного Христа в качестве бога, как и его неуловимого «всемогущего» отца. А девственница-мать? Смех, да и только!

Кеннаг не могла объяснить своего неприятия христианских канонов. Ей виделось что-то зловещее в этом слабом теле и скорбном выражении лица, нечто такое, от чего у нее по спине пробегал холодок, будто от дурного предчувствия. Так что она сторонилась Христа, предпочитая придерживаться старых традиций, больше трогающих сердце и разум.

Сегодня вечером, вместе с остальными жителями Гленнсида, она танцевала вокруг огромного костра, в разожжении которого участвовали все пришедшие на праздник. Бой барабанов, ровный и гулкий, совпадал с ее пульсом. Кеннаг внутренне затрепетала, поскольку ее согревало кое-что большее, нежели только жар, исходящий от горящего дерева.

Еще днем она спрятала атрибуты траура по мужу, погибшему много лун тому назад во время кораблекрушения. Она любила Ниалла и скорбела по нему. Однако даже не заимев от него ребенка на протяжении их кратковременного союза, Кеннаг не видела причины горевать слишком долго. Ниалл и сам захотел бы, чтобы в канун Белтейна ее обнимала пара любящих рук, а судя по голодному блеску в глазах Брана, сына кузнеца, грядущую ночь ей предстояло провести не в одиночку.

• Предыдущая
• 7/74
• Следующая