Вечность на двоих - Варгас Фред - Страница 24

• Предыдущая
• 24/72
• Следующая

Официант принес кофе, и Ариана занялась приготовлением смеси.

— Ты не закончила.

— Нет. Я припасла тебе небольшую загадку.

Ариана задумалась, барабаня пальцами по скатерти.

— Не люблю говорить, когда я не уверена.

— А я как раз это предпочитаю.

— Возможно, у меня есть доказательство ее безумия и, более того, — объяснение природы этого психоза. Во всяком случае, она достаточно безумна, чтобы разделять миры.

— От этого остаются следы?

— Убийца поставила ногу на грудь Пайки, чтобы нанести последние надрезы. Она натирает подошвы воском.

Адамберг посмотрел на Ариану бессмысленным взглядом.

— Она натирает подошвы воском, — повысила голос его собеседница, как будто надеялась вывести комиссара из спячки. — На футболке Пайки остались следы воска.

— Я слышал. Я пытаюсь понять, при чем тут ее миры.

— Я дважды с таким сталкивалась — в Бристоле и Берне: мужчины натирали подошвы своих ботинок несколько раз в день, чтобы прервать контакт между собой и грязью земли и мира, пытаясь на свой лад обособиться, защититься.

— Расщепиться?

— Я не зацикливаюсь на раздвоении личности. Но ты прав, мой клиент из Бристоля недалеко ушел от «двойняшек». Самоизоляция, создание непроницаемой прослойки между телом и землей, напоминает их внутренние перегородки, особенно если речь идет о земле, на которой совершено преступление, или о земле мертвецов, то есть о кладбище. Но это еще не доказывает, что наша убийца каждый день натирает себе подошвы воском.

— Только ее Омега, если она двойняшка.

— Ошибаешься. Альфа стремится отгородиться от почвы своих преступлений, тогда как Омега совершает их.

— Отгораживается воском. — Адамберг скорчил недоверчивую гримасу.

— Воск воспринимается как непроницаемый материал, защитная пленка.

— Какого он цвета?

— Синего. Лишнее доказательство того, что преступница — женщина. Туфли из синей кожи обычно выбираются к деловому, строгому костюму того же оттенка, который носят представительницы целого ряда профессий вроде секретарш и чиновниц. Авиация, преподавательский состав религиозных школ, больницы… далее по списку.

Адамберг мрачнел на глазах, не выдержав груза информации, свалившегося на его плечи. Ариане казалось, что его лицо меняется: растет горбинка на носу, впадают щеки, заостряются черты. Ничего она не увидела и не поняла двадцать три года назад. Не разглядела этого человека, не поняла, как он красив, не догадалась задержать его в своих объятиях тогда, в гаврском порту. Но Гавр остался далеко позади, да и вообще поезд ушел.

— Чем ты недоволен? — спросила она, сменив профессиональный тон на обычный. — Как насчет десерта?

— Почему бы и нет, — ответил он. — Выбери за меня.

Адамберг съел кусок пирога, так и не разобравшись, с яблоками он или со сливами, и не выяснив, переспит ли он сегодня с Арианой и куда он мог деть ключи от машины, вернувшись из Нормандии.

— Не думаю, что они висят на кухне, — выдал он, выплевывая косточку.

Значит, со сливами.

— Это ключи на тебя так подействовали?

— Нет, Ариана. Тень. Помнишь старую медсестру и ее тридцать три жертвы?

— Нашу двойняшку?

— Да. Знаешь, где она?

— Естественно, я несколько раз к ней ездила. Она отбывает наказание в тюрьме Фрейбурга. Ведет себя тише воды ниже травы и существует в режиме Альфы.

— Нет, Омеги. Она прикончила охранника.

— Черт. Когда?

— Десять месяцев назад. Свихнулась и сбежала.

Ариана наполнила до половины свой бокал и выпила вино, на сей раз не перемежая водой.

— Ну-ка скажи мне. Ты сам ее разоблачил? Ты один?

— Да.

— Если бы не ты, она бы по-прежнему была на свободе?

— Да.

— Она в курсе? Она это поняла?

— Думаю, да.

— Как ты ее засек?

— По запаху. Она мазала себе виски и затылок релаксолом, это бальзам из камфары и апельсинового экстракта.

— Тогда берегись, Жан-Батист. Потому что ты для нее — человек, пробивший брешь в стене, о которой Альфа ни за что на свете не должна была узнать. Ты — тот, кто знает и поэтому должен исчезнуть.

— Почему? — спросил Адамберг, отпив глоток вина из бокала Арианы.

— Чтобы она где-нибудь в другом месте и в другой жизни снова стала безмятежной Альфой. Ты угрожаешь устойчивости ее конструкции. Она, наверно, тебя ищет.

— Тень.

— Думаю, тень отбрасываешь ты сам, пока испаряется то, что засело в тебе.

Адамберг встретился глазами с умным взглядом Арианы, и в памяти его всплыла ночная тропинка в Квебеке. Он намочил палец и обвел им край бокала.

— Кладбищенский сторож в Монруже тоже ее видел. Тень прошла по кладбищу за несколько дней до того, как сдвинули плиту. И передвигалась она как-то странно.

— Зачем ты скрипишь бокалом?

— Чтобы самому не заорать.

— Лучше уж заори. Ты считаешь, это медсестра? Я имею в виду Диалу и Пайку.

— Ты описываешь мне убийцу в возрасте, вооруженную шприцем и медицинскими знаниями, которая, возможно, страдает раздвоением личности. Слишком много совпадений.

— Или слишком мало. Помнишь, какого роста была медсестра?

— Не очень.

— Какую обувь она носила?

— Не помню.

— Так проверь, а потом скрипи бокалами. То, что она на свободе, еще не значит, что она везде. Не забывай, ее конек — убивать лежачих больных стариков. Она не раскапывает могил и не режет глотки отморозкам с Порт-де-ла-Шапель. Это ну совсем на нее не похоже.

Адамберг кивнул — устойчивая рациональность коллеги вернула его из туманных далей. Тень не могла быть повсюду — во Фрейбурге, на Порт-де-ла-Шапель, в Монруже и у него дома. В основном она сидела у него в голове.

— Ты права, — сказал он.

— Лучше продвигайся шаг за шагом, с упорством идиота. Воск, туфли, составленное мной приблизительное описание, свидетели, возможно, видевшие ее с Пайкой и Диалой…

— В сущности, ты советуешь мне работать, сообразуясь с логикой.

— Да. А у тебя есть другие предложения?

— У меня только другие предложения и есть.

Ариана вызвалась подвезти его, и комиссар не отказался. Поездка на машине позволит ему наконец разрешить повисший в воздухе эротический вопрос. Но когда они подъехали к его дому, он уже спал, начисто забыв про Тень, доктора Лагард и могилу Элизабет. Ариана, стоя на тротуаре, открыла дверцу и мягко потрясла его за плечо. Она не выключила мотор, из чего следовало, что вопрос разрешился сам собой. Войдя в дом, он прошел через кухню, чтобы проверить, висят ли ключи на стене. Их там не было.

Мужчина, заключил он. С погрешностью 12 процентов, уточнила бы Ариана.

Вейренк уехал из Монружа в три часа дня и, добравшись до дома, тут же заснул, едва дойдя до кровати. Таким образом, в девять часов вечера он был свеж и бодр, но скверные ночные мысли, от которых бы он с удовольствием сбежал, не отпускали его. Только куда бежать и как? Вейренк понимал, что не найдет лазейки, пока не наступит финал трагедии двух долин. Только в этом случае откроется проход.

«Теперь не торопясь приближу цель свою:

Скоропалительность вредит в любом бою».

Лучше не скажешь, заверил себя Вейренк, расслабившись. Он снял меблированную квартирку на полгода, и торопиться было некуда. Он включил маленький телевизор и мирно устроился перед ним. Документальный фильм из жизни животных. Отлично, то, что надо. Вейренк вспомнил пальцы Адамберга, сжавшие ручку двери. Парни пришли из долины Гава. Вейренк улыбнулся.

«И вдруг от этих слов — я вижу, господин, —

Вы стали так бледны! Вы, гордый властелин

Своей империи, вы, прежде даже взглядом

Не удостаивавший шедших с вами рядом!»

Он зажег сигарету, поставил пепельницу на подлокотник кресла. По экрану протопало стадо носорогов.

«Не поздно ли, когда трещат основы власти,

В ребенке прежних дней сочувствие искать?

Ребенок вырос, и мужчина — вам под стать».

• Предыдущая
• 24/72
• Следующая