Платформа - Уэльбек Мишель - Страница 10

• Предыдущая
• 10/57
• Следующая

Первую остановку сделали в Канчанабури: описывая этот город, раз­ные справочники, словно сговорившись, употребляют эпитеты «ожив­ленный» и «веселый». «Превосходная отправная точка для осмотра окру­жающей местности», – пишет «Мишлен»; «хороший базовый лагерь», – вторит ему «Рутар». Далее наша программа предусматривала экскурсию на поезде по «дороге смерти», петляющей вдоль берега реки Квай. Я ни­когда не мог толком разобраться, что все-таки произошло на реке Квай, а потому добросовестно слушал объяснения экскурсовода. По счастью, Рене сверял ее рассказ с текстом «Мишлена» и при надобности поправ­лял. В итоге получилось приблизительно следующее: вступив в войну в 1941 году, японцы решили построить железную дорогу, соединяющую Сингапур и Бирму, рассчитывая в дальнейшем вторгнуться в Индию. До­рога эта пролегала через Малайзию и Таиланд. Между прочим, что делали таиландцы во время Второй мировой войны? Ничего особенного! Соблюдали нейтралитет, целомудренно отвечала Сон. Точнее, как пояснил Рене, заключили военное соглашение с Японией, не объявляя, однако, войны союзникам. Мудро. Они и тут проявили свою хваленую изворотливость, позволившую им в течение последних двух с лишним веков существовать между двумя колониальными империями, французской и британской, не уступая ни одной из них и оставаясь единственной стра­ной Юго-Восточной Азии, которая никогда не была колонией.

Короче, в 1942 году началось строительство; в долину реки Квай со­гнали шестьдесят тысяч военнопленных: англичан, австралийцев, ново­зеландцев и американцев, а сверх того «бесчисленное» множество ка­торжников-азиатов. В октябре 1943 года дорогу построили; при этом, не вынеся голода, скверного климата и природной жестокости японцев, погибли шестнадцать тысяч военнопленных. А вскоре авиация союзников разбомбила мост через реку Квай – основной элемент инфраструктуры; использовать железную дорогу стало невозможно. В общем, горы трупов, и все напрасно. С тех пор положение не изменилось: наладить железно­дорожное сообщение между Сингапуром и Дели не удалось и по сей день.

При осмотре музея, открытого в память о невыносимых страданиях во­еннопленных, я испытывал смешанные чувства. Разумеется, думал я, ис­тория весьма прискорбная; но, с другой стороны, во время Второй ми­ровой войны случались вещи и пострашней. Мне невольно приходило на ум, что, окажись эти пленные поляками или русскими, никто б не стал поднимать такую шумиху.

Потом пришлось выдержать еще и посещение кладбища военно­пленных, положивших жизнь и все такое прочее. Белые кресты, все одинаковые, стояли рядами и навевали глубокую тоску. Я вспомнил ме­мориал «Омаха Бич» [5], который тоже не произвел на меня должного впе­чатления: по правде говоря, он показался мне похожим на инсталляцию современного художника. «Здесь, – подумал я тогда, сознавая, что грусть моя недостаточно глубока, – целая куча дураков полегла за демо­кратию». Кладбище на реке Квай намного меньше, теоретически можно было даже посчитать могилы, я начал, но вскоре бросил. «Тут не может быть шестнадцати тысяч», – заключил я вслух. «Совершенно верно, – откликнулся Рене, не отрывавшийся от „Мишлена“. – Погибло около шестнадцати тысяч человек, однако могил всего пятьсот восемьдесят две; здесь покоятся, как их принято называть, – он читал, водя пальцем по строчкам, – пятьсот восемьдесят два мученика за демократию».

В десятилетнем возрасте, сдав норму на третью «звездочку» по лы­жам, я отпраздновал это событие в кондитерской блинами с «Гран Марнье». Гулял в одиночку – поделиться радостью мне было не с кем. Я тог­да, как обычно, гостил у отца в Шамони. Он работал проводником, асом был в альпинизме. И дружбу водил с людьми себе под стать: отважными, мужественными; среди них я чувствовал себя не очень уверенно. Я вооб­ще никогда не чувствовал себя уверенно в мужском обществе. Мне испол­нилось одиннадцать лет, когда девочка впервые показала мне свою киску: удивительный маленький орган с прорезью полюбился мне сразу. Он был почти без волос; девочку, мою ровесницу, звали Мартина. Она долго дер­жала ноги растопыренными, старательно оттягивая трусики, чтобы я мог все как следует разглядеть, но когда я протянул руку, испугалась и убе­жала. Казалось, это случилось совсем недавно; на мой взгляд, я не очень изменился с тех пор. Мое пристрастие к женским пампушкам нисколько не ослабло, пожалуй, оно было последней сохранившейся во мне подлин­но человеческой чертой; насчет всего остального – сомневаюсь.

Когда мы возвратились в автобус, Сон рассказала нам о дальнейших пла­нах. Мы направлялись теперь к месту нашего ночлега, ночлега совер­шенно особенного, подчеркнула она. Никакого телевизора, никакого видео. Никакого электричества – свечи. Вместо ванной – река. Вместо матрасов – циновки. Возвращение к природе. Вечно это возвращение к естественному состоянию сводится ко всякого рода лишениям, отметил я про себя; зато наши экологи – пока ехали на поезде, я волей-неволей выучил, что их зовут Эрик и Сильви, – сгорали от нетерпения. «Фран­цузская кухня вечером, – заключила Сон без видимой связи. – Сейчас кушать тайский. Маленький ресторан. Берег реки».

Дивный уголок. Столы стояли в тени деревьев. В залитом солнцем бассейне у входа плавали лягушки и черепахи. Я долго смотрел на них, снова и снова удивляясь тому, как бурно все размножается в здешнем климате. На глубине сновали какие-то белесые рыбешки. Над ними сре­ди водяных лилий скользили дафнии. На лилии то и дело садились насе­комые. Черепахи наблюдали за всем со свойственным их роду невозму­тимым спокойствием.

Меня окликнула Сон, сказала, что обед уже начался. Я отправился в зал у реки. Нам накрыли два стола, на шесть человек каждый; все места оказались заняты. Я озирался, охваченный легкой паникой; на выручку мне пришел Рене. «Какие проблемы? Идите к нам! – пригласил он широ­ким жестом. – Добавим прибор с краю».

Так я очутился в компании, со­стоящей из супружеских пар: экологи, натуропаты – заодно открылось, что их зовут Альбер и Сюзанна, – и почтенные колбасники. Разделение на группы объяснялось, как я очень скоро убедился, не реальной близо­стью между людьми, а всего лишь необходимостью быстро выбрать мес­то за столом; как нередко случается в экстренных ситуациях, пары ин­стинктивно соединились; в сущности, этот обед представлял собой только первый раунд, во время которого участникам надлежало присмо­треться друг к другу.

Сначала разговор зашел о массажах – натуропатов они интересовали чрезвычайно. Накануне вечером Альбер и Сюзанна предпочли традици­онным тайским танцам великолепный массаж спины. Рене игриво улыб­нулся, но Альбер осадил его взглядом, сразу дав понять, что смешки тут совершенно неуместны. Традиционный тайский массаж, произнес он с пафосом, не имеет ничего общего со всякими гнусностями; это плод ци­вилизации, которая насчитывает сотни, даже тысячи лет, к тому же он полностью согласуется с китайским учением об иглотерапии. Они сами практиковали его у себя в Монбельяре, но, разумеется, не могли срав­ниться с тайскими массажистами в сноровке; прошедшим вечером, за­ключил он, они получили прекрасный урок. Эрик и Сильви слушали их как завороженные. Рене смущенно кашлянул; в самом деле, эротика ни­как не вязалась с четой из Монбельяра. И кто это выдумал, что Франция страна фривольности? Франция страна скуки и угрюмого бюрократизма.

«Мне тоже вчера девушка делала массаж, – робко вставил я, – нача­ла со спины, а закончила яйцами». Поскольку рот у меня в эту минуту был забит орехами кешью, никто, казалось, не разобрал моих слов, кро­ме Сильви, посмотревшей на меня с ужасом. Я отпил глоток пива и без смущения выдержал ее взгляд: сама-то она хоть способна обиходить мужское хозяйство? Это еще требовалось доказать. А пока что я мог спо­койно дожидаться своего кофе.

«Здешние малышки и вправду очень милы», – отозвалась Жозетт, усугубив общее замешательство, и взяла ломтик папайи. Кофе задержи­вался. Чем заняться под конец обеда, если нельзя курить? Я наблюдал, как в душе у всех постепенно зрела досада. Мы с трудом сумели кое-как закруглить разговор общими соображениями о климате.

• Предыдущая
• 10/57
• Следующая