Умножающий печаль - Вайнер Аркадий Александрович - Страница 25

• Предыдущая
• 25/98
• Следующая

У Лоры на лице было выражение чувственного наслаждения. Восклицательная гримаса счастья! Она сидела посреди комнаты на нашей колченогой табуреточке и смотрела, как я примеряю купленные ею тряпки развеселого молодежно-отвязного стиля. А я перед зеркалом старательно пристраивал длинноволосый блондинистый парик.

Лора хохотала, светя своими белоснежными зубами, такими не правдоподобно ровными, что наводили на пакостную мысль о металлокерамике, но все-таки настоящими, костяными, собственными. У нее были всегда приятно прохладные зубы…

— Ну скажи, пожалуйста, зачем тебе парик?

— Хочу быть похожим на настоящего артиста. На Филиппенко. Или Говорухина.

— Да перестань ты дурака валять! Серьезно!…

— Серьезно? — корчил я рожи. — Если серьезно… Если серьезно…

В разных ракурсах я рассматривает себя в зеркале, гримасничая и кривляясь.

— Если серьезно, то я хочу немного уклониться от своей бешеной популярности на улице. Я просто боюсь толп поклонниц и почитателей моего таланта. Ты не представляешь, как пугают меня эти женщины, падающие передо мной публично на колени! Толпы девственниц, плачущих от вожделения! Педики, прячущиеся в засаде. Говорю тебе совершенно откровенно — я боюсь. Я попросту трус…

— И это ты врешь, жучила несчастный! — вздохнула Лора. — Я бы предпочла, чтобы ты был сильно потрусливее. Мне твое гусарство — во где стоит! — Она провела ладонью по шее.

— Подруга! Волшебная Теслимовка! Все бу, как ты ска! Я ведь не успел тебе сообщить, что я сейчас снимаюсь в кино по пьесе Толстого. Называется «Живой трус». Я уже все придумал! У нас это с покойником Львом Николаевичем просто отпадно получилось. Хит сезона!

— И что ты мелешь!

— Правду говорю! Тебе понравится. Основная мысль — любой бабе больше по душе живой трус, чем мертвый герой. Увидишь — культовый фильмец отгрохаем…

— Что ты несешь, ненормальный?

— Арию живого труса. Сатрап, парализованный страхом…

— Слушай, живой трус, ты лучше скажи — тебе шмотки нравятся?

— Подруга! Кормилица, поилица и одевалица! Спасибо тебе! Я в этом паричке и новом прикиде красив нечеловечески! Так шикарно выглядел только мой приятель аферист Харлампий Спиридонович Фотокакис. Жаль, репатриировался, фраер этакий, к себе на родину — в древнюю Элладу. Сейчас бы умер от зависти.

— Кот!

— Чего? — остановился я.

— Мне все равно — трус ты или герой. Чемпион или подзаборник…

Я решительно направился к Лоре:

— Докажите поступком! Слово…

— …и дело, — тихо сказала Лора. — Я тебя очень люблю.

— Дай покиссаю!… — заорал я.

Она обняла меня и целовала долго, будто в забытьи. Судорожно вздохнула:

— Собаки не понимают, что хозяин уходит из дома ненадолго — на работу или в магазин. Они каждый раз умирают от горя, потому что думают — навсегда.

— О чем ты, яблочко мое Теслимовка?

— Когда мы расстаемся, я прощаюсь с тобой навсегда…

Дикий невоспитанный народ — американцы — замечательно придумали отдыхать, положив ноги на стол. Это удобно — кровь отливает от головы и от копыт, ноги не гудят от беготни, черепушка от мыслей. И, развалясь в кресле, попивая холодный боржом, смотришь по телевизору вчерашнее интервью моего финансового гуру Серебровского невероятно серьезному, крайне обстоятельному Евгению Киселеву. Вообще они забавно выглядят вдвоем — Киселев гораздо больше похож на Магната Олигарховича, чем мой мальчишески худощавый и несильно богатырский друган.

"…Ваше решение баллотироваться на выборах в губернаторы вызвало самые противоречивые отклики в политических и журналистских кругах. Как бы вы сами охарактеризовали свой поступок? — спрашивает Киселев.

— Мое решение продиктовано давно назревшей необходимостью прихода во власть реальных политиков. Ведь у нас сложилось парадоксальное положение, что политические решения принимают, в принципе, абсолютно безответственные люди. Во всей государственной вертикали занимают места те, кто распоряжается миллиардами государственной и гражданской собственности, не имея за душой ни копейки. Они ничем и никогда не рискуют в случае любых провалов и ошибок. Более того, они не страшатся даже краха политической карьеры как расплаты за свою корыстность и некомпетентность. Максимум, что им грозит, — почетная отставка. Возникает возможность во всех интервью ссылаться на свой государственный опыт министра, губернатора или депутата при заходе на новый виток жизненных успехов. Так дальше продолжаться не может. Политику должны делать реально ответственные люди…"

Я выключил телевизор, взял трубку сотового телефона и осторожно стал нажимать кнопочки, пока на экране не всплыли цифры: 717-77-77.

Гудок, другой, затем возник хрипловато-сытый голос:

— Слушаю…

— Я бы хотел поговорить с Костей Бойко, — быстро сказал я, как можно проще сказал, как бы между прочим решил звякнуть.

На том конце не сразу, с раздумчивой запинкой ответили:

— Эт-то можно… Кто спрашивает его?

— Товарищ, старый товарищ.

Мой абонент уже сориентировался, собрался, увереннее, тверже спросил:

— А как зовут-то тебя, товарищ?

— Сергей. Моя фамилия Ордынцев.

— Ага-а, — тянул время, размышлял на ходу собеседник-ответчик, видимо, судорожно искал правильный ход. Думаю, что, прикрыв микрофон ладонью, скомандовал своим помощникам: «Попробуйте просканировать номер». Потом бодрым голосом сообщил:

— Это можно! Можно связаться с ним.

— Каким образом? — спросил я.

— А давай увидимся, покалякаем. Посмотрю я на тебя. Если ты нормальный хороший человек, почему же не связаться? Свяжемся! Я у него как бы секретарь — звонки принимаю…

— А чего нам с тобой связываться? Ты ему передай, что я искал его, он мне сам и перезвонит.

— Нет, так не водится, — рассудительно остановил меня секретарь-ответчик.

— Мы с тобой встретимся, поговорим, после чего поедем к Косте. Или позвоним ему…

У меня все равно не было другого выхода, я согласился:

— Хорошо. Давай встретимся. Назначай.

— Так-так-так, — слышно из телефонной трубки. — Сейчас прикину — где, когда… Ну, давай с тобой встретимся в скверике против Большого театра. В пять часов. Устраивает?

— Устраивает, — согласился я и уточнил:

— А опознаемся как?

— Да я тебя узнаю, не беспокойся… Я к тебе сам подойду.

— И куда же это ты, весь из себя невероятно прекрасный, намылился? — спросила Лора.

— Как куда? Я ведь тот самый современный мужик из анекдота: раз ты поставила меня на ноги — значит, сразу к бабам!

— Сходи, Кот, к бабам, сходи, — благожелательно согласилась Лора, только глазками за линзами полыхнула. — Погуляй, пошустрись, погарцуй. Себя покажи, девчушек посмотри. Гляди только, чтоб не обидели они тебя, здоровье мочеполовое не сорвали, по карманам не перешарили…

— Не пугай, злыдня! — сурово сказал я. — Весь кураж сломала. Пойду тогда по делам.

— Иди-иди, деловитый ты мой! — Она захохотала. — Ты взгляни на себя, Кот, — какие у тебя могут быть дела?

Я искренне удивился:

— Подруга моя, сладкий яблочный сок из Теслимовки! Это почему же у меня не может быть дел?

— Дела у людей деловых — серьезных, солидных, основательных, — уверенно сказала Лора. — А ты парнишка с праздника и боя — какие такие дела у тебя? Гулянка, драка, пьянка, враки — вот там без тебя морг, конец мероприятию. А дела — это в другой, следующей жизни.

— Обижаешь, подруга. Нагнула до пола…

— Нет, Кот, я правду говорю. Ну скажи на милость — есть на свете хоть один деловой человек, который даст незнакомой, пустой, чужой девке двадцать штук? Представляешь, Джордж Сорос отловил меня в блюде студня и подарил квартиру. Или Березовский…

• Предыдущая
• 25/98
• Следующая