Новые центурионы - Уэмбо Джозеф - Страница 74

• Предыдущая
• 74/100
• Следующая

Когда Мариана принесла вторую тарелку с такос, он коснулся ее пальцев.

— Хочу послушать, как ты говоришь по-английски, — сказал он.

— Что вы желаете меня сказать, сеньор? — засмеялась она застенчиво.

— Для начала перестань называть меня сеньором. Ты же знаешь мое имя, верно?

— Я его знаю.

— Тогда назови.

— Серхио.

— Серж.

— Это слово мне не произнести. Конец очень грубый и трудный. А Серхио — мягкое и легкое произносить. Пробуйте сам!

— Сер-хее-оу.

— Ой, как смешно звучит. Ты не можешь сказать Серхио? — Она засмеялась.

— Серхио. Два звука. Не больше.

— Ясное дело, — улыбнулся он. — Серхио — так звала меня мама.

— Ясное? — опять засмеялась она. — Я знала, ты сможешь сказать. Но зачем не говорите никогда по-испански?

— Забыл. — На лице его еще играла улыбка, и он подумал: ну как тут не скалиться! Этот ребенок восхитителен… — Голубка, — сказал он.

— Что это — «голубка»?

— Уна палома.

— Но ведь такое мое имя. Мариана Палома.

— Оно идет тебе. Ты маленькая голубка.

— Не очень я маленькая. Просто ты большой.

— А в твоей стране такие большие есть?

— Много нет, — сказала она.

— Сколько тебе, Мариана? Девятнадцать?

— Точено.

— Скажи: точно.

— Точено.

— Точно.

— Точ-ч-ч-но.

Оба рассмеялись, и Серж сказал:

— Хочешь, я научу тебя говорить правильно? «Точно» и «да» — эти слова говорить легко.

— Я хочу научить все английские слова, — ответила она, и Серж ощутил стыд: глаза ее были невинны, она не поняла. Потом он подумал: ради всего святого, если ему вдруг мало Паулы (а это почти невероятно) — что ж, на ней свет клином не сошелся, девчонок на его век хватит. Но если он вскружит голову глупенькому ребенку, что это доказывает? Неужели был он одинок так долго, что единственной целью его жизни сделалась забота о собственных удовольствиях?

И все же он сказал:

— Ты ведь не работаешь по воскресеньям, верно?

— Воскресенье — нет.

— Может, сходим куда-нибудь? Пообедаем? Или пойдем в театр? Хоть раз видела настоящее представление? С музыкой?

— Ты хочешь, я пошла с тобой? De veras? <Правда? (исп.)> — Лишь бы мистер Розалес тебя отпустил.

— Он отпускает меня куда угодно вместе с тобой. Он думает, ты человек хороший. Ты не шутишь?

— Не шучу. Так куда мы отправимся?

— На озеро. Мы можем отправляться на озеро? После обеда? Я возьму с собой еда. Я никогда не видела озеро в эта страна.

— О'кей, значит, пикник, — засмеялся он. — Когда люди берут с собой еду и отправляются на озеро, мы называем это пикник.

— Еще одно трудное слово, — сказала она.

Настала суббота. Серж уже несколько раз подумывал о том, чтобы позвонить мистеру Розалесу и отменить их загородную прогулку. Он никогда не переоценивал своих нравственных качеств. И совершенно отчетливо понимал, что всегда относился к таким людям, которые предпочитают жить без особых забот, «помаленьку», поступать, как полегче да поприятнее, и уж коли по своему желанию он может выбирать между какой-нибудь женщиной, книгой или кино, да еще по меньшей мере единожды в месяц имеет возможность напиться от души, — он считал, что жизнь складывается как нельзя лучше и что он сам себе хозяин. Но теперь кое-что изменилось: предметом его вожделения стала девчонка… Дело не в том, что он внезапно сделался Дон Кихотом, размышлял Серж. Просто в попытке овладеть этим младенцем (ничего не видавшим, не познавшим и не успевшим в своей короткой, но непростой жизни, младенцем, которому он, Серж, когда сидит в своем приобретенном всего год назад «корвете», сидит, накинув на плечи яркую спортивную куртку, подаренную ему, как и многие другие дорогие вещи, Паулой, — этому младенцу сам он должен казаться кем-то заветным и особенным), — в этой его попытке не было ничего, кроме излишней, бессмысленной и варварской жестокости. Я становлюсь дегенератом, подумал он. Через три года мне стукнет тридцать. В кого я умудрюсь превратиться к тому времени, можно лишь догадываться.

Чтобы спокойно проспать субботнюю ночь, он дал себе торжественный обет ни при каких обстоятельствах не поддаваться низкому соблазну и не обижать девочки, опекаемой старым добряком, никогда и ничем ему не насолившим. К тому же — тут он криво усмехнулся, — стоит только прознать про то мистеру Розалесу, и холленбекским полицейским больше не придется рассчитывать на бесплатную жратву в его заведении. А дармовщинку, как ни крути, отыскать куда сложнее, чем баб — даже если кто-то из них и впрямь окажется Мадонной из Гвадалахары.

Он подобрал ее у ресторана: в это воскресенье она должна была отработать два часа с десяти, в полдень вместо нее заступала сменщица.

Казалось, мистер Розалес от души рад видеть их вместе. Ее хозяйственная сумка, которую она называла «толстеньким мешочком», была полна различных яств. Когда они тронули, мистер Розалес помахал им рукой. Серж проверил, полон ли бак. Предстояло проделать весь долгий путь до Эрроухедского озера: уж если ей хочется озера, он предоставит ей лучшее из озер, а при виде домов, то озеро окружающих, эти лучистые черные глазки распахнутся так широко, что куда там серебряным песо!

— Я не знала, что ты точено приедешь, — улыбнулась она.

— Почему ты так говоришь?

— Ты всегда шутишь с сеньором Розалесом, и с другой девушкой, и со мной. Я подумала, может, то была шутка.

— Но ведь ты все равно приготовилась, так?

— Хотя я думала, может, то была шутка. Но я сходила на очень раннюю мессу и приготовила еду.

— Что за еда? Что-нибудь мексиканское?

— Claro. Я же Mexicana? <ясно… мексиканка (исп.)> Нет?

— Да-да. — Он рассмеялся. — Ты muy Mexicana <очень даже мексиканка (исп.)>.

— А ты совсем американец. Не могу поверить, что тебя могут звать Серхио Дуран.

— Случается, я и сам не могу поверить, голубка.

— Мне нравится это имя. — Она улыбнулась, и Серж подумал: на что она точно не похожа, так это на поникший цветок. Свою головку она держит высоко и смотрит тебе прямо в глаза тогда даже, когда от смущения заливается буйным румянцем.

— А мне нравится твое красное платье. И нравятся твои распущенные волосы, нравится, что они такие длинные.

— Официантке нельзя так носить свои волосы. Иногда я подумаю, что мне следовает постричься, как американские девушки.

— Ни за что! — сказал он. — Ты не американская девушка. Тебе хочется быть американской девушкой?

— Только иногда, — ответила она, серьезно на него поглядев, и они помолчали. Молчание это нельзя было назвать неловким. Время от времени она расспрашивала его, что за местечко они проехали или что это за странное здание вон там. Он искренне изумлялся, когда она вдруг, заприметив вдоль Сан-Бернардинской автострады какой-нибудь цветок, докладывала ему его название. Английское название.

Потом она опять его удивила, заявив:

— Я люблю цветы и растения так сильно, что сеньор Розалес говорил, мне, возможно, следовает вместо языка изучать ботанику.

— Изучать, — поразился он. — Где?

— Я начинаю колледж в сентябре, — улыбнулась она. — Учительница по английским урокам говорит, что мое английское чтение хорошее и что я тоже буду очень отлично говорить, когда начну учиться в колледже.

— Колледже! — повторил он. — Но малышки приезжают сюда из Мексики не для того, чтобы поступать в колледж. Это замечательно! Я очень рад за тебя.

— Спасибо, — улыбнулась она. — Я счастлива, что угодила тебе. Моя учительница говорит, я могу добиться успеха, пусть у меня нету очень много образования, зато я читаю и пишу очень отлично по-испански. Моя мама тоже была очень отличный читатель и имела хорошее образование перед тем, как вышла замуж за моего бедного отца, который не имел его вообще.

— Твоя мама жива?

— Нет. Вот уже три года.

— А отец?

— О да, он большой и сильный. И всегда очень бодрый. Но уже не так, как когда мама еще не умерла. У меня десять маленьких сестров. Я заработаю деньги и буду посылать каждой, одной за другой, если они не переженятся прежде, чем я деньги заработаю.

• Предыдущая
• 74/100
• Следующая