Можете на меня положиться - Устинов Сергей Львович - Страница 39
- Предыдущая
- 39/41
- Следующая
– Кто? Я не знаю? – насторожился Марат. Саша рассказал ему про Дмитрия Леонидовича Долгополова, дядю Диму. Марат с сомнением пожевал губами:
– Не слышал. Говоришь, солидный мужик? Это еще проверить надо. Бывает, с виду-то он солидный, а на самом деле первейший жулик.
Саша пожал плечами: Дмитрий Леонидович – жулик? Смех да и только! Но промолчал.
– Сделаем так, – сказал Марат. – Разузнай мне все про него подробно, но только чтоб никто не повял, что ты интерес дуешься. Сумеешь?
Саша снова пожал плечами. Дескать, чего тут не суметь? Через несколько дней он докладывал Марату вес, что узнал от отца, от Никиты и даже от самого дяди Димы, который, как известно, любил рассказывать о себе и своей коллекции всякому, кто желал слушать. Марат даже что-то помечал в блокнотике и задавал вопросы, на которые Саша охотно отвечал, не замечая, что разговор как-то сам собой все время соскальзывает с личности генерала Долгополова на образ жизни его домочадцев. Кто когда ходит на работу или учебу, кто остается дома.
– Спасибо тебе, помог, – сказал Марат серьезно, захлопывая блокнот. Саша был на вершине гордости.
– На, – сказал Марат, вынимая из кармана толстую пачку денег и отсчитывая сто рублей. – Заработал.
Саша смутился, попытался отказаться. Он хотел дружески, в качестве любезности. Но Марат сказал наставительно:
– Запомни: дружба дружбой, а денежки врозь. От честно заработанного отказываться не полагается. Лишнее только на суде дают...
И Саша взял. Как проклинал он потом свою глупость, мчась к Центральному телеграфу, где надеялся найти Марата. Оказывается, его так легко купить, так легко обмануть! Как... как последнего “лоха”!
В глубине души у него еще теплилась надежда, что Марат тоже мог просто проговориться кому-то, рассказать о квартире Долгополовых. Очень, очень слабая надежда. До позднего вечера проболтался Саша в тот день у телеграфа, бродил по центральным улицам, заглядывал в окна кафе и ресторанов, пытался даже прорваться в “Прагу”, но надменный швейцар презрительно прогнал его прочь. Марата нигде не было.
Когда стемнело, он вернулся домой и пробрался в свою комнату, стараясь не шуметь, больше всего на свете боясь попасться на глаза отцу или мачехе: ему казалось, что они сразу все поймут по его виду. Пришла ночь, но и она не принесла Саше Латынину забвения. Он почти не спал и встретил утро осунувшимся, с синяками под глазами и с нехорошими мыслями в голове.
Марат позвонил сам днем, когда Саша вернулся из школы. Предложил встретиться. И, едва увидев его, сразу понял, что Саша обо всем догадался. Заговорил совершенно другим тоном.
– Все, не рыпайся, – сказал он резко. – Дело сделано, а ты – наводчик. Говоря юридическим языком – соучастник. Статья 146-я от шести до пятнадцати, читай УК.
– Я не наводчик – упрямо замотал головой Саша, чувствуя, как слезы подступают у него к глазам.
– В милиции будешь оправдываться, – зло усмехнулся Марат. – Но учти: даже если побежишь стучать, спекуляцию тебе все равно не простят. Знаешь, что такое спекуляция? Скупка или перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы, понял? Я ведь молчать не стану, и Серега-официант тоже, всё скажем. А пару-тройку из тех, кому ты сдавал, найти легче легкого. Спросят меня: почем отдавал? А их: почем брал? И весь ты будешь тут как на ладони! Статья 154-я, от двух до семи с конфискацией.
Земля уходила из-под ног у Саши Латынина в эти минуты. Все ожидаемое многообразие жизни оборачивалось одной серой, однообразной нотой: герой нашего времени, образец для подражания оказался примитивным грабителем. Но Саша не ощущал этой банальности, а значит, следующего за ней разочарования. В этот момент он ощущал один только ужас.
Марат между тем сменил тон на более спокойный:
– Кстати, за папочкину квартиру можешь не беспокоиться. Раз ты теперь с нами, с ней ничего не случится. И еще. Вот тебе три сотни, это твоя доля, для начала. Бери, бери, – уже жестче добавил Марат, увидев, что Саша не хочет, – я ж тебе говорил: от заработанного не отказываются, а лишнее только на суде дают!
Сашу передернуло так, будто глотнул хины. Давешняя забавная прибаутка повернулась к нему новой, жуткой и реальной стороной. И Саша взял деньги. Потом он мне объяснил, что попросту побоялся не взять. С этой минуты и до самой встречи со мной он почти все время боялся.
Да, тяжелые времена начались в его жизни. Он вдрызг разругался с преданной Диной, которая лезла к нему со своим участием. (Теперь-то он понимает, что сердился на нее за то, что не мог ей всего рассказать. А не мог потому, что боялся. И еще потому, что было стыдно.) Ходил злой, издерганный. И – одинокий. Так продолжалось несколько дней, и все это время в нем зрело решение: бежать. А когда оно окончательно созрело, он пришел к единственному взрослому, которому мог показать свои стихи и доверить тайну. Он пришел к Кригеру.
Кригер, как видно, хорошо оценил степень опасности. Он был великим идеалистом, но прожил долгую и не всегда легкую жизнь, у него имелся за плечами опыт этой жизни, и он понял, что здесь пороть горячку не следует. Кригер не стал звонить во все колокола, опасаясь, как бы с водой не выплеснуть и ребенка. И он написал мне письмо с просьбой о помощи.
Вот теперь, излагая ход событий, неизвестных мне до встречи с Сашей Латыниным, я, можно сказать, подхожу к самой что ни на есть кульминационной точке. Скажем прямо, кульминация эта мало была обусловлена предыдущим развитием действий. Скорее, следует отнести ее к категории незапланированных случайностей (не забывая при этом, что случайность есть категория закономерности). Но так или иначе, а она оказала решающее влияние на все: одни события ускорила, другие вообще поставила с ног на голову. Саша нашел пистолет.
Саша нашел пистолет в своей собственной квартире. Рылся на антресолях в поисках старого рюкзака, с которым собирался уезжать из Москвы, и наткнулся на него в самом углу. Пистолет лежал, прикрытый сверху грудой тряпок. Табличка на его рукоятке не оставляла сомнений, кому он принадлежит: “Тов. Долгополову Д.Л. За верную службу Родине”.
Саша спустился со стремянки и стоял в коридоре, тупо рассматривая эту надпись, когда отворилась дверь отцовского кабинета. Виктор Васильевич повел себя неожиданным образом. Мягко забрав у Саши пистолет и положив в карман, он обнял сына за плечи и увел к себе. Здесь он посадил Сашу в кресло напротив себя, взял его руки в свои и долго молчал, то ли решаясь на что-то, то ли собираясь с мыслями...
Сухов слушал меня внимательно, машинально рисуя на листке бумаги кружки и квадратики, но я заметил, что в процессе моего рассказа между бессмысленными каракулями появились две-три короткие записи, причем одна даже с тремя восклицательными знаками. Я ликовал.
Разумеется, все это я рассказывал Сухову в несколько более упрощенном виде, без особых прикрас и лирических отступлений: только факты. Однако некоторых театральных эффектов я все-таки не чурался и, дойдя до того места, когда Виктор Васильевич застукал Сашу в коридоре с пистолетом в руках, сделал паузу, во время которой Сухов отложил ручку, откинулся на спинку стула, вздохнул и пробормотал:
– Да, что-то в этом роде мы предполагали.
– Вот как, – сказал я с сожалением. Театральный эффект пропал даром.
Сухов взглянул на меня и усмехнулся.
– Ты, может быть, не заметил, – проговорил он иронически, – но мы в общем-то тоже старались не терять времени даром.
Это был явный намек на нашу вчерашнюю встречу, которой увенчался мой бесславный вояж в Крылатское.
– Ну ладно, – махнул рукой Сухов, переводя разговор, и я высоко оценил его благородство. – Рассказывай дальше.
Дальше у меня было припасено самое главное. Так, во всяком случае, мне представлялось. Дальше следовала история Виктора Васильевича Латынина. Как я ее понимал.
Вероятно, все началось несколько лет назад, когда Латынин-старший вдруг понял, что антикварный бизнес идет на спад. Как это сказала Елена Сергеевна? “Сейчас с этим стало так трудно!” Все меньше, даже в провинции, оставалось простофиль, готовых за гроши отдать уникальные вещи. А тут еще и конкуренция за последние годы возросла. Латынин же привык жить, ни в чем себе не отказывая. Конечно, он мог бы потихоньку продавать свою коллекцию. Но в том-то и дело, что расставаться он ни с чем не хотел. Вся жизнь он что-то приобретал, собственно, из этого и состояла его жизнь, в этом был ее главный смысл. И начать отдавать – значило изменить себе. А изменять себе Виктор Васильевич Латынин не привык. Вот тогда, по всей видимости, они и нашли друг друга с Маратом. “Клиенты” были из среды знакомых Латынина, исполнение Старикова и Галая.
- Предыдущая
- 39/41
- Следующая
