Оборотни космоса - Белаш Людмила и Александр - Страница 34

• Предыдущая
• 34/112
• Следующая

– Кормильцы, кормильцы! Ох, начальник Pax, не чаял я, дурья моя башка, тебя вживе повидать! – стенал седоухий вождь, разметая градским путь истрёпанными полами хламиды, бренчащей нашитыми ключами, пробками, консервными крышками и кольцами из проволоки. – Ни въявь, ни в снах не ждал увидеть! Всё-то плакал о тебе! Да разрази ты меня в дым, да прободи мою утробу, ежли я не думал, что тебя, мой огонёк, в том гиблом рейде на светлую головушку укоротили! Ииыхх! Ночка ясная! Мать, дочери мои! сыночки! режь скотину, доставай грибочки! Цельну луну гулять будем, что мой великий Pax О Пяти Перстах воротился невредимым из резни! Будем песни стонать, плакать будем!

«Хм, что за рейд, что за резня?.. – не мог вникнуть Форт, – И опять звучит укорочение на голову. Преследует меня эта хирургическая операция, куда бы я ни прилетел. Можно подумать, что я на Планете Монстров, в Купер-Порте, слушаю о подвигах краснокожих братьев по разуму...»

Pax О Пяти Перстах выступал среди кишащих голодранцев по-княжески, плавно вынося вперёд ноги, как бы распихивая рвань, льнущую обнять его колени.

После шаткой езды по раздолбанным рельсам отдалённой ветки, после марша по лабиринту валунов под висящим над головой солнцем Форту ошеломительно и дивно было войти в низкий, выгрызенный в диком камне проход. Он прокладывал дорогу во тьме пучком света и вдруг, после выкрика Раха, поймал лучом белёсые испуганные лица с линзами стеклянно-синих глаз, острия копий, сжатых в костлявых пальцах, а затем оказался в пещере, почти в точности такой, какая нарисована в учебнике древней истории, – кучи отрепьев, закопчённый свод, горшки со стряпнёй на примитивном очаге и эта пляска растрёпанных, расхристанных отродий тьмы перед тремя рыцарями в отливающих роговым блеском гранитно-серых доспехах.

– Подарки, подарочки! кланяйтесь низенько! Где лампа?! лампу зажгите! Эй, не жалеть кырасину! всё спалим, чтоб угодить гостюшкам!

Внезапно Форт осознал, что был незнаком со смыслом слова «обожание». Оно – от выражения «о, боже!». Его хотели, но безумно боялись потрогать, к нему тянулись, но замирали в двух-трёх сантиметрах от брони, водили вдоль ног подушечками мозолистых пальцев, скулили от страха и счастья видеть богатырей – чьи небесные дары, увы, сюда не дошли.

– Шкур настелить! в три кучи! всё, всё горой валите, чтоб мягонько было!

– Вы сможете что-нибудь съесть? – почти не разжимая губ, краем рта спросил Pax, чопорно глядя перед собой и чуть вскинув лицо.

– Немного. Это обязательно?

– Надо бы. Они – из покорных троглодитов, даже отпускают молодняк к нам на учёбу.

– Много мы им дать не можем, – сквозь зубки проговорила Тими, сидящая одесную Раха, как паж-оруженосец рядом с господином. – Но обучить грамоте, доврачебным навыкам, основам гигиены...

– Похоже, им это даётся с трудом.

– Легко только ломать, – чуть глуше молвил Pax. – Если их не привлекать и не подкармливать, они перейдут на ту сторону.

Перед тремя бронированными божествами поставили подносы с мясом. Даже в прошлой жизни и с большой голодухи Форт не позарился бы на такую снедь. Всё племя выстроилось напротив на коленях.

– Вместе – взяли. – негромко скомандовал Pax. – Эксперт, делайте как я.

Они немного склонились, синхронно отхватив пальцами правой руки по кусочку жаркого.

– Ешьте! – сделал Pax царственный жест.

Троглодиты набросились на подносы: возня, выкрики, чавканье, быстро жующие рты и длинные яркие языки, вылизывающие жирные пальцы.

– А ты артист, – добродушно усмехнулся Форт.

– Приходится.

– Прямо выдрессировал их...

– Они знают, что у нас шесть пистолетов. Их копья – не оружие, а тростинки. Меньше чем за минуту мы истребим тут всех. Рикошеты нам в броне не страшны.

– Тебе доводилось проделывать что-либо подобное?

Pax величаво повернул голову к левому плечу, поджав нижнюю губу и прикрыв веки.

– Тими, подарки.

Настал черёд ликовать детям и женщинам. Обожание захлёстывало через край. Тими раньше припрятала две горсти смокв и теперь совала их в рот детворе по штуке.

– Жуй, не глотай – а то подавишься! вот, умница.

Ровеснице Тими, одетой чище прочих, досталась пачка квадратных жетонов, маркированных лазерными сетками.

– Не забудь, срок их обмена и получения лекарств – в первый градский день.

– Ага, наогэ, я запомню. – Фельдшерица для верности накарябала дату капиллярной на упаковке.

Тими осталась в окружении щебечущих малышей, а Pax с Фортом отдалились к мужской части пещеры. Там вождь с кустистыми кистями на седых ушах и его довольно коренастый сын с угодливой улыбкой приготовили всё для степенной деловой беседы. Грибочки и большие папиросы. Ноздри Раха дёрнулись, когда их коснулся дым.

– Сам растил, Мантых? – кивнул он на плошку с осклизлыми грибами.

– Ваши слова, начальничек, в неправду сказаны, не осерчайте на старого дурня. Не нашенское это. Безымянный какой-то прибрёл поверху, он барыжил. Мы с сынкой закусили по грибку. Вымочено в меру, ум не мутят, а в пузе теплеет.

– Так, так... А плесень как, пышно растёт?

Отец с сыном стали кланяться и клясться, что о таком злаке они понятия не имеют. То же последовало и на вопрос о дружбе с закордонными.

– Мой старший брат, мастер по свинкам. – Pax представил Форта в рамках понятий троглодитов. – От него ничто не скроется. Приготовьтесь ему отвечать, трепещите.

– Свинки! – Уловив из речей Раха верный тон, Форт с нахрапом взялся за династию вождей. – Пятой ночью от нынешней – что с ними было?

– Пятой? – переглянулись Мантых с Кой Мантыхом. – Эт которая ж ночь?

– Когда ты Акусе ухи драл! вспоминай, батька!

– Я-а?! и не тронул! так, любя!..

– Все кистюхи повыдрал.

– Линька у ней! не, сынка, – эт когда ты Жайке выволочку учинил!

– Не бывало, чтобы я ей...

– А как же! хвост грозил отрезать, красоты лишить! нож искал...

– Ей, милке моей, – хвост? Врёшь, батька!

– Сам врёшь! начальничек, в нём на паучью слезу правды нету!

– Чтоб ты камень из костра лизал за эти слова!

Мантых, не вставая, треснул Кой Мантыха по оскаленной физиономии. Когда тот замахнулся в ответ, старый хрыч показал, что не за одни седины занимает свою должность, – так ловко защемил сынка за нос, что тот забыл, зачем лапу поднял. Свободной рукой вождь прихватил жгут из скатанной кожи и стал охаживать великовозрастного по ушам.

– Свинки! – напомнил Форт.

– В ночь, когда все передрались... – проговорил Pax задумчиво.

– Ну да! – Отдуваясь, Мантых влепил сынку ещё разок и отпустил его нос. – И вздорили все, и половина свинов передохла.

– И плесень вся в трубку свернулась! – гаркнул Форт, хлопнув по полу ладонью. О поведении лишайников и прочих примитивных форм жизни в лиловой зоне он разведал немало.

– Вся, как короста, сошла!.. какая плесень? – спохватился бодрый старец, словно с ноги сбился. – Не было, не было! оговорился я. Стар, глуп, брешу незнамо чего!

– О, Мантых, в тёмные игры ты с начальством играешь, – покачал шлемом Pax, – а мы тебе лекарства, всякую мануфактуру даём. Не зря ли?.. может, ты ещё что-нибудь утаиваешь?

– Свинок показывай, – приказал Форт.

– Съели дочиста!

– Вместе с копытами? – Форт не терял надежды раздобыть хоть обрезки на анализ.

Мантых собрался робко возразить – мол, у свинок когти, не копыта, – но в этот миг в пещере что-то изменилось.

Форту показалось, что с пола единым вздохом поднялась пыль – не к месту вспомнилась сказка про Тётушку Метелицу. Словно невидимые руки встряхнули разом все простыни, и густая пыль всколыхнулась волной. Но перепада давления не было. Не отметил он и сейсмических колебаний.

Одновременно стали ярче огни ламп и пламя очага – нет, они не разгорелись, но воздух будто стал иначе пропускать свет, и огни окружил радужный ореол.

Выскочила аналогия, найденная вариатором в памяти – радужные круги у источников света отмечаются при отёке роговицы.

• Предыдущая
• 34/112
• Следующая