Новые центурионы - Уэмбо Джозеф - Страница 63

• Предыдущая
• 63/100
• Следующая

Вытянув из окошка когтистый палец, она соблазнительно пробежалась им по его торсу в поисках оружия, так что теперь Гус улыбнулся самому себе.

Не нащупав ничего подозрительного, она тем и удовлетворилась и, казалось, явно не видела теперь никакой пользы в дальнейшей пустой трате времени.

— Как насчет отличного траха в десять долларов? — спросила она.

— Что ж, лицемерить ты не привыкла, — сказал Гус, доставая из заднего кармана свой значок. — Ты арестована.

— Ну и дерьмо! — застонала девица. — Приятель, я только что из тюряги.

Не-е-ет! — завыла она.

— Пошли, — сказал Гус, распахивая дверцу «кадиллака».

— Ладно, чего уж там, дай только сумку прихвачу, — фыркнула она, но тут же повернула ключ и судорожно кинула руль до отказа влево, креня на сторону рванувший вперед «кадиллак», а Гус, сам не зная почему, запрыгнул на борт машины и через считанные мгновенья уже прилип к спинке сиденья, зависнув в воздухе, а могучий «кадиллак» мчался во весь опор по Венис. Он потянулся в отчаянии к ключам, но тут же маленький кулачок съездил его по физиономии, он скользнул назад и почувствовал вкус бегущей из носу крови.

Краем глаза он ловил движение стрелки на спидометре, скакнувшей от «шестидесяти» к отметке «семьдесят». Его слабеющее тело смело назад порывом ветра, он вцепился в сиденье, а сыплющая бранью проститутка, пытаясь скинуть нежеланного пассажира навстречу неминуемой гибели, швырнула «кадиллак» через три полосы движения разом, и, только тут осознав впервые, что же он в действительности делает, Гус взмолился, чтобы Тот не позволил его телу изменить ему, подвести его, пусть оно просто держится — больше ничего ему от него не нужно! — пусть просто держится…

Мчались по Венис и другие машины. Гус понял это по реву клаксонов и визгу покрышек, понял, не раскрывая глаз и не отпуская сиденья, хоть она, девица, молотила его по рукам сперва сумочкой, а потом и острым каблуком, а «кадиллак», несущийся по бульвару Венис, мотало и кидало в разные стороны. Зная, что аварии не избежать — они разобьются в лепешку, а потом эту лепешку сожрет пламя, — Гус все пытался вспомнить какую-нибудь простенькую молитву из поры своего детства, но она никак не вспоминалась, и, когда он внезапно ощутил, как машина вошла, влетела, вонзилась в головокружительный вираж, он понял, что это и есть конец, и сейчас его выбросит со свистом в пустоту, и он станет пулей, несущейся к собственной смерти. Но машина как-то сама собой выбралась из крена и вот опять катилась с бешеной скоростью по Венис, но теперь — в обратную сторону.

Если б только удалось дотянуться до револьвера, подумал Гус, если б я только осмелился ослабить хватку и высвободить одну-единственную руку, я бы отправил ее вместе с собой в преисподнюю; тут до него дошло, что он оставил оружие в своем автомобиле, и тогда он подумал: если б только я сумел сейчас вывернуть баранку, когда на спидометре восемьдесят миль в час, я бы превратил ее «кадиллак» в гармошку; это ничуть не хуже револьвера. Он так и хотел поступить, но тело отказывалось повиноваться, упрямо вцепившись — будто бы вросши — руками в спинку сиденья. Вертя рулем то влево, то вправо, проститутка принялась толкать дверцу наружу, и его ступни немедленно запрокинуло назад, и тут Гус наконец обрел свой голос, да только то был всего лишь шепот, встреченный диким визгом, сплошь состоящим из брани; каким-то образом магнитофон в салоне тряхнуло на полную громкость, так что теперь от всего вместе — стереомузыки из автомобиля, шума ветра и воплей проститутки — лопались перепонки, и Гус закричал ей в ухо:

— Пожалуйста, ну пожалуйста, выпусти меня! Дай мне уйти, и я не стану тебя арестовывать. Не так быстро, дай мне хоть спрыгнуть!

В отчаянии и полном безрассудстве заломив руль вправо, она ответила:

— Подыхай! Сморчок вонючий, мать твою!..

Гус увидел, как на них надвигается Ла-Бреа. Поток движения здесь был умеренным, но тут на скорости в девяносто миль она рванула на красный свет, и Гус услыхал характерный скрип и треск и понял, что еще кто-то разбился на перекрестке, только это были не они: их «кадиллак» по-прежнему продолжал свой бешеный полет; но уже на следующем перекрестке все полосы движения оказались перекрыты с обеих сторон, в том числе и к западу от Ла-Бреа: тяжело громыхая, на север шла вереница пожарных машин.

Проститутка ударила по тормозам и свернула влево на темную улицу, но только сделала это слишком резко, и «кадиллак» словно бы поскользнулся, потом опять выпрямился, потом накренился вправо и заскочил на газон, выдернув из земли футов двадцать штакетника. Тот с треском обрушился на капот, разнеся в мелкие осколки ветровое стекло, и, пока проститутка, сжигая тормозные колодки, мчалась в своем «кадиллаке» дальше, обломки сеялись острым дождем по газонам, лужайкам и живым изгородям. Но гонка — гонка по лужайкам — все больше и больше замедляла свой бег, и, когда Гус прикинул про себя, что скорость упала до тридцати, он выпустил спинку из рук. Удар о траву оказался сокрушительным, и тело его сгруппировалось и покатилось без всякой команды, само по себе, и кувыркалось до тех пор, пока не врезалось в стоявшую на обочине чью-то машину. Он сел, выжидая долгую томительную минуту, когда земля перед глазами перестанет раскачиваться — вверх-вниз, вверх-вниз. Потом поднялся на ноги. Во всем квартале зажигались огни, местные собаки, казалось, просто сбесились, «кадиллак» таял вдали и был уже почти неразличим.

На улицу начали высыпать люди, и тогда Гус побежал. Уже где-то в районе Ла-Бреа он ощутил боль в бедре и предплечье, болели еще несколько ушибов, и он подивился тому, что бежит: зачем? Но сейчас лишь в беге он находил хоть какой-то смысл. И он бежал, быстрее и быстрее, а потом, сидя в своей машине, пытался вести ее, однако ноги, вполне готовые бежать, все еще слишком дрожали, чтобы он мог спокойно управлять автомобилем, и потому, прежде чем добраться до участка, ему пришлось дважды останавливаться и растирать их.

Машину он подал с тылу, вошел в заднюю дверь и заспешил в умывальню.

Там он внимательно изучил свое бледное серое лицо. Оно все было в царапинах и синяках. Смыв кровь, он убедился, что вид у него не такой уж страшный, но вот левое колено походило на горячую жидковатую кашицу.

Студеный пот холодил грудь и спину. Он почувствовал ужасный запах, и, когда понял, что это, его затошнило, и он бросился к шкафу, благодарный судьбе за то, что держит там спортивную куртку и широкие брюки на случай, если порвет свои вещи на «охоте» или если задание потребует от него заняться маскарадом. Неуклюже семеня, он вернулся в уборную и начисто вытер ноги и ягодицы, рыдая от стыда, страха и облегчения.

Помывшись, он надел чистые штаны. Старые же вместе с испачканным нижним бельем скатал шаром и кинул вонючий сверток в мусорный ящик в дальнем конце участкового двора. Потом сел в машину и поехал к ресторану для автомобилистов, где, как он знал наверняка, безумствует Бонелли из-за того, что Гуса нет уже битый час. Подрулив туда, Гус все еще не был уверен, что сумеет до конца выдержать собственную ложь. Неподалеку от Бонелли стояли две дежурные полицейские машины, начавшие поиски его напарника. Гус рассказал историю, которую сочинил по дороге, задыхаясь от слез. Врать он был вынужден: стоит им узнать, что плечом к плечу с ними служит полицейский, настолько тупой и безмозглый, что может себе позволить запрыгнуть на борт машины, — ничто им не помешает вытолкать его из отдела пинками под зад, и поделом ему! Такого полицейского еще учить и учить, а может, еще и лечить — в психиатрии. Так что он их попичкал тщательно продуманной чепухой насчет какой-то проститутки, угодившей ему каблуком по физиономии и выскочившей из машины, и насчет того, как он с полчаса преследовал ее на своих двоих, пока не потерял из виду. Бонелли на это проворчал, что он поступил опрометчиво, покинув автомобиль и подвергая себя опасности, но сам был настолько рад увидеть перед собой Гуса, живого, здорового, что не стал больше распространяться на данную тему, даже не заметив, что напарник переоделся. Ну а затем они отправились в Центральную тюрьму. Несколько раз Гусу казалось, что он вот-вот сломается и разрыдается, ему и впрямь пришлось дважды давить в глотке всхлип. Но он сдержался, а еще через час прекратили дрожать ноги и руки. Есть, однако, он не мог, и когда чуть позже они остановились, чтобы проглотить по гамбургеру, от одного взгляда на пищу ему сделалось дурно.

• Предыдущая
• 63/100
• Следующая