Утоли моя печали - Васильев Борис Львович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/93
• Следующая

И вышла, полоснув взглядом по лицу сестры, сияющему непонятным озорным торжеством.

– Садитесь, Ваня, садитесь, – с искренним радушием говорил Хомяков. – Вина, сигару?

– Нет… То есть… нет.

– Позвольте оставить вас одних, – сказала Наденька. – Встретимся за обедом.

– Да вы не смущайтесь, Ваня, – добродушно улыбнулся Роман Трифонович, когда Надя ушла. – Здесь не кусаются, а лишних за столом не будет, так что располагайтесь как дома. Признаться, люблю ваш Нижний, ежегодно бываю на ярмарке…

Пока в гостиной происходил мужской разговор, на втором этаже особняка состоялся разговор женский.

– Мне надоело это беспрерывное и, извини, бестактное фраппирование, Надежда. Ты бесконечно избалована и непозволительно эгоистична.

– Бог мой, сколько ненужных эпитетов!

– Полагаешь, что тебе все дозволено? Так знай, что тебе не дозволено бросать тень на мой дом!

– Тощая тень бездомного гимназиста никак не отразится на твоем величии, сестра.

– На моем – да! А на деловой репутации Романа?

– При чем здесь деловая репутация? Господин Каляев – не делец, не светский прощелыга, а просто большой ребенок.

– Мы живем под увеличительным стеклом, потому что вся Москва люто завидует нам и ненавидит нас за собственную зависть! Это, надеюсь, тебе понятно?.. – Варвара помолчала, давая сестре возможность усвоить сказанное. – Марш переодеваться к обеду!

Роман Трифонович сумел несколько расковать гостя от тяжких вериг первого смущения, а за столом Ваня освоился окончательно. Он был скромен, умен и достаточно воспитан, для того чтобы справиться с природной застенчивостью, и обед прошел почти непринужденно. Настолько, что даже Варвара в конце концов начала улыбаться без всякой натянутости.

– Я оказалась права? – спросила Наденька, когда дамы удалились на свою половину.

– Он непосредственен и очень мил. И все же помни, что я тебе сказала.

Следующий день начался дождем. Не звонким весенним, а тусклым, унылым и безнадежным. Все небо затянули тучи, тяжелые и однообразные, как солдатские шинели. Порывы резкого холодного ветра гоняли по улицам стружки, обрывки рогож, ветошь и паклю. Но Москва уже ни на что не обращала внимания, продолжая пилить, рубить, стучать, красить и грохотать.

– Не придет он, барышня, – сказала Феничка, вручая Наде раскрытый зонтик.

Но Ваня пришел и терпеливо ждал именно там, где вчера условились: под аркой городской Думы.

– Не промокли?

– Нет. Я бегом, Надежда Ивановна.

И улыбнулся с такой счастливой готовностью, что Наденька впервые ощутила в душе доселе незнакомое ей странное, какое-то очень взрослое чувство. И сказала:

– Подождем, пока Феничка сбегает в лавку.

– Зачем? – удивилась Феничка.

– Мужской, – кратко пояснила Наденька.

– Ага!..

Феничка убежала, и молодые люди остались одни. И молчали, но – по-разному. Ваня маялся в поисках начала беседы, а Наденька спокойно улыбалась доброй взрослой улыбкой.

– Я… То есть вы себя чувствуете?

– Чувствую, – несколько удивленно подтвердила Надя. – А вы себя?

– Я забыл спросить как?

– Замечательно. А вы, Ваня?

– И я замечательно.

Феничка принесла большой мужской зонтик.

– Держите крышу, господин Ваня.

– Что вы! Что вы! – Иван замахал руками и даже попятился. – Это совершенно невозможно.

– А болеть возможно? – спросила Наденька. – Простудитесь, и тетя не пустит вас на коронацию.

– Но я не могу…

– … гулять под дождем, – закончила Надя. – Но посмотреть, как Москва готовится к великому торжеству, просто необходимо. Берите зонтик, берите, берите. И за мной, поскольку я ваш чичероне на все дни вашего пребывания в Москве.

Сначала они осмотрели четыре обелиска перед городской Думой. Огромные сооружения с декоративными позолоченными щитами и гербами на вершинах. Затем декорационную арку у Большого театра, убранную шкаликами для свечной иллюминации, и обелиск с Императорской колонной на углу Охотного ряда и Тверской.

– Ну и каково впечатление, Ваня?

– Да… – Юноша помолчал, потом добавил со смущенной решимостью: – Много.

– Чего много?

– Не знаю. Теса много, краски. Много формы, она само содержание задавила. Может быть, в этом и заключается русский стиль, Надежда Ивановна?

– Ого! – Наденька с удивлением посмотрела на него. – Да вы, оказывается, совсем не так просты, каким изо всех сил стремитесь выглядеть.

– Я не стремлюсь, – сказал Каляев. – Я…

И замолчал, начав неудержимо краснеть.

• Предыдущая
• 27/93
• Следующая