Оборотни космоса - Белаш Людмила и Александр - Страница 27

• Предыдущая
• 27/112
• Следующая

Один лемурид сочувствовал Медеро! каково девчонке изнывать в норе над уроками, когда подружки бесятся по коридорам?

И жители облаков услышали её немой стон и послали ей развлечение.

В дом вошёл знакомый рослый наоси, без жилета и кортика, зато с двумя сумками – большой и маленькой.

– Добро пожаловать, страж, – радушно, хоть и без особого восторга, встретил его папка.

– Привет, хозяин. Я у вас обоснуюсь на пару ночей.

– Что ж, место найдётся. Смонтируем койку поперёк на втором ярусе – устроит?

– Койка не нужна. Еда тоже. Мне требуется база, чтобы складывать инструменты, а то в казармы Унгела далеко ездить.

– Оставляйте, всё будет цело.

– А лемурид? – с подозрением скосился наоси на ручного зверька.

– Здравствуйте! – отложив учебник, с радостью свесилась вниз Медеро. – Вы будете с нами жить? а Мура не бойтесь, он ничего не испортит. Он не может открывать застёжки и замки.

– Тогда – малыш. – Наоси перевёл взгляд на Буна.

– Ой, да он ещё как лемурид!

– Дети – стихийная и разрушительная сила. Я знаю случаи, когда они своими слабыми пальчиками разносили ценную аппаратуру на отдельные детали. А самые важные части – проглатывали.

– Да, – покивал отец семейства, – и я всем говорю, что новые модели бытовых приборов надо на сутки отдавать в детский питомник. Если прибор уцелеет – можно пускать в продажу.

Пока наоси, достав из меньшей сумки клановый жилет и кортик с ремнями, одевался и опоясывался, Бун бойко подбежал на четвереньках к другой сумке, без затруднений открыл сложные замки и стал лапать лежащее внутри трубообразное устройство.

– Пупука, – вздохнул он, не сумев ничего отломать.

– Это плазменная пушка? – У Тарьи от волнения аж уши раскраснелись.

– Вы уже нашли кого-нибудь? – спросила Медеро.

– Ищем. – Приладив к прибору ремень, наоси повесил его на плечо, взялся за рукоять внизу – из ствола выдвинулся телескопический тубус, откуда вырвался толстый и бледный зеленоватый луч. Пробежав по краям коек, луч упёрся в лемурида, тотчас враждебно сощурившего глаза.

ПРЕДМЕТ – ЖИВОТНОЕ. ВИД – ЛЕМУРИД. ОБЗОР ТЕЛА НЕПОЛНЫЙ. КАТЕГОРИЯ – ЖИВОЕ. КРИТЕРИИ СОСТОЯНИЯ... – побежал курсор по экранчику, рождая алые на чёрном строки. «Вроде бы работает, – отметил Форт. – Осталось проверить на дохлых животных и останках». Криминалисты, вручившие ему детектор биологических объектов, утверждали, что при установке на автоматических вездеходах прибор распознаёт характер и давность наступления смерти в пределах тридцати суток. Правда, высоким интеллектом прибор не обладал и мог давать путаные ответы со множеством вариантов.

– Кой, – обратился Форт к Тарье, – где я могу найти ребят, знающих все закоулки в радиусе полутора вёрст? Причём меня интересуют те места, куда золотари не заглядывают.

– Я! – Тарья вскочил, роняя и экран, и наушники. – Это я могу! я знаю! Пап, отпусти меня с наоси!

– Если он тебя затребует... – неуверенно буркнул отец Родон.

– Да, я возьму его. – Как ни сумбурна помощь ребятни, никто другой все щели в округе не исследует – только эти неугомонные, шальные существа.

– Ой-е!! Меде, теперь ты стереги Буна! – Тарья едва и пляс не пустился от счастья. Ура, выходной день!

Бакра, брат Тарьи, и с ним ещё пяток парнишек и девчат обступили парочку пещерных выходцев. Казалось бы, такая компания сытых и сильных подростков из градского корня должна одним своим видом запугать юных троглодитов – но те держались независимо и даже вызывающе. Эти браток с сеструхой (имена у них пещерные, с дурными прозвищами – Удюк Лишай и Мухарма Псица) говорили как взрослые и ругались как пьяные. Их манеры вынуждали уважать выходцев из карстовых пустот, потому что так себя вести градские осмеливались годов с семи, и то постепенно. То, что Псица и Лишай ноющими голосами пели жалобные песни про пещерное житьё-бытьё, дела не меняло – то был промысел, а по жизни развязная Мухарма такие словечки загибала, что даже девушкам восьми годов неловко становилось. А Удюк запросто мог ударить любого самым подлым способом; вдобавок он носил в коробке под хламидой папиросы и другие завлекательные вещи – а может, там же прятался и ножик.

Те, кто брезговал с ними общаться, к пещерной парочке не приходили. Но кое-кого к ним влекло. От сеструхи и братка веяло дикой вольностью, нахальной удалью и той свободой, о которой грезят тинэйджеры – делать что хочешь, уходить из дома без спроса, вытворять всё, что на ум взбредёт.

Водиться с троглодитами считалось зазорным, но те выказывали до того бесшабашную смелость нравов, до того взрослую житейскую опытность, что притягивали, как край бездны, заглянуть в которую и упоительно, и страшно. Они словно вышли оттуда, чтобы зазывать градских в страну, где всё дозволено.

Наконец, Удюк мог продать запрещённое – книжечки, карманные журнальчики, кассеты с записями. Как раз о продаже и шла речь.

– Не продам, – вывернул губы Удюк. – Нету с собой ни хренища. У вас ходить склизко стало, всякие с кортиками блындают.

– Да хватит цену набивать, выкладывай, – раздражённо бросил кто-то, озираясь. – Но больше восьми крин не проси.

– Удюк, у них камешек мало, – хихикнула Мухарма, толкнув братка бедром. – А девчонки симпатяшные, пора бы знать, как зарабатывать на бижутерию с подмазкой. Даром играются одни дурёхи. Смекайте – и сладко, и денежка будет. Я-то своё враз беру, не мешкаю.

Девчата застеснялись, но никто не посмел послать Псицу вдаль по коридору. К её сальностям стали привыкать, а паренькам пещерное бесстыдство даже нравилось, и девчонки, чтобы их не сочли наивными, ответили недружными смешками.

– Они порошок на шесть морд разобьют, полижут – и рады. Градским щепотки довольно, чтоб по кисточки в бездну влететь.

– Куда им, до колен едва ли, – засомневался Удюк. – По-настоящему ввалиться духу не хватит.

– Ну, ты с собой-то не равняй.

– Меня с гриба не крутит, что там плесень. Так, зажевать после обеда.

Гриба градские побаивались, потому беседа вновь зашла о порошке из плесени. Но престиж Удюка после этих слов возрос.

– Давай – пакет за шесть крин.

– Сказал – нету. Я сюда больше не ношу, баста. Книжонки есть новые – эти продам по шесть агал. Картинки для двоих, по крине пачка.

– Чего ты трусишь-то, Лишай? как ходила стража, так и ходит, ни реже, ни чаще.

– Слыхать, у вас рослый объявился, – криво взглянул Удюк. – Голова – как наших две. Нюхает чего-то, ходит. Нам с рослыми не в масть пересекаться. Видали его? с какого нао приполз?

Бакра, уловив несколько быстрых молчаливых взглядов, устыдился так, будто мамка поймала его над запретным журналом. Надо было показать храбрость, пока тебя не продали, и он небрежно заявил:

– Из Унгела. Какой-то большой спец...

– Во как! из Унгела?.. – Удюк почесал за ухом. – А для чего ради он тут шарит?

– Он... – начал Бакра, но дружок опередил, показав в конец коридора:

– Вон тот рослый, у него и спросишь.

– Ооояяя... – протянула девчонка, пятясь. – Он с пушкой!

Удюк с Мухармой мгновенно переглянулись и, чуть сгорбившись, стали отступать к повороту. Ничего подобного тому, что нёс в руках рослый, они раньше не видели. Над широкой дырой дула мигал огонёк, при каждой вспышке охватывая коридор еле заметным зеленоватым свечением, ложившимся на лица, руки, одежду, как опаловая пыль.

Рослый приближался великанским шагом; на жилете ясно виднелись узоры Унгела. Удюк почуял, что леденеет, и ноги пристыли к полу. Рослый! офицер Унгела! да ведь это... сам Дух Бесследный, выкормыш Золотого Луча! От него надо драпать – как можно скорей, без оглядки!

Из-за офицера выскочил, взмахивая руками, незнакомый троглодитам паренёк.

– Бакра, это я! Не бойся, наоси по делу! надо помочь!..

– Нннн, – процедил Удюк, поплотней запахивая свои обноски, – какие у тебя знакомые... Плохо ты пахнешь, Бакра. Я больше с тобой не играю.

– Пся, запродался нао служить, – сплюнула Мухарма с ядовитым презрением.

• Предыдущая
• 27/112
• Следующая