Неустановленное лицо - Устинов Сергей Львович - Страница 53

• Предыдущая
• 53/54
• Следующая

Фатеев тронулся с места. Мы тоже. Пошебуршав задумчиво разрядами, рация сообщила, что кавалькада, ведомая белыми “Жигулями”, направляется в сторону Садового кольца.

Выехав на Садовое, футболист вроде бы целеустремленно рванул по направлению от Зубовской к Маяковской. Но вдруг, перестроившись в правый ряд, затормозил у тротуара, вылез из машины и вошел в будку телефона-автомата.

Мы с Севериным тревожно переглянулись. Кому он звонит? Что задумал? Какое отвратительное ощущение неизвестности! И еще хуже – беспомощности.

Фатеев вернулся в машину, но с места не тронулся. Сидел и курил, открыв окно. Северин извелся, извертелся на своем водительском месте, то выключал двигатель, то снова включал. Мне тоже было не легче – я не отрывал глаз от стрелки часов. Ровно через двенадцать минут футболист выехал на дорогу.

Доехали до улицы Горького, свернули направо. Слава Богу, в летний воскресный вечер в городе полным-полно машин – все возвращаются с дач! Это облегчает нашу работу.

На Манежной площади Фатеев снова взял вправо. Проехали мимо университета, альма-матер, на которую мы сейчас, напряженно глядя перед собой, не обратили никакого внимания. Пересекли Большой Каменный мост. Поворот на стрелку – едем по набережной канала мимо Третьяковки. Едем не торопясь, километров сорок в час: узкая дорога с плохим, давно не ремонтированным покрытием. И поэтому не очень даже тревожимся, когда узнаем:

Фатеев остановился.

Что случилось? Может, колесо спустило? Движение здесь одностороннее, не развернешься. Один переулок проехали, до другого не доехали. В домах по-над речкой в основном какие-то учреждения, сейчас закрытые... Северин повернул ко мне нахмуренное, недоумевающее лицо, и тут рация заговорила.

Все произошло мгновенно и совершенно неожиданно. Фатеев вылез из “шестерки” на проезжую часть, закрыл машину и бегом бросился по узенькому горбатому пешеходному мостику на тот берег канала у схода с моста, его ждала запыленная зеленая “восьмерка” с молодой женщиной за рулем. Увидев бегущего Фатеева, женщина проворно пересела с водительского кресла на пассажирское. Футболист прыгнул за руль, “восьмерка”, скрипнув на пыльном асфальте, рванула в противоположную от нас сторону: До ближайшего разворота – минимум минута, да столько же обратно. Стас с размаху хряснул кулаком по баранке.

Это что же получается, обалдело думал я, слушая, как взахлеб оправдывается рация, – они даже номер “восьмерки” не сумели разглядеть, его закрывал парапет. Не мы – а нас оставили в дураках? Футболист оказался умнее или, во всяком случае, хитрее, предусмотрительнее, чем о нем думали. Ну что ж, как говорится, за что боролись... Мы действовали, руководствуясь принципом – промедление смерти подобно. Извиняет ли нас то, что в нашей ситуации это даже никакая не аллегория? Не предстоит ли нам с горечью узнать, чему бывает подобна спешка? В эфире раздался спокойный, размеренный голос Комарова:

– Внимание, “Дон” сообщает для всех, кого это касается: вариант “двойка”. Повторяю: “Дон” – всем заинтересованным, вариант “двойка”. Пятый, вы меня слышите?

– Слышим, – пискнул где-то очень далеко пятый. – Поняли. “Двойка”. Приступаем.

Конечно, мы при детальной разработке плана не могли не учесть такое или похожее развитие событий. Оно и предусматривалось “двойкой”. Главный минус в этом варианте был тот, что в ход шло четвертое “если”. Он целиком исходил из допущения, что дача, куда мы все так сегодня стремимся, находится именно в Малаховке.

Скрипя покрышками, Стас летел через Таганку к Волгоградскому проспекту. Эфир молчал. Молчали и мы. Да и о чем было теперь говорить? Молиться? Этого мы не умеем...

– “Дон”, я пятый, – сказало радио набравшим силу близким голосом, когда мы пролетали метро “Текстильщики”. – Зеленая “восьмерка”, номер 11-89, объект за рулем, больше в машине никого не видно. Следуем за ним. Как поняли?

Северин сбросил скорость и повернул ко мне счастливое лицо. Сработало! Наша машина, специально на такой случай поставленная в засаде на выезде из города в направлении Малаховки, “приняла” Фатеева.

Был час, как говорят французы, между собакой и волком. Солнце уже село за домами, но с облаков еще струился рассеянный свет. Воздух густел и серел на глазах. В ста метрах стало невозможно различить человека. Вскоре после малаховского переезда Фатеев свернул с асфальта на проселок, и мы поняли, что дело близится к финалу.

– Хорошо бы он остановился возле дачи и пошел, например, ворота открывать, – говорил я Стасу, пока мы на медленной скорости катили в сумерках по безлюдной дороге. – Взяли бы его тут тихонько, и...

Как это часто бывает, действительность оборвала мои мечты в самой грубой форме.

– Ах, мать твою! – сообщил эфир. – Там канава через дорогу, трубы кладут, что ли... Он бросил машину и пошел пешком.

Северин надавил на газ. Машина сползла с асфальта и с потушенными огнями двинулась по проселку, переваливаясь на ухабах. Как бы, черт побери, ребята не упустили его впотьмах!

– Все, – вздохнуло радио почти шепотом. – Зашел в калитку. Хлебная, дом десять. Окапываемся.

Дом возвышался метрах в тридцати за забором темной громадиной на фоне серого неба. Участок был засажен кустами и деревьями, только узенькая дорожка, мощенная плиткой, белела от калитки к крыльцу. Я стоял у забора в тени огромного векового клена и думал: неужели мы впрямь добрались сюда и там, за этими темными окнами, – Ольга? Вот оно, пятое “если”! Нашли мы Ольгу Троепольскую или снова все впустую?

Рядом со мной вырос высокий начальственный силуэт, и я услышал негромкий голос Комарова:

– По два человека на каждый соседний участок. Вдоль забора. Три человека на ту сторону дачи, в тыл. Рации у всех есть? Работаем по команде...

Договорить он не успел. Дача перед нами вспыхнула сразу вся, озарившись изнутри неземным багровым светом. Вспыхнула, как спичечный коробок в костре, и заполыхала, загудела, вздымая в почерневшее небо жадные раскаленные языки.

– Стой! Назад! – успел крикнуть Северин, но я уже не слушал. Перескочив через забор, я несся к дому, не замечая, как хлещут, обдирают одежду и кожу колючие ветки.

Входная дверь была закрыта, из-под нее выбивался дым. Я вышиб ее плечом и ввалился внутрь. От дыма запершило в горле, заслезились глаза. Следующую дверь, обитую ватином, я рванул на себя, сорвав, видно, с крючка. Передо мной был коридор, заполненный дымом. Стены горели, я различил в Отблесках пламени три двери. Чувствуя, что больше полминуты мне тут не продержаться, я открыл первую – и сразу захлопнул, там бушевало пламя. За второй находилась кухня, в ней тоже все полыхало. Я открыл третью дверь и первое, что увидел, был человек на полу, ничком, лицом вниз. Сверху на меня летели горящие комья пакли, я почувствовал, что рубашка местами тлеет на мне, я почти ничего не видел сквозь дым, сквозь слезы. Надо было бежать немедленно, но я сделал последний шаг, схватил человека за плечо и перевернул его. В свете горящих стен на меня глянуло удлиненное безжизненное лицо с закатившимися глазами, в съехавших набок очках. И это было последнее, что я помню, потому что потом на меня рухнул потолок.

• Предыдущая
• 53/54
• Следующая