Можете на меня положиться - Устинов Сергей Львович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/41
• Следующая

В тесной комнатке нашего фотокора Феликса Громова, как всегда, было не повернуться. Двое сотрудников из сельского отдела азартно играли в настольный футбол. Кротов, заведующий школьным отделом, судил. Сам Феликс сидел на высоком табурете перед своим столом, засыпанным фотографиями, как осенняя мостовая опавшими листьями. Перед ним стояла незнакомая мне девушка. Феликс недовольно ей выговаривал, перебирая в руках карточки:

– Ну почему они у тебя стоят, как на митинге, все в ряд? Я тебя посылал сделать мне репортаж, а что ты принесла? Знаешь ты, что такое ре-пор-таж? Не можешь поймать подходящий для съемки момент – организуй его! Мне нужна картинка из жизни, а не открытка “на память об отдыхе в солнечном Геленджике”!

Я остановился в дверях.

– Здорово, Игорек, – бросил мне Феликс, все еще хмурясь. – Вот, женщина-фотокор, виданное ли дело! Прислали, понимаешь, на стажировку.

Женщина-фотокор совсем, похоже, не была напугана Феликсовым разносом. Наоборот, она улыбалась. На вид ей было года двадцать три, не больше. Мальчишеская фигура и одевается по-мальчишески: джинсики, куртка на молнии. Личико мелкое, с остренькими чертами, а глаза большие и серые, стрижена коротко. Короче, осмотром я остался доволен. Я решил, что мне сейчас самое время обращать внимание на молоденьких женщин. Пусть даже фотокоров.

Феликс презрительно бросил фотографии в общую кучу и повернулся ко мне:

– Что нового? Я замялся. Меня смущало присутствие посторонних.

– Как тебе сказать... – начал я. – Помнишь, у тебя за шкафом стояла раньше такая раскладушка, она еще жива?

Феликс радостно хлопнул меня по спине:

– Опять тебя Нинка выгнала? Ну хоть на этот раз окончательно?

Я укоризненно посмотрел на него. Все-таки есть что-то неприличное в том, что жена выставляет тебя за дверь.

– А, ерунда! – Феликс – холостяк с большим опытом. Он говорит, что женится на той, которая объяснит ему, зачем вообще надо жениться. – Вот тебе ключ, где что лежит, ты знаешь. Будешь в городе, купи какой-нибудь жратвы.

Из комнаты Громова я вышел, унося с собой два убеждения. Первое: мужская дружба – великая вещь. И второе: сероглазого стажера отдали стажироваться не туда, куда следовало.

Навстречу мне по коридору шла, тяжело ступая, секретарша редактора Нора Яковлевна. Это не женщина, а дворец. Посторонние, попав к нам впервые, принимают ее за начальство. Она пережила одиннадцать главных редакторов, но говорят, тридцать пять лет iазад это была стройная тихая девочка.

– Максимов, – сказала она мне, слегка отдуваясь, – я тебя ищу по всей редакции. Третий раз звонит какой-то гражданин. Иди в приемную, он ждет у телефона.

Это, конечно, был Кригер.

– Мой мальчик, мы как-то недоговорили с тобой утром. Я тебя случайно не разбудил?

В голосе его была тревога.

– Нет, что вы, все в порядке, Эрнст Теодорович, – ответил я, прикидывая, как бы это поделикатней сказать ему, чтобы он больше не звонил по тому телефону.

– Так ты можешь ко мне приехать? В письме я не стал всего писать, а с тех пор выяснилось, что дело гораздо хуже. Гораздо хуже! Мне нужно, чтобы ты приехал немедленно. Я могу на тебя положиться?

Я подумал, что его выражения так же архаичны, как он сам.

– Можете, Эрнст Теодорович. Вы дома?

– Да, да! Все время дома. Разве только спущусь за газетами. Жду тебя!

Я потел в свой кабинет, сел за стол и еще раз перечитал письмо Кригера:

“Мой мальчик! Я надеюсь на твою помощь. Один из моих бывших учеников (ты знаешь, я теперь на пенсии, но кое-кто из ребят меня навещает) попал, кажется, в дурную компанию. Ужасно, потому что это школьник, сын вполне приличных и интеллигентных родителей, весьма одаренный молодой человек. Я хорошо знаю его и вначале даже отказывался верить, но факты убедили меня. Боюсь, здесь дело не обошлось без каких-то весьма и весьма нехороших людей. Если ты и твоя газета сможете помочь, это будет святое дело. Подробности расскажу при встрече. Позвони мне, мой мальчик”.

Кригер жил в районе Колхозной, рядом со школой, в которой работал, где учил меня и десятки и сотни таких же “мальчиков” и “девочек”. Многие из них на долгие годы сохраняли к нему теплое отношение, со временем сдобренное снисходительностью. Несколько лет назад, когда его дом так же, как когда-то и мой, собрались сносить, он получил вместе с женой однокомнатную квартиру на самом верху шестнадцатиэтажной башни, одной из тех, что строились на месте наших прежних развалюх. Некогда и я приложил кое-какие усилия, чтобы помочь ему добиться этого: старику предлагали переезжать в новый район, но он категорически отказывался расстаться со школой, в которой проработал почти тридцать лет, и в исполкоме пошли наконец навстречу.

Я остановился прямо перед подъездом, вызвав заметное неудовольствие у старушек на лавочке. Наверное, эти старушки как явление вечны: ям все равно, где сидеть, перед избушкой на курьих ножках или здесь, в гуще города, у основания современного небоскреба. Но тут мне на память пришли слова одного знакомого участкового, который, бывало, говаривал, что лично для него пройти мимо этого музея и не поздороваться – на грани служебного преступления. Подумав, я решил уважить старушек и отогнал машину в сторону.

Взбежав по ступенькам, я догнал на входе женщину с двумя сумками и галантно придержал ей дверь. В ту же секунду буквально у меня под рукой прошмыгнули двое мальчишек лет по десять и опрометью бросились вверх по лестнице. Я видел, как один из них нажал кнопку лифта, двери распахнулись, оба с грохотом ввалились в кабину и уехали.

Вслед за женщиной, которая бормотала что-то о нынешней невоспитанной молодежи, я поднялся на площадку и нажал кнопку второго лифта, но она выскочила обратно.

– Этот не работает, – сказала женщина, устало ставя сумки на кафельный пол. – С одним целую неделю мучаемся. Все обещают да обещают...

На световом табло зажигались цифры. Лифт шел на самый верх: 13, 14, 15... Наконец зажглась цифра 16.

Я подумал, что нет худа без добра. При отсутствии второго лифта мне никак не удастся разминуться с Кригером, если даже ему именно сейчас взбредет в голову пойти за газетами.

– Кнопку нажмите, – попросила женщина.

Задумавшись, я действительно забыл об этом и сейчас протянул руку, но уже не было нужды: лифт сам двинулся вниз. 15, 14, 13.

Подошла еще одна женщина, тоже с сумками.

– Поместимся все? – весело спросила она.

– Поместимся, – бодро ответила ей первая. Я отошел в сторону, пропуская их вперед. Двери распахнулись. Женщины шагнули было в проем, но замешкались. Они почему-то смотрели на пол, но из-за их сумок я не видел, что там такое. Тут они обе стали вдруг пятиться и расступились. Но прежде чем двери начали автоматически закрываться, я увидел на полу человека с неестественно вывернутой шеей. Старого моего учителя.

В последний момент я успел сунуть ногу между дверьми. Жест этот выглядел дико, но достиг цели. Сработала автоматика, двери разъехались.

– Инфаркт, наверное, – сказали за моей спиной.

Народ в подъезде прибывал. Неловко толкаясь, удерживая все время норовящие закрыться двери, мы вынесли старика из лифта и положили на пол. Одна из женщин сунула ему под голову сумку, но он вряд ли уже в этом нуждался.

После короткого совещания мы позвонили в ближайшую квартиру, перенесли Кригера туда и положили на диван в кухне. Вызвали “скорую”. Какие-то люди входили и выходили. Для меня уже не было сомнений, что Кригер мертв. Но врач со “скорой”, подняв безжизненную руку, пощупал пульс, приоткрыл веко.

– У него было больное сердце, – тихо сказал я.

– Посторонних попрошу выйти, – не оборачиваясь, произнес врач, а фельдшер, приехавший с ним, сделал такое движение, будто хотел обнять всех нас сразу, и зашептал: “Выходите, выходите, доктор сердится”.

Мы вышли. Через несколько минут вслед за нами выскочил фельдшер и скорым шагом понесся к машине.

• Предыдущая
• 3/41
• Следующая