Синий рыцарь - Уэмбо Джозеф - Страница 52

• Предыдущая
• 52/70
• Следующая

Он крепко вцепился в тяжелую коробку, повернулся спиной к лестнице и явно собрался попробовать спуститься, пятясь, по железным ступеням, но тут я вцепился в него руками, и он вскрикнул, когда два голубя пролетели прямо перед нашими лицами, трепеща и шурша крыльями.

– Отпусти! – крикнул он. Маленькие зеленоватые мешки у него под глазами набухли. – Отпусти, обезьяна!

И тут я просто не знал, что сделать – отпустить его или оттолкнуть. Я честно не знал, как поступить, но в действительности разницы никакой не было, потому что если он будет продолжать от меня отпихиваться и одновременно цепляться за свой ящик, словно в нем золото Мидаса, то я в точности знал, что произойдет, если я внезапно сделаю то, о чем он меня просил.

Поэтому я не уверен точно, отпустил оттолкнул, но, как я уже говорил, результат был бы один и тот же, и в тот момент моей жизни это было единственное действие, имеющее хоть какой-то смысл, единственное, что я мог сделать ради кого-нибудь, имеющее вообще какой-то смысл. Он никогда не наденет мой мундир, никогда – если только я сделаю то, о чем он просит. Мое сердце трепетало, словно голубиные крылья, и я просто отпустил его, уронив кровоточащие руки по бокам.

Он стал падать назад, а вес прижатой к груди коробки заставил его падать вниз головой, громыхая по железной лестнице, словно брошенная якорная цепь. Он завопил, коробка раскрылась, маркеры и бумаги разлетелись и замелькали в воздухе. И весь путь вниз он действительно громыхал, как якорная цепь. Когда он остановился на площадке внизу, я увидел на первой ступеньке лестницы его целехонький зубной протез и валявшиеся рядом с ним внизу разбитые очки. Коробка лежала на нем сверху, и маленького скорченного под ней человека почти не было видно. Секунду он пролежал молча, потом начал всхлипывать, а потом издавать звуки, похожие на голубиное воркование.

– Что случилось, Бампер? – спросил запыхавшийся Чарли, выбегая на площадку пожарной лестницы.

– Захватили все нужные документы, Чарли?

– Бог мой, да что произошло?

– Он упал.

– Он мертв?

– Кажется, нет, Чарли. Слишком уж много шума издает.

– Вызову-ка я скорую, – сказал Чарли. – А ты лучше постой здесь.

– Я так и намеревался сделать, – ответил я и пять минут простоял, прислонившись к перилам, отдыхая и наблюдая за Фишменом. За это время Ник и Чарли спустились вниз, уложили его и вытерли ему лицо и лысину, на коже которой виднелись огромные рваные раны.

Мы с Чарли оставили остальных на месте и медленно поехали вслед за воющей машиной «скорой помощи», отвозившей Фиш-мена в Центральный приемный госпиталь.

– Нога сильно порезана? – спросил Чарли, завидев кровь, пурпурно-винного цвета пятно на синей полицейской форме.

– Да нет, Чарли, – отозвался я, приглаживая пальцами порезы на руках.

– Лицо на вид не очень пострадало. Небольшой порез над глазом.

– Да я в порядке.

– Напротив конторы мы нашли еще одну комнату, – сказал Чарли. – Там стояла газовая печь. В ней горел огонь, а труба выходила через крышу. Они могли бы до нее добраться, не вломись ты через окно. Я тебе за это очень благодарен, Бампер. Ты спас для нас буквально все.

– Рад, что смог помочь.

– А что, Фишмен пытался тебе сопротивляться, или как?

– Он почти не боролся. Просто упал.

– Надеюсь, эта мелкая сволочь сдохнет. Как подумаю, что он значил во всей организации и кем был, так сразу хочется надеяться, что он сдохнет, и пусть бог мне поможет. Знаешь, я целую минуту думал, что ты его столкнул. Я рад, что ты этого не сделал.

– Он просто упал, Чарли.

– Вот и приехали, давай обработаем твои болячки, – сказал Чарли, останавливаясь возле Центрального приемного со стороны Шестой, где доктор уже забирался в машину, доставившую Фишмена. Через несколько секунд доктор вылез и направил машину в Центральный госпиталь, где хирургические оборудование было получше.

– Какой у него вид, доктор? – спросил Чарли, когда мы вместе проходили через вход для персонала «скорой помощи».

– Паршивый, – ответил доктор.

– Думаете, умрет? – спросил Чарли.

– Не знаю. А если и не умрет, то пожалеет, что остался жив. Порез на ноге потребовал сделать пару стежков, но царапины на руках и лице оказались небольшими, и обошлись чисткой и дезинфекцией. Было уже почти семь часов, когда я закончил рапорт, где описал, как Фишмен вырвался у меня из рук и как я получил свои раны.

Когда я уходил, Чарли диктовал свой рапорт парню за машинкой.

– Ладно, Чарли, я ухожу, – сказал я. Чарли перестал диктовать, встал, прошелся со мной немного до холла, и несколько секунд мне казалось, что он собирается пожать мне руку.

– Спасибо за все, Бампер. Это лучший арест среди детективов, в котором мне довелось участвовать. Я даже и мечтать не мог, что мы сможем раздобыть столько их деловых записей.

– Спасибо, что дал мне поучаствовать, Чарли.

– Это была твоязатея.

– Интересно, как дела у Фишмена? – спросил я, вздрагивая от острой боли в желудке и ощущая, как внутри образуется пузырь. Я проглотил две таблетки.

– Лохматый звонил туда полчаса назад, но мало что выяснил. Но знаешь, что я тебе скажу? Готов поспорить, что Реду Скалотте придется подыскивать нового бухгалтера и делового советника. Спорю на что угодно, но после всего этого Фишмен не сможет складывать даже двузначные числа.

– Что ж, может, все и к лучшему.

– К лучшему? Это еще мягко сказано. Впервые за многие годы у меня появилось чувство, что, может быть, и естьсправедливость на свете, и хотя они наваливают на тебя кучу дерьма, размазывают его тебе по морде и плюют на сами законы, так вот, впервые у меня появилось чувство, что к этому делу приложилась и другая рука, и эта рука воздала нам по справедливости. Как будто рука самого Бога спихнула его вниз по лестнице.

– Рука Бога, говоришь? Гм. Ладно, еще увидимся, Чарли. Держись, старина.

– Пока, Бампер, – отозвался Чарли Бронски. Лицо его сияло, глаза прищурились, между растянутых в улыбке губ виднелся сломанный зуб. Когда я вошел в раздевалку, она была пуста, и, лишь усевшись на скамейку и начав развязывать шнурки на ботинках, я неожиданно осознал, насколько я весь изранен и измучен. Порезы от стекла – это ерунда. Болело плечо, на которое я упал, сорвавшись в переулок, болели руки и спина от висения на пожарной лестнице, когда я никак не мог проделать то, что обязан сделать любой молодой полицейский – подтянуть свою задницу на шесть футов вверх. Ладони были ободраны и исцарапаны железной перекладиной лестницы и от попыток уцепиться за бетонную стену и подтянуться наверх. Даже задница у меня болела, где-то внутри, от ударов в обитую сталью дверь, от которой я отскакивал, словно теннисный мячик, вернее, в моем случае, словно пухлый медицинский тампон. Я очень, очень устал.

За пятнадцать минут я переоделся в спортивный пиджак и брюки, причесался, насколько мне это удалось, – это всего лишь означало приведение в относительный порядок того спутанного клубка проволоки на голове, что у меня еще остался, – сунул ноги в туфли и выехал со стоянки на своем форде. Боль от газов ушла, несварение кончилось. Потом я снова представил себе Аарона Фишмена, его скрюченное тело, разбитую голову, загнувшуюся под маленькое тельце и громоздящуюся сверху большую картонную коробку, но тут же прекратил эту чушь. Нет, сказал я себе, нет, тебе не удастся потревожить мой сон, потому что абсолютно ничего не значит, что именно я заставил тебя упасть. Я был всего лишь инструментом некой силы в этом мире, которая в нужное время воздает по заслугам почти каждому человеку, хорошему или плохому, богатому или бедному, и обычно делает это в тот момент, когда человек менее всего способен это вынести.

• Предыдущая
• 52/70
• Следующая