Умножающий печаль - Вайнер Аркадий Александрович - Страница 63

• Предыдущая
• 63/98
• Следующая

— Логично, — кивнул епископ.

— Мы приведем в церковь тысячи новых прихожан. Пусть там с ними поговорят ваши священники и учителя богословия. А я сумею организовать для этих школ-фестивалей ученых — специалистов по этике, эстетике, истории церковного искусства, артистов, писателей и журналистов-почвенников. Святоотеческая Русь нам этого не забудет вовек!

— Вовек — не знаю, а уж на ближайших выборах — точно не забудет! — засмеялся епископ.

— Надеюсь, — серьезно, с нажимом сказал я и повторил: — Надеюсь! Не забудет, хотя, надо признать, живем мы с вами в земле бессмысленной и беспамятной. Народец у нас, паства наша, прямо скажем, не сахар…

Епископ развел руками:

— Все народы, в общем, одинаковы. Нашему досталось уж слишком тяжело…

— Тяжелее, чем китайцам? Или неграм? — полюбопытствовал я, прихлебывая чай.

— Я не могу сравнивать меру чужих страданий, это грех. Но негров били палками по голове, китайцев по пяткам, а нас — по душе… Ни в одном народе так целеустремленно не убивали душу.

Я сочувственно покачал головой:

— Да-да, я это понимаю… Поэтому наш народ-богоносец носил Бога, носил, пока не притомился сильно. Устал, надоело, он и бросил его где стоял — посреди тысячелетней грязи и разрухи…

Епископ Арсентий тяжело вздохнул, с грустью смотрел он на меня, в чем-то я, видать, сильно не соответствовал.

— Большая смута у вас в душе, Александр Игнатьич…

Я ернически сказал:

— Это у меня оттого, что в молодости на горы лазил. Альпинисту трудно поверить, будто Голгофа выше Эвереста.

— Может быть и поэтому, — смиренно ответил епископ.

— Что поделать! Мы, насельники этой земли, юдоли скорби и печали, идем к истине Господней трудным путями, — говорил я, а он пристально всматривался в меня, словно решая, словно стараясь понять — разговариваю я всерьез или дурачу его.

— Ваши пути, Александр Игнатьич, особенно трудны, ибо вы к Богу идете не от смирения, а от звенящей гордыни человеческой. — Епископ говорил негромко, спокойно, звучала в его голосе чуть слышно снисходительность.

— К сожалению, святой отец, жизнь на земле двигается не смирением, а гордыней людской, алчущим духом, завистью, агрессивными инстинктами и жаждой накопительства, — развел я руками. — Это не я придумал, это аксиома бытия…

— В мире нет аксиом, — покачал головой епископ. — Мнимости, видимость истины, сиюминутные заблуждения. Апостол Павел сказал: желающие обогащаться впадают в искушения и погружают людей в бедствие и пагубу, ибо корень всех зол — сребролюбие, подвергающее многим скорбям и печалям…

— Одну минуту! — энергично воскликнул я. — От моего сребролюбия, подвергающего меня скорбям и печалям, сегодня кормится пищей телесной миллион Божьих душ! Царь Соломон в божественных откровениях указал: умножается имущество, умножаются и потребляющие его… Разве это не оправдание всего, что я делаю?

Епископ мягко сказал:

— Вам не нужны оправдания, вам нужен душевный покой. Вам надо договориться с собой, с миром и с Богом. И для вас это почти невозможно, ибо это не биржа и взаимозачеты не принимаются. Царь Соломон вас оправдал, но он же вам заповедал: «Кто любит серебро, тот не насытится серебром, и кто любит богатство, тому нет пользы от того»…

Я встал, подошел к рабочему столу, включил монитор, на котором непрерывно бежали курсовые индексы биржи.

— Хочу продемонстрировать вам, святой отец, что премудрый Соломон лукавил. Заповедуя нам отказ от любви к богатству, он в это время получал ежегодного дохода шестьсот шестьдесят шесть талантов золота. Эта сатанинская цифра — 666 талантов — в современных мерах веса составляет… одну минуточку… так, около 25 тонн золота.

— И что?

— А то, что в переводе на рыночный торговый эквивалент… — я быстро щелкал кнопками компьютера, — это равно 801 тысяче 282 тройским унциям. Так… мгновение… на Цюрихской золотой бирже сегодня одна тройская унция золота стоила 333 доллара 56 центов… Итак, ежегодный доход царя-бессребреника составлял скромную цифру в двести шестьдесят семь миллионов двести семьдесят пять тысяч шестьсот двадцать три доллара и девяносто два цента… Впечатляет?

Епископ пожал плечами:

— Для меня это весьма отвлеченные понятия…

— А для меня — очень конкретные! Три тысячи лет назад, во времена Соломона, доллары еще не имели хождения. Это удивительно — но факт! И все равно любые деньги за этот огромный срок подверглись тысячекратной инфляции. Таким образом, Соломон — проповедник смиренной мудрой бедности — зарабатывал в год около двухсот пятидесяти миллиардов долларов, если по современным ценовым стандартам. Это больше, чем Билл Гейтс, султан Брунея, Джордж Сорос, я и все остальные российские магнаты, вместе взятые! Почему же я должен поверить его проповеди?

— Вы, Александр Игнатьич, не обязаны верить. Вы можете поверить Соломону, ибо больше вам верить некому…

— Почему?

— Потому что легко отказаться от богатства, которого у тебя никогда не было. А вот при невероятном могуществе Соломона нужна была большая мудрость, чтобы сказать в конце жизни: как вышел человек нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел — ничего не возьмет от труда своего, что мог бы он понесть в руке своей…

— Мне кажется, что общая ошибка состоит в том, что деньги все время противопоставляют мудрости, — сказал я задумчиво. — Деньги — это и есть аккумулированная энергия мудрости.

Епископ качал головой:

— Жаль, что вас не удовлетворил наш разговор. Вы не верите мне. Не верите людям, Священному Писанию, собственному душевному смятению…

Да, не верю. Когда-то жили на нашей земле смиренные иноки, благочестивые отшельники, святые старцы. Можно было спросить — как жить? Что истина? Что благо? В чем Бог?

Давно это было.

Некого мне спрашивать. В святых скитах, средь нетленных мощей угодников, хоронят уголовников, тамбовских бандитов.

Я сам себе старец. Мне скоро будет тридцать шесть. Зачет у меня фронтовой, день за три. Значит, больше века длится жизнь.

Епископ Арсений печально уговаривал:

— Об одном прошу вас — подумайте на досуге о словах Соломона, для вас они могут быть знамением: мудрость дает защиту, как дают защиту деньги, но мудрость лучше любых денег, ибо может спасти жизнь…

Международный центр астральных наук и космических знаний размещался почему-то не в Звездном городке и не на мысе Канаверал, штат Флорида, а в зажиточном, купеческого вида особнячке в Козицком переулке. Естественно, чтобы мировая закулиса не ляпнула эти бесценные знания и не присвоила корыстно себе достижения этих таинственных астроанальных наук, охранял их на входе в особнячок здоровенный свиноморд в рейнджерской амуниции.

— Вам назначено? — строго спросил он.

— А как же! Я — руководитель Академии ксенофобии и сексофилии, — скромно представился я.

— Ваши документы! — потянул ко мне толстые руки бычара.

Ага, ща-ас! Разбежался! Как говорит президент вашего центра — получишь с носу в рот.

Я показал ему на телефон и ласково попросил:

— Звони быстро в приемную и скажи, что к президенту на встречу прибыл гасконский армянин Дертаньянц. Давай шевелись — она ждет, а я опаздываю…

Мгновение он раздумывал — было видно, как шевелятся под беретом мускулы мозгов, потом он махнул рукой, труд этот явно был страшно громаден, совершенно не по плечу одному. Он позвонил и кому-то сказал:

— Тут какой-то кекс спрашивает Джину Рафаэловну. Говорит, что он армянин… — Повернулся ко мне и для надежности переспросил: — Как фамилия?

— Дертаньянц, из Гаскони.

— Дертаньянц, говорит… Не знаю, из Черножопии какой-то…

Пауза была недолгой, и судя по тому, как он энергично замахал своими толстыми лапами тупого лентяя другому охраннику, маячившему в глубине холла, распорядились наверху категорически.

— Быстро, быстро! — скомандовал он коллеге, такому же пятнисто-зеленому солдату удачи. — К президенту его!

• Предыдущая
• 63/98
• Следующая