Меж двух огней - Вебер Дэвид Марк - Страница 8

• Предыдущая
• 8/136
• Следующая

– Боюсь, что Клаус прав, госпожа Демпси, – с сожалением сказал он. – Четыре вооруженных торговых судна не многого достигнут, хотя бы даже в силу своего количества. Они могут только обозначить свое присутствие одновременно только в четырех местах, и ни в коей мере не являются кораблями стены. Эскадра опытных пиратов сможет справиться с любым из них, а в Бреслау и Познани в настоящий момент как минимум три сепаратистских правительства. И каждое вербует каперов, которые в гробу видели все наши империалистические авантюры.

Эрика закатила глаза. Она плохо относилась к либералам, а последняя фраза Хаусмана было прямой цитатой из их идеологической библии. Более того, Хаусман, при всем неприятии текущей войны, считал себя военным экспертом. Он рассматривал любое применение силы как свидетельство глупости и неудачной дипломатии, но это не мешало ему с восторгом играть в солдатики (разумеется, с безопасного расстояния). Он всегда с готовностью объявлял, что его интерес объясняется исключительно тем фактом, что, подобно врачу, любой дипломат-миротворец должен изучить болезнь, против которой он борется. Гауптман сомневался, что это заявление могло одурачить кого-либо, кроме товарищей по партии. Более того, Реджинальд Хаусман был втайне твердо убежден, что, стань он великим завоевателем, подобно Наполеону Бонапарту или Густаву Андерману, он превзошел бы их по всем статьям. Так уж получилось, что изучение военных проблем не только позволило наслаждаться чужими острыми ощущениями, удовлетворявшими его порочные инстинкты, но и создало ему репутацию «военного эксперта» либеральной партии. Тот факт, что большинство королевских офицеров – независимо от рода войск – относились к Реджинальду Хаусману как к отъявленному подлецу и трусу, его ни в малейшей мере не беспокоил. Он умудрялся воспринимать презрение военных как основанную на страхе враждебность, порожденную его меткой и острой критикой этих солдафонов.

– А что касается меня, мистер Хаусман, – сказала Демпси ледяным тоном, – то я готова согласиться на любую «империалистическую авантюру» – при условии, что моих людей перестанут убивать.

– Я очень хорошо вас понимаю, – заверил Хаусман, явно не замечая ее презрения. – Проблема в том, что из авантюры-то ничего не выйдет. Я сомневаюсь, что даже Эдуард Саганами – да и любой другой адмирал, коли на то пошло, – смог бы чего-то достичь с такими ничтожными силами. Самый вероятный результат таков: кого бы ни послало туда Адмиралтейство, операция закончится гибелью всех кораблей… – Он печально покачал головой. – За прошедшие три стандартных года Флот во многих ситуациях проявил близорукость. Я очень боюсь, что эта идея – всего лишь очередная ошибка Адмиралтейства.

Несколько секунд Демпси разглядывала политика, затем фыркнула и отошла в сторону. Гауптман с облегчением посмотрел ей вслед и снова обратился к Хаусману:

– Боюсь, вы правы, Реджинальд. Тем не менее это все, что мы можем получить. В данных обстоятельствах я любым способом хотел бы увеличить шансы на успех.

– Если Адмиралтейство настаивает на совершении подобной глупости, мы мало что можем сделать. Они посылают чрезвычайно слабое подразделение прямо льву в пасть. Всякий, кто изучал историю, мог бы сказать им, что дело закончится позором.

На одно лишь мгновение, вопреки собственным планам, Гауптман почувствовал непреодолимое желание устроить этому всезнайке жестокую выволочку. Он не был бы первым, кто не устоял перед соблазном, но, к сожалению, и предыдущие попытки ни к чему не привели, а цель, которую преследовал Гауптман, не позволяла ему открыто выразить свое презрение, как это сделала Эрика.

– Я понимаю, – произнес он вместо того, что очень хотелось сказать, – и вы, несомненно, правы. Но я хотел бы извлечь максимально возможную пользу из их присутствия там, прежде чем их уничтожат.

– Хладнокровно, но прагматично, – вздохнул Хаусман.

Гауптман скрыл кривую усмешку. При всем своем праведном неприятии милитаризма, Хаусман, как и большинство теоретиков, беспокоился о судьбе жертв куда меньше, чем «милитаристы», которых он так страстно презирал. В конце концов, все погибшие добровольно согласились на беззаветную преданность и опасную службу, и потом: невозможно сделать яичницу, не разбив яиц. По наблюдениям Гауптмана, люди, которым действительно приходилось посылать других на смерть, обычно намного осторожнее подходили к принятию решения, чем кабинетные «эксперты». Сам он скорее сожалел о том, что внутренне согласен с прогнозом этого хлыща относительно вероятной судьбы кораблей-ловушек, но ответ Хаусмана показал, на какие кнопки следует нажимать в предстоящем разговоре.

– Совершенно верно, – ответил Гауптман. – Но вот ведь проблема: без хорошего командира им мало что удастся сделать, прежде чем они погибнут. В то же время, я думаю, едва ли можно рассчитывать на то, что Адмиралтейство пошлет способного офицера для командования обреченным на гибель экипажем, особенно если они планировали всего лишь маневр для ослабления политического давления на военных. Вероятнее всего, мы столкнемся с тем, что они свалят всю ответственность на никчемного недотепу, а когда все стихнет, только обрадуются, что избавились от него.

– Скорее всего, – тотчас согласился Хаусман, готовый, как всегда, приписывать милитаристам самые коварные макиавеллиевские помыслы.

– А в таком случае, мы должны предпринять все возможное, чтобы удержать их от этого варианта, – убежденно сказал Гауптман. – Если их операция – единственная поддержка, какую они собираются нам оказать, то мы имеем все права требовать, чтобы они провели ее с максимальной эффективностью.

– Я примерно представляю… – задумчиво ответил Хаусман.

Похоже, он в уме просматривал сейчас список возможных кандидатур на должность командующего эскадрой, но в планы Гауптмана не входило позволить Хаусману сделать собственное предложение, по крайней мере до тех пор, пока он не вставит в этот список своего протеже. И сделает это так ловко, чтобы не дать Хаусману возможность с ходу отвергнуть командующего, который нужен картелю Гауптмана.

– Трудно найти офицера, – сказал магнат, старательно изображая вдумчивый мысленный поиск, – способного хорошо выполнить свое дело, но такого, которым Адмиралтейство согласится рискнуть! Чересчур умный нам тоже не подойдет… – Хаусман поднял бровь, и Гауптман пожал плечами. – Я полагаю, что нам нужен хороший воин. Тактик, озабоченный лишь тем, как лучше всего распорядиться кораблями, а не стратег, который будет постоянно размышлять об изначальной бесперспективности своей миссии. Тот, кто привык трезво смотреть на вещи, вероятно, поймет, что вся операция в целом – не более чем жест, и тогда он вряд ли решится действовать достаточно агрессивно.

Он сделал паузу, пока Хаусман размышлял над его словами. А ведь что он сейчас сказал, если по сути? Что им нужен командир, который ввяжется в безнадежный бой, обречет на смерть себя и несколько тысяч других людей. Он был достаточно честен (во всяком случае, перед самим собой) чтобы признать, что такая постановка вопроса была изрядно подлой. Однако воевать и погибать – в этом и заключается долг людей в форме. Если им удастся в ходе операции помочь Гауптману спасти свое имущество и пошатнувшееся положение в Силезии, он постарается свыкнуться с мыслью об их трагической гибели. А вот у Хаусмана никакой прямой заинтересованности в Силезии нет. Для него все это не больше чем интеллектуальное упражнение. И даже теперь Гауптман не был уверен, что у политика хватит хладнокровия приговорить тысячи мужчин и женщин к почти неминуемой смерти: жертвы ведь реальные живые люди, а не просто предполагаемые потери на симуляторе.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – пробормотал Хаусман, пристально глядя в бокал. Он потер бровь и пожал плечами. – Я бы не хотел напрасных жертв, но если Адмиралтейство идет на этот шаг, вы правильно описываете офицера, который идеально подходит для выполнения данного поручения, – он тонко улыбнулся. – Вы хотите сказать, что нам нужен некто, у кого смелости больше, чем мозгов, но чтобы при этом его тактический талант перевешивал личную глупость.

• Предыдущая
• 8/136
• Следующая