Стеклянный дом, или Ключи от смерти - Устинов Сергей Львович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/72
• Следующая

— Стасик, Стасик, — клокотало и булькало в трубке, — Стасик, Женьку убили, зарезали Женьку...

Спросонья я ничего не мог понять. Какого Женьку зарезали? При чем здесь я? И вдруг окончательно, наверное, проснувшись, догадался, что это булькает не в трубке, это клокочет в горле у человека на том конце провода. Что человек этот давится слезами. И тогда сразу же узнал его голос, и ужаснулся, потому что понял, какую (а не какого!) Женьку зарезали.

И хотя я все еще продолжал держать рыдающую трубку возле уха, слова туго доходили до моего сознания. Только стояли в глазах давешние носилки с непохожим на человека тяжелым цветастым кулем и малиновое пятно, расползающееся посреди грязной лужи.

Котик Шурпин сидел у стены, растекшись по креслу для посетителей, как большая выброшенная штормом на берег медуза.

Он больше не плакал, но его лицо, в обычной жизни мясисто-розовое, как хороший кусок парной телятины, а сейчас опухшее от слез и бессонной ночи, словно заветрилось, обретя неприятный серый налет. В толстых губах он мусолил огрызок давно потухшей сигары, расслабленно взирая на происходящие в моем офисе события. Отправить его домой одного я не решился и предложил посидеть здесь, в моей конторе, расположенной в моем же подъезде, только на первом этаже, подождать, покуда я управлюсь с текущими делами. Дела текли одно за другим, то являлись новые клиенты, то заходили с какими-нибудь новостями внештатные агенты, звонил телефон, скрипел факс, но Котик, казалось, погрузился в глубокую нирвану, перестав замечать не только происходящие вокруг события, но и течение времени. Даже бурный скандал, разворачивающийся посреди моего кабинета и грозивший вот-вот перерасти в рукоприкладство, не вызвал в его глазах ни жизни, ни интереса.

Скандал, между тем, был вполне ожидаемый и даже, можно сказать, запрограммированный. На мой стол наваливался впалой грудью чрезвычайно изысканно одетый (шерстяная пара от Кардена, шелковый галстук от Гуччи), а в остальном довольно маловыразительный типчик ростом с недокормленного тинейджера, но с морщинистым старушечьим личиком, как он сам представился, брокер широкого профиля по фамилии Фиклин. Он брызгал слюной и сверкал на меня глазами.

— Или вы вернете мне деньги, — злобно шипел он, страшно кривя рот и угрожающе потрясая маленькими кулачками, под одним из которых над белоснежным манжетом посверкивал золотой «роллекс», — или... или я...

— Или вы — что? — холодно осведомился я. — Лопните от злости прямо здесь назло моей уборщице?

— Не дождетесь! — выкрикнул он, наливаясь кровью. — А дождетесь, что я закрою вашу паршивую шарашкину контору к чертовой матери! Да, разорю и закрою! Через суд!

— Ах, вот как, через суд, — вежливо удивился я.

— Именно! — подтвердил он, отчетливо скрипнув зубами. — Через суд! Не отвертитесь! — От бешенства ему, видимо, стали плохо даваться длинные периоды, и он продолжал выплевывать в меня односложными предложениями: — Договор! Пленка! Все есть! Невыполнение! Обязательств!

— Позвольте, — я попытался спокойным рассудительным тоном понизить градус нашей все больше накаляющейся беседы. — Если все есть, то какое же невыполнение? Вы поручили мне работу, я ее сделал... — При этих словах я вспомнил свои эквилибристические упражнения на мокрой загаженной крыше и мысленно содрогнулся, но на моем тоне, надеюсь, это не слишком отразилось. — Поверьте, я очень старался, и считаю, что гонорар отработан мною в полной мере...

Но мои миролюбивые попытки были отбиты с нарастающей яростью:

— Работу он сделал! — дико клацая зубами, заорал морщинистый, неожиданно резким жестом выхватил из кармана пиджака магнитофонную кассету и принялся размахивать ею перед моим лицом. — Это — работа? То, что вы мне подсунули, это — работа? Я, как идиот, плачу вам деньги, а в результате получаю пленку, ставлю ее в магнитофон — и что слышу?! Свадебный марш Мендельсона!

— А вы бы что хотели, траурный марш Шопена? — не удержался я. — Так сказать, похороны любви?

Фиклин неожиданно не то сник, не то перегорел и успокоился. Сунул кассету обратно в карман и сообщил ровным бесцветным голосом:

— Вы жулик.

— По морде — не дождетесь, — быстро ответил я ему. — А вот вытолкать взашей — это запросто.

— Отдайте пленку, — угрюмо потребовал он. Ему не то, что Цезарю, подозрений было мало, ему требовались доказательства. — Отдайте, а то будет скандал.

— Не будет, — отрезал я, решив, что пора переходить на жесткий тон. — Гонорар отработан, потому что свои обязательства я выполнил. А вот вы свои — нет. В договоре ясно сказано, что наше агентство не занимается супружескими изменами. Пункт шесть-два-один. А ниже, в пункте семь-два-два черным по белому написано, что в случае предоставления клиентом заведомо ложной информации об объекте исследования, агентство вправе либо прекратить таковое исследование, либо, если информация по объекту уже собрана, не передавать ее клиенту. Вы это читали, вы под этим подписались, и вы нас обманули.

— Она моя секретарша, — снова сжимая зубы, заявил он.

— Но при этом она ваша жена, — парировал я.

— А он мой партнер по бизнесу!

— Да, не повезло вам, — согласился я. — И раз уж вы действительно уплатили мне за работу, я вам кое-что все-таки сообщу, на словах. Так сказать, без протокола. Самое последнее, что интересовало вашего партнера в вашей жене, это ваш бизнес.

Вдруг, потеряв, видимо, остатки самообладания, он скакнул вперед, скрюченными пальцами вцепился мне в плечи и я прямо перед собой увидел его оскаленную, потерявшую всякий человеческий облик рожу.

— Отдай пленку! — рычал он. — Не надо денег, пленку дай, сволочь!

Я бы мог просто стряхнуть его с себя, как насекомое, но пока посчитал это ниже достоинства руководителя и крикнул в соседнюю комнату:

— Тима! Проводи, пожалуйста, клиента к выходу!

Мой младший партнер Тима Прокопчик вырос на пороге буквально через мгновение, и одного этого оказалось вполне достаточно. Его широкая фигура с крепкими покатыми плечами и длинными руками, а главное, его лицо, исполосованное шрамами не меньше, чем фиклинская физиономия морщинами, на неподготовленных людей производят обычно сильное впечатление. Никто ведь не знает, что на самом деле он человек немощный и чрезвычайно болезненный, по крайней мере, если верить его собственным рассказам. А шрамы на лице оттого, что в далекой юности Прокопчик, катаясь на велосипеде, решил резво проскочить между двух мужчин, гуськом переходящих улицу. Впоследствии оказалось, что это были рабочие, несущие огромное витринное стекло.

Не успел Тима сделать по направлению к нам и двух шагов, как явно относящийся к числу неподготовленных Фик-лин отпрянул от меня и в испуге попытался отгородиться от Прокопчика стулом. Но тот легко дотянулся до него, ухватил за ворот дорогостоящего пиджака и, как нашкодившего мальчишку, повел к двери. Фиклин не сопротивлялся. Мгновенно утратив боевой пыл и растеряв агрессию, он теперь только жалобно канючил:

— Ну дайте пленочку, неужели жалко? Что за идиотские принципы? Она же вам ни к чему! Подумаешь, пункт какой-то... Я ведь заплатил... И еще могу заплатить... Скажите, сколько! Тысячу баксов! Полторы!..

— Договор дороже денег, — гордо отрезал я.

Тима же вывел клиента в прихожую, распахнул входную дверь и, прежде чем придать ему необходимое ускорение, дружелюбно поделился с ним житейской мудростью:

— З-з-за женой надо н-не следить, а ух-х-хаживать!

Наконец, как ни оттягивал я этот момент, оправдывая себя текучкой, навалившимися делами, он настал. Посетителей не было, телефон молчал. Пришло время исполнять долг старого друга. Ведь зачем-то именно мне спозаранку позвонил рыдающий Котик, а потом в самые тяжкие для себя минуты, прямо из милиции, где провел большую часть ночи, явился опять же ко мне.

Что в таких случаях требуется? Надо срочно найти какие-то слова поддержки, утешения. С тоской я думал о том, как половчей приступить к этому деликатному делу. Да, психотерапевт из меня всегда был, как из говна пуля. Ну, что я могу ему сказать, чем утешить? Может, он ждет от меня мнения профессионала? Но вряд ли его успокоит, если, опираясь на свой действительно немалый опыт, я начну ему объяснять, что шансов на поимку маньяка, убившего Женьку, крайне мало. Что маньяк — это прежде всего отсутствие каких-либо причинно-следственных связей, любых привязок преступника к месту, времени, другим людям и событиям, вообще к чему-то, кроме больного сознания оказавшегося на пути его жены нелюдя. Неведомо откуда возникшего и неведомо куда канувшего. Нет уж, дудки, пускай ему это Харин, или кто там еще, объясняет.

• Предыдущая
• 3/72
• Следующая