Солнце заходит в Дономаге - Варшавский Илья Иосифович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/35
• Следующая

Вспомните рассказ «В атолле». Кажется, не так уж много там говорится о солнце, а между чем эти несколько страничек как бы насквозь пронизаны солнечными лучами. Вы чувствуете их и в ровном дыхании океана, и даже поздно вечером, когда солнца уже нет, вы тоже чувствуете их в чем-то. В чем же? Наверно, в ровном тепле человеческих отношений.

Но ведь рассказ повествует о маленькой семье, о трех людях, пораженных страшной болезнью. Откуда же солнечная атмосфера в таком трагическом рассказе? Может быть, автор хотел оттенить ею трагизм положения, в котором оказались его герои? Нет, здесь нет и следа каких либо нарочитых контрастов, специальной заботы об оттеснении: атмосфера любви и счастливого спокойствия здесь предельно проста, естественна, органична. И автор предоставляет самому читателю решать вопрос о том, где ее истоки: кроются ли они в неисчерпаемом мужестве этих людей или в столь же неисчерпаемой уверенности, что человечество спасет их, спасет во что бы то ни стало.

Совсем иными красками написан рассказ «Решайся, пилот!» — лиричный, немного грустный и при этом, по существу, тоже очень мужественный. Старый пилот Климов уже давно не летает, он только дежурит на космодроме в качестве «пилота второго резерва». Практически из второго резерва никого не приходится посылать в полеты: видимо, это лишь нечто вроде промежуточной ступени, несколько смягчающей перевод человека на пенсию. Но Климов, даже больной, не хочет уходить с дежурства. И вот он летит! Сон это или действительность? Ни то, ни другое: скорее всего это мечтания старого пилота которому трудно расстаться с надеждой на последний рейс. Но мы ни минуты не сомневаемся случись это наяву, Климов наверняка действовал бы также решительно, так же самоотверженно, как представляется ему в его мечтаниях. И невеселая тема старости, ее неотвратимого приближения оборачивается темой отваги, любви. К своему трудному делу, пожизненной верности ему.

На первый взгляд в рассказе «Лентяй» гораздо больше признаков «технической» фантастики: другая планета, антропоиды, добывающие в глубоких шахтах чудодейственный веноцет, телекинетическое управление этими антропоидами… Но вскоре мы понимаем, что все это — лишь фон, не больше, что писателя (а вместе с ним и нас) волнует лишь судьба шахтера Ишимбаева — настоящего человека, а не антропоидного робота. Средствами искусства рассказ этот не только опровергает наивные представления о том, что в будущем труд будто бы сведется к пресловутому «нажиманию кнопок»; он убедительно и остроумно опровергает также более устойчивые заблуждения об относительной легкости умственной работы. А героизм, проявленный «лентяем» Ишимбаевым при ликвидации аварии, не только придает рассказу сюжетную остроту, но и служит утверждению подлинно человеческого в человеке.

Эта тема в той или иной мере окрашивает почти все рассказы первого раздела. Люди будущего — это не гомункулусы, не антропоиды, это плоть от плоти и кровь от крови людей настоящего. И лучшие черты в характерах наших современников — это зерна, из которых должны сформироваться характеры людей грядущих эпох.

Второй раздел книги — это путешествие в недобрую страну. В страну, имя которой Дономага.

Не ищите Дономагу на карте земных полушарий: к счастью, нет на нашей планете такого государства. Я пишу «к счастью», потому что очень уж горька участь жителей Дономаги — по крайней мере тех из них, которые сохранили право называться людьми, сохранили право на искреннее сочувствие. Да и участь бесчеловечных хозяев этого государства тоже, конечно, совсем незавидна.

Еще, как писал Маяковский, «для веселия планета наша мало оборудована»; еще много на Земле стран, где тяжелы, безмерно тяжелы условия человеческого существования, где самая мелкая разменная монета ценится выше, чем честь и достоинство человека. Почему же даже в сравнении с ними Дономага — по всей видимости, богатая Страна, достигшая высокого развития науки и техники, — представляется кромешным адом для живой души?

Может быть, так мрачна фантазия писателя, породившая эту страну? Вовсе нет! Даже предположение это, наверно, покажется смешным каждому, кто хоть немного знаком с творчеством Ильи Варшавского, с такими его рассказами, как «Ро-биа», «Новое о Холмсе», «Молекулярное кафе», «Поединок», «Биотоки», и другими юмористическими историями.

И если в рассказах о Дономаге смешное уступает место трагическому, то дело здесь отнюдь не в игре писательской фантазии, а скорее наоборот — в прослеженной писателем строгой логике развития тех черт, которые и ныне уже присущи эксплуататорскому миру.

Что же представляет собой Дономага? Может быть, это остров, затерявшийся в океане. Может быть, планета, затерявшаяся в космосе. Важнее другое: это капиталистическое общество, каким оно стало бы в будущем, если бы история не лишила его будущего.

Буржуазные социологи лезут из кожи вон, силясь доказать, что отвратительные черты, присущие капитализму, — это лишь временные болезни строя, а не его неизлечимые уродства. С развитей производительных сил все, дескать, утрясется, противоречия сгладятся и капитализм станет чуть ли не раем земным.

Дономагой управляют могущественные монополии. Чрезвычайно высокий уровень развития науки и техники создает некую видимость благополучия Но в условиях капитализма с ростом производительных сил растут и социальные противоречия, наука окончательно перестает служить на благо человеку.

Обилие материальных благ само по себе еще не приносит счастья. В мире, где чувства человека не ставятся ни во что, поэт Сальватор — герой рассказа «Призраки» — оказывается на грани безумия. В этом бездушном, автоматизированном мире человек и сам начинает чувствовать себя автоматом.

Чем ярче человеческая личность, тем неизбежнее ее конфликт с антигуманистическим строем, тем меньше шансов на ее покорное служение монополиям. Отсюда — «идея» подавления индивидуальности, искусственного воздействия на психику. В рассказе «Тревожных симптомов нет» мы видим, как веру в целесообразность такого рода насилия пытаются превратить в одну из идеологических норм общества: выдающийся математик Кларенс, ставший жертвой подобной операции, сам не видит в ней ничего аморального. Мозг ученого превращен в математическую машину Для этого он освобожден от всего «лишнего» — от всего того, что делало его носителем неповторимой человеческой индивидуальности. В тщетных попытках выстоять, выиграть соревнование капиталистический мир готов применить любые средства. И прежде всего он с легкостью приносит в жертву человеческую личность.

Боязнь индивидуального неизбежно порождает апологию стандарта, всеобщую нивелировку, культ машины Постепенно пустеет Дономага. В каком-то далеком ее уголке еще страдает Рожденный в Колбе, несчастный пленник машины, само существование которой давно потеряло смысл. Герой рассказа «Солнце заходит в Дономаге» вынужден до полного изнеможения вертеть рукоятку зарядного генератора своего механического властелина. Все обессмыслено в этом страшном, карикатурном подобии общества. Но это уже конец, агония. Гаснет солнце, меркнет небо Дономаги.

И вот наступает катастрофа: опыты с новым оружием уничтожают все живое в пределах страны. Да, и здесь сказывается культ машин: огромная разрушительная сила нового оружия действует только на живые организмы. Чудом уцелевший старик — герой рассказа «Наследник» — остается в полном одиночестве, плохо скрашиваемом лишь «обществом» электронного мозга. Оказавшись единственным обладателем всех богатств Дономаги, старик с восторгом отдал бы все это тяжелое наследство, только бы вырваться из гнетущего, мертвящего одиночества Он умирает, не теряя слабой надежды может быть, где-нибудь жизнь все таки продолжается.

Таковы вкратце некоторые из историй о Дономаге, рассказанных Ильей Варшавским. Они помогают нам глубже понять и нынешние черты того общества, где наука служит не освобождению человека, а его закрепощению.

• Предыдущая
• 34/35
• Следующая