Флагман в изгнании - Вебер Дэвид Марк - Страница 36

• Предыдущая
• 36/98
• Следующая

Тринадцатый дивизион снова изменил курс, лихорадочно разворачиваясь. Янаков понял, что его обыграли, но было уже поздно. Ю идеально рассчитал время поворота. Расстояние было все-таки слишком велико, чтобы энергетическое оружие пробило защитные стены Тринадцатого, но Янаков оказался чересчур самонадеян, просчитывая действия своих оппонентов. Он не задумался о том, что еще они могут предпринять. Корма его кораблей оказалась слишком близко к Ю, поскольку он был уверен, что Одиннадцатый дивизион уходит. Теперь эта самоуверенность обернулась против него. Одиннадцатый навел бортовые орудия, и на мгновение два супердредноута, четыре тяжелых крейсера, шесть легких крейсеров и шесть эсминцев оказались в идеальной позиции, для выстрела «под юбку».

Лазеры и гразеры яростно атаковали цели, а защитных стен, способных остановить их, на месте не было. Супердредноут «Отважный» взорвался, вскипев огнем, и вместе с ним адмирал Янаков. Подбитый «Яростный» отчаянно перекатился, резким поворотом уведя из-под удара корму и подставив под огонь верх импеллерного клина. Но тут Хонор услышала взрыв ликования в голосе Трейлмана – тот уже отдавал новые приказы. Двенадцатый дивизион выпустил ракеты, а единственный курс, защищавший супердредноут от огня Ю, заставил его развернуться открытым горлом клина всего в тридцати градусах от Трейлмана. Корабль перешел на полную боевую мощность, стараясь оторваться от врагов, но он уже сильно пострадал, а без поддержки «Отважного» его защита не справлялась. Четверть лазерных боеголовок Трейлмана прорвались сквозь нее, и в космос выплеснулись многочисленные обломки и облако атмосферы. Через восемь минут после «Отважного» взорвался и «Яростный».

Хонор удовлетворенно вздохнула.

– Ладно, Фред, отключай симуляторы.

Все панели погасли. Хонор встала и потянулась. На экране видны были корабли ее эскадры, и она усмехнулась. На орбите Грейсона мирно плыли супердредноуты, которые только что были уничтожены в компьютерном тренажере.

Коммандер Бэгвелл встряхнулся, все еще потрясенный тем, как решительно Янаков – и Ю, подумала Хонор, улыбнувшись еще шире, – нарушил параметры упражнения. Уолтер будет расстроен, понимала она, но не такой он человек, чтобы обижаться на Янакова. Или чтобы попасться на тот же трюк во второй раз. И Янаков тоже расстроится. Он устроил великолепную засаду, но потом слишком увлекся собственным успехом, и за эту самоуверенность Ю его сильно наказал. Ждал он слишком долго – если бы Янаков сменил курс на несколько секунд раньше, то Одиннадцатый дивизион не успел бы выстрелить вверх, а больше ничего на таком расстоянии не сработало бы, – но это она ему скажет лично. В конце концов, у него все получилось и он заслужил уважение всей эскадры.

Вообще-то Янаков тоже заслуживает похвалы. Хоть он в конце все и испортил, но засада показала, что у него есть смелость и воображение, а не только умение. Так что она была довольна. Ошибок допустили много, но на ошибках учатся. Лучше допускать их на компьютерных тренажерах, чем перед врагом. Хонор радовала независимость, проявленная Янаковым и Ю. Избыток инициативы может привести к катастрофе, но ее недостаток куда более опасен… и куда чаще встречается. Она всегда предпочитала офицеров, которых иногда даже приходилось сдерживать, тем, кто слишком робок для самостоятельных действий.

Она отвернулась от экрана.

– Что ж, это было волнующе, – сказала она Бэгвеллу. Нимиц ухмыльнулся со своего места на спинке командирского кресла.

– Да, миледи, – ответил коммандер.

Глаза Хонор заблестели. Бэгвелл по-прежнему корректен и точен – и склонен к формальности в тактике, как она и предполагала, – и он до сих пор не оправился от потрясения.

– О да…. и я жду не дождусь вашего анализа на итоговом совещании, – сказала она вторя смешку Нимица, глядя в лицо Бэгвеллу.

Уильям Фицкларенс, землевладелец Бёрдетт, злобно уставился на входящего в его кабинет дьякона Альмана. Дворец Бёрдетт превосходил по размерам даже дворец Протектора, как и приличествовало сердцу одного из первых поместий на планете Грейсон. Это было огромное сооружение из местного камня, построенное тогда, когда защищаться приходилось не только от природы, но и от других землевладельцев. Кабинет тоже был мрачен и поражал пустотой. По вступлении в должность Бёрдетт первым делом приказал снять все гобелены и картины, которыми предыдущие два землевладельца пытались смягчить спартанскую простоту помещения. Уильям любил своих отца и деда, но они позволили увести себя прочь от железной простоты, которой Бог требовал от Своего народа. Уильям Фицкларенс не собирался повторять их ошибки.

Дьякон Альман подошел к столу Бёрдетта, стуча каблуками по голому каменному полу. Что-то полыхнуло в его обычно кротком взгляде, поскольку землевладелец остался сидеть. Согласно официальному протоколу, он не обязан вставать даже для того, чтобы приветствовать дьякона Святой Церкви, но вот по правилам вежливости… Нежелание лорда Бёрдетта встать было рассчитанным оскорблением, и изысканно-корректный полупоклон Альмана послужил подходящим ответом.

– Милорд, – проговорил он.

У Бёрдетта раздулись ноздри. Придраться к мягкому тону посланца Ризницы было нельзя, хотя в нем и чувствовалась скрытая сталь.

– Дьякон, – коротко ответил он.

Альман выпрямился. Землевладелец не предложил ему сесть, и дьякон сложил руки за спиной, изучая хозяина.

Бёрдетт выглядел как типичный Фицкларенс. Он был высоким для Грейсона, плотным и широкоплечим. Свой титул он получил еще молодым. Правильное лицо с тяжелым подбородком и холодные голубые глаза выдавали человека, привыкшего командовать и не терпящего, чтобы ему возражали.

Молчание затянулось, и, несмотря на неприятное напряжение, Альман чуть не улыбнулся. Он занимал в Церкви слишком высокий пост и слишком часто встречался с землевладельцами, так что высокое происхождение Бёрдетта не приводило его в трепет. А попытки вывести его из равновесия холодным и тяжелым взглядом и вовсе забавляли. Или могли бы позабавить, подумал он уже более мрачно, если бы ситуация не была такой серьезной.

– Ну? – прорычал наконец Бёрдетт.

– С сожалением сообщаю вам, милорд, что Ризница отвергла ваше прошение. Брат Маршан снят со всех постов, и это решение не будет отменено до тех пор, пока он не признает публично свои ошибки.

– Ошибки! – Бёрдетт сжал кулаки и напряг челюсть. – С каких это пор для священника грех – говорить о воле Божьей?

– Милорд, я не могу и не хочу с вами спорить, – спокойно сказал Альман. – Я просто посланец.

– Посланец? – Бёрдетт хохотнул. – Шавка, вы хотите сказать, которая тявкает то, что ей приказано.

– Посланец, – повторил Альман жестче, – которому поручено сообщить о воле Божьей Церкви, милорд.

– Ризница, – холодно ответил Бёрдетт, – еще не Церковь. Она состоит из людей, дьякон, а люди могут ошибаться.

– Никто с этим и не спорит, милорд. Но Господь Испытующий требует, чтобы люди старались понять Его волю… и выполнять ее.

– Это верно, – холодно и зло улыбнулся Бёрдетт, почти не разжимая губ. – Жаль только, что в случае с братом Маршаном Ризница об этом забыла.

– Ризница ничего не забыла, милорд, – сурово ответствовал Альман. – Никто не пытался влиять на убеждения брата Маршана. Ризница сочла, что он ошибается, но если он не может искренне согласиться с суждением Церкви, то его нежелание отказаться от убеждений делает ему честь. Вопросы личной веры – это самое тяжелое Испытание, которое Бог посылает Своим детям, даже тем, что служат Его Церкви. Ризнице это прекрасно известно. Но Церковь обязана исправлять ошибки, когда их видит.

– Ризницу ввели в соблазн политические соображения, – ровным тоном проговорил Бёрдетт, – и это она, а не брат Маршан выступает против воли Божьей. – Голос землевладельца стал резче и ниже, глаза его загорелись. – Эта иностранка, эта шлюха, развратничающая вне священного брака и отравляющая нас своим безбожием, – уродство в глазах Божьих! Она и те, кто хочет превратить наш мир в копию ее разлагающегося королевства, – слуги зла, а Ризница пытается распространять их нечистоты среди истинных детей Божьих!

• Предыдущая
• 36/98
• Следующая