Вещий Олег - Васильев Борис Львович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/77
• Следующая

— Люди Хальварда отловили эту гадину, — брезгливо вымолвил Олег. — Это — рус, сбежавший от меня к рогам. Он расспрашивал обо мне.

— Что я должен сделать, чтобы ты простил меня, конунг? — робко вопрошал соглядатай. — Я хочу вернуться к жене и детям.

— Ты увидишь смерть своей жены и своих детей, если не скажешь, с какой целью тебя прислали, — Хальвард говорил, выделяя каждое слово. — Два дня с тебя не спускали глаз, я знаю все твои вопросы. Теперь конунг хочет услышать твои ответы. Кто тебя послал в Старую Русу?

— Никто. Я… Я сбежал от рогов. Я тосковал по семье.

— И за два дня ни разу не спросил, живы ли твои дети. Так кто же тебя послал? Ты знаешь, что третий раз конунг не спрашивает, дальше спрашивает палач.

— Орогост, — тихо признался перебежчик, опустив голову.

— Что ты должен был выведать?

— Не пропадала ли пять лет назад славянка или русинка и как ее имя.

— Откуда роги знают, кто у нас пропал пять лет назад?

— Не знаю. Клянусь Перуном, не знаю. Говорили… Дружинники Орогоста говорили, что к рогам перебежал палач самого Рюрика. Они хотели поднять его на копья.

— За что же они хотели поднять на копья перебежчика?

— Слышал, что он заманил их на Ильмень под мечи варягов.

Олег и Перемысл переглянулись. А Хальвард спокойно вершил привычное дело: допросы лазутчиков и пленных.

— Но так и не подняли?

— Конунг Рогхард запретил его трогать.

— За какую услугу?

— Не ведаю. Знаю, что… — перебежчик замолчал.

— Что ты знаешь?

— Из Полоцка в Киев ушло посольство во главе с самим Рогдиром. И еще… Я буду жить?

— Ты не на торгу. Ты — у конунга русов, которому изменил. Твоя смерть может быть либо мучительной и медленной, либо скорой и безболезненной. Выбирай.

По лицу перебежчика текли слезы. Он боялся пошевелиться, боялся утереть их. Но молчал.

— Выбирай, — сурово повторил Хальвард. — Третий раз конунг не спрашивает никогда, ты знаешь наши обычаи.

— Я должен был выведать, кто конунгу Олегу дороже всех.

— Увести, — приказал Олег. — Приковать к стене, не спускать глаз.

Хальвард позвал стражу, ушел лично удостовериться, как будет исполнено повеление. Конунг и Перемысл остались одни.

— Рогхард хочет схватить меня за сердце, — угрюмо сказал Олег. — Проверь окружение Нежданы и усиль ее стражу.

— Будет исполнено, конунг. — Перемысл помолчал. — Неждана знает о твоем повелении отдать Изборск кривичам.

— Я и не думал, что дело сладится так быстро. — Олег неожиданно улыбнулся. — Ты принес мне добрую весть, Перемысл. Запрети ей охоты и дальние прогулки.

— Она строптива и своенравна, конунг.

— Моим именем.

Вернулся Хальвард. Доложил, что лазутчика приковали к стене в пыточной подклети, вновь отошел к оконцу. Олег долго молчал, размышляя. Потом сказал:

— Пошлешь в Киев самого надежного из своих людей. Он должен убить Рогдира даже ценою собственной жизни. Только это может разрушить союз Аскольда и Рогхарда.

— Я разрушу его, конунг.

— И еще. Сигурд слишком юн, чтобы служить послом. Но я не меняю своих решений, и с посольством он поедет. Изыщи способ, Хальвард, задержать его в пути с каким-либо поручением, не обидным для его чести. Моим послом будет Перемысл.

Бурная весна всегда бодро влияла на Рюрика. Угнездившаяся в нем с отроческих времен привычка, что с весны начинается жизнь воина, не оставила его и ныне. Он чувствовал знакомый прилив сил и жажду деятельности, и даже боли в спине и ломота в суставах не то чтобы оставили его, но помаленьку исчезали, отступали в глубину, затаивались до глухой осенней поры, когда дружинники расселялись по зимовьям и становищам, лодьи вытаскивали на берег и все замирало в безлюдье и тишине. Птицы отлетали на юг, звери уходили в чащобы, и он, князь Новгорода, покидал Городище, где обычно стоял с дружиной, перебираясь в глухую укрепленную усадьбу.

Он построил это Городище после убийства Трувора Белоголового. Хорошо запомнив внезапный бунт новгородцев под началом Вадима Храброго, Рюрик не рисковал более: он вообще стремился не повторять собственных ошибок. И договорился с Новгородом, что князь отныне будет стоять с дружиной не в самом городе, а в укрепленном Городище, а в Новгород наезжать на советы, суд и расправу. И все с этим согласились, потому что раздельная жизнь устраивала как новгородцев, так и Рюрика с его мощной и хищной ватагой. За Новгородом оставалась обязанность охранять Городище в зимнее время, возвращать ему жизнь весной и особыми гонцами извещать своего князя, что все готово к переезду.

Но куда раньше этих весенних гонцов из Новгорода к Рюрику прибыл посланец Вернхира.

— Роги знали, что конунг Олег везет мое золото?

— Вернхир сказал: откуда роги могли знать, что конунг Олег везет твое золото, князь Рюрик. Так мне велено передать, и так я передаю.

— Со двора не отлучайся. Когда велю, поедешь к Вернхиру. Ступай.

«Откуда» означало «из чьих уст», и, отпустив гонца, Рюрик крепко задумался. Он более ни разу не прикасался к зелью берсерков — да у него уже не было ни зелья, ни берсерков, — весенние ветры выдули туман из головы, и князь обрел не только ясность мысли, но и память. И сейчас, оставшись один, неторопливо восстанавливал весь разговор с Олегом. Здесь нельзя было спешить, здесь имело значение каждое слово и точное время, когда это слово было сказано. Он вспомнил, как складывалась их беседа, так похожая на поединок, и в конце концов пришел к выводу, что слова о золоте для Киевского похода были произнесены в самом начале. Они уточнялись под крики забиваемого батогами палача, затем — в ночном разговоре… «Я собирался позвать ката из сеней», — вдруг подумал Рюрик и впервые вспомнил о слуховом прорубе над дверью. Именно через этот проруб он и намеревался кликнуть Клеста, но, пропустив в самом начале поединка два продуманных удара Олега, напрочь забыл об отверстии, и их разговор, конечно же, слышали в сенях. Там был боярин и… и Клест, но палача забили насмерть. Когда смолкли его крики, Рюрик и Олег вышли удостовериться. Клест был мертв, но его нельзя было узнать, потому что били не столько по телу, сколько по лицу. Расчетливо — по лицу: значит, это мог быть и не Клест.

Додумавшись до этого, Рюрик не стал спешить. От начальника стражи он выяснил, кто был отнаряжен в тот день, тайно допросил их и окончательно удостоверился, что уйти к рогам и рассказать о золотом обозе мог только Клест. И это испугало его: палач слишком многое знал.

Еще раз все продумав и убедившись, что случилось именно так, Рюрик повелел, чтобы боярин и двое стражей-исполнителей явились к нему.

— Ты поведал прийти, — сказал боярин: двое стражников стояли по обе его стороны; это настораживало, и голос боярина звучал напряженно. — Я пришел, конунг и князь.

Рюрик молча смотрел на него. Он не пугал: он вспоминал, как долго и как старательно служил ему этот славянин, за отвагу и дельные советы вознесенный им на вершину. Он дал ему все: власть, славу, богатство. За что же он так отблагодарил своего конунга? Перестарался, схитрив и обманув, или заранее обеспечил себе дорогу к рогам, прикинув лисьим умишком, что конунг теряет опору в дружине и в Новгороде? Впрочем, это сейчас уже не имело значения.

— Ты помнишь мое повеление схватить Клеста и забить его под этим окном?

— Да, конунг и князь.

Голос боярина дрогнул: точно так же, как и тогда, сухой перст конунга уперся в маленькое оконце. Рюрик уловил эту дрожь, но виду не подал.

— Как ты исполнил его?

— Я приказал схватить Клеста и забить его батожьем под окном. Ты сам видел, конунг…

— Кого? — Рюрик резко подался вперед. — Кого я увидел в той груде мяса? Молчишь?… У тебя есть семья, боярин. Есть дети, жена. Я не отдам твой дом на поток, а детей не продам в рабство, если ты скажешь, кого я увидел.

— Конунг и князь. — Боярин рухнул на колени. — Конунг и князь…

— Встань, — брезгливо сказал Рюрик. — Варяги умирают стоя. Или ты уже не варяг и тебя следует забить батожьем, как того… Кого?

• Предыдущая
• 22/77
• Следующая