Райский сад дьявола - Вайнер Аркадий Александрович - Страница 44
- Предыдущая
- 44/106
- Следующая
Молодой Джангиров и был хорошим, надежным, верным, любящим и почтительным парнем. А кто во всей республике был непочтительным с Рауфом Нугзаровым, замечательным правоведом и абсолютно неподкупным судьей?
Нугзаров садился председательствующим только в самые трудные, самые большие хозяйственные процессы – по шесть месяцев, по году слушались дела. И не было случая, чтобы приговоры, постановленные верховным судьей Нугзаровым, когда-либо отменялись или пересматривались в надзорных инстанциях. Ни один виновный не ушел от ответственности, ни один невиновный не испытал боли незаслуженной кары. «Edem das seine», – усмехался Рауф в красиво подстриженные щеголеватые усы. Каждому свое – вековой принцип римского права, кощунственно оскверненный беззакониями гитлеровцев, развесивших этот священный лозунг права на воротах концлагерей. А если Рауф Нугзаров отправлял кого-то в лагеря, наши, исправительно-трудовые, то только за дело, за реально совершенные преступления.
Более того, не часто, приблизительно раз в два года, он демонстрировал невероятную комбинацию из милосердия и принципиальности, заменяя особо, разнузданным расхитителям и теневым бизнесменам безусловно заслуженную ими смертную казнь на максимальный срок лишения свободы – 15 лет в лагерях строгого режима.
Счастливые родственники строго наказанного хозяйственного злодея приносили муэллиму Рауфу сто тысяч рублей.
Слава Аллаху, всей системе советского правосудия и верховному судье Нугзарову в частности!
Родственники твердо знали, что за вторые сто тысяч их нежно любимый злодей – папа, сын, брат – через три-четыре года не будет догнивать в безымянной могиле, а воссоединится, уже полностью перевоспитанный, в своем доме с родней, друзьями и близкими.
Таким образом, эти сто тысяч рубликов были для Рауфа не низкой взяткой, а актом высокого и разумного гуманизма. И Аллах наградил его за великодушие и добрые дела в этом мучительно запутанном мире, подарив ему то единственное, чего не хватало судье для полного счастья, – сыновей-близнецов! Двойное счастье!
Рауфу уже грянул полтинник, а его жене Динаре, сестре Джангирова, было вдвое меньше, и любовь-благодарность судьи Нугзарова к ней была безмерна. Она распространялась даже на ее брата, очень скромного, очень вострого, очень перспективного парня – этот маленький, невзрачный пострел, похожий на мальчишку-недоростка, везде поспел. Через неделю для Рауфа он стал незаменим, и тогда верховный судья позвонил своему дружку и дальнему родственнику – председателю КГБ республики. Давай, мол, возвратим из Москвы домой такой замечательный национальный кадр! И звездная карьера Джангирова стартовала. Он скакал по чинам, званиям и должностям, как джейран по горам.
А между тем прекрасные мальчики-мажоры Ахат и Нарик подрастали, радуя мир и родителей почти физиологической убежденностью в том, что вся эта прекрасная жизнь принадлежит им полностью. Учились, к сожалению, неважно. Да ладно! Рауф шутил, что неучи должны быть умнее ученых – мозги не замусорены лишним. Молодые пока, пусть перебесятся. Заматереют – остепенятся. А будущее их – обеспечено и гарантировано.
Десять лет назад – мальчишек Джангиров уже воткнул на первый курс юрфака университета – его вызвал из Москвы к себе срочно Рауф – разговор не телефонный.
– Ты мне был все эти годы старшим сыном, – сказал Нугзаров, как всегда спокойный, величественно-красивый, весь платиново-седой. Только очень бледный.
Джангиров наклонил голову и приложил руку к сердцу.
– Я назначаю тебя своим душеприказчиком, – тихо сказал Рауф и печально добавил:
– Я умираю.
Джангиров испуганно дернулся, но Рауф остановил его:
– Рак поджелудочной железы… С метастазами… Мне осталось два-три месяца… Я хочу сделать распоряжения…
Джангиров ошеломленно молчал.
– У меня есть кое-какие сбережения. Динара, твоя сестра, будет обеспечена полностью. Речь идет о мальчиках. Они уже джигиты, но пока еще ветер в голове.
Я хочу, чтобы они ни в чем не нуждались, но оставить им все деньги сейчас я не хочу – это может им повредить. Мне нужно, чтобы ты разместил деньги в сберкассе с исполнительной записью, что вклад можно будет получить только через десять лет – они уже станут зрелыми людьми и смогут тогда распоряжаться этими деньгами по своему усмотрению. А пока будут жить на проценты…
– О какой сумме идет речь? – спросил Джангиров.
– Сумма серьезная – один миллион двести тысяч рублей…
Джангиров онемел – для советского времени эта цифра звучала как дозировка пенициллина или межзвездная дистанция.
– Сколько? – недоверчиво переспросил Джангиров.
– Миллион двести, – повторил Рауф и горько усмехнулся. – Добрые поступки в этом мире вознаграждаются…
Помолчал и со вздохом заметил:
– Я верховный судья. А он – Единственный… – и показал рукой вверх, куда-то на потолок.
Джангиров лихорадочно считал в уме – три процента на срочный вклад в миллион двести составляют 36 тысяч в год, то есть племяши в течение следующих десяти лет будут получать от покойного папаши пенсию по полторы тысячи рублей в месяц каждый. До вхождения в права собственности на миллион с довеском!
Фантастика! Он сам, полковник КГБ, начальник отдела в центральном аппарате Комитета, получал со всеми доплатами, выслугами, компенсациями и звездочками 542 рубля в месяц.
– Об этих деньгах никто, кроме Динары, не должен знать. И в первую очередь – мальчики, – сказал Рауф. – Ты будешь ежемесячно выдавать им их проценты, а через десять лет, даст вам Аллах дожить в здоровье и благе, ты снимешь вклад и разделишь между ними… Пусть они живут по-другому, не так, как нам с тобой в молодости досталось…
Рауф умер через два месяца, был похоронен со всеми государственными почестями, и тут выяснилось, что управлять его наследством – совсем непростая, совершенно неслабая работа. Основная проблема была в том, что Джангиров не мог внести ни в одну сберкассу такую астрономическую сумму, не привлекая к себе внимания, в первую очередь – собственной конторы.
Но Джангиров сделал.
Он выполнил все, в чем поклялся Рауфу. Для начала он не сдал паспорт покойного и на его документы открыл счет в одной из московских сберкасс, куда пробил на должность заведующей свою старую агентессу. Джангиров объяснил ей, что это один из секретных счетов КГБ и о нем надлежит забыть на десять лет – со счета он должен будет снимать только проценты. И сам сделал исполнительную запись от имени Рауфа о том, что вклад может быть востребован наследниками только через десять лет.
И этой охранительной мерой от безумств подросших лихих братцев собственноручно уничтожил громадное состояние.
Видит Бог – он выполнил дословно клятву, данную благодетелю Рауфу, ни одной копейки не прилипло к его рукам. Но деньги эти таяли на глазах, как брошенная в большой огонь глыба льда. Перестройка, инфляция, павловский конфискаци-онный грабеж, ГКЧП, распад страны, крах рубля, «черные вторники», черная жизнь.
А сделать что-либо Джангиров уже не мог, намертво заякорив миллионный вклад десятилетним мораторием. И агентесса его надежная, завсберкассой, которую он мог заставить переделать документы и выдать деньги, сука рваная, кинула его – потихоньку оформила документы и съехала в Израиль.
А племяши – мальчики удалые Ахат и Нарик – уже давно пустились во все тяжкие. Университет бросили, резонно рассудив, что юриспруденцию можно изучать и со встречной полосы права. Они показали себя людям как настоящие жизнелюбы – не оказалось греха и порока, который бы парни не изведали всласть. Карты, бега, «железка», рулетка, машины, мотоцикл «хонда», больше похожий на двухколесный «роллс-ройс», все кабаки столицы, пробуждающейся от тусклого советского забытья к сладко-пряной жизни, хороводы блядей, гарнированные нежными томными блондинчиками.
Тьфу!
Жалкие три тысячи, которые выдавал им Джангиров, иссякали за несколько дней. Нужны деньги! Деньги! Настоящие деньги, а не эти жалобные гроши, которые ссужал дядя.
- Предыдущая
- 44/106
- Следующая
