Кто не спрятался - Устинов Сергей Львович - Страница 31

• Предыдущая
• 31/39
• Следующая

Я уже минут десять стоял на самом верху лестницы между двумя колоннами, а никого, хотя бы отдаленно похожего на Глобуса, не было видно. Наездники в своих качалках один за другим выкатывались на старт. Я поискал глазами Дыскина. Он стоял с другой стороны, методически обшаривая взглядом публику. Вид у него был смурной.

Ударил гонг, лошади побежали. Все взгляды были теперь устремлены на дорожку. Вдруг по толпе прошло глухое брожение, будто порывом ветра колыхнуло верхушки деревьев.

– Арбат сбоил и сделал проскачку, – бесстрастным голосом сообщил репродуктор.

– Ах, мать твою! – воскликнул мужчина в клетчатой кепке рядом со мной и даже зачем-то ударил меня программкой по плечу. – Жулье! Арбат – невыбитый фонарь! Его весь ипподром играет!

Я сочувственно кивнул ему и в процессе этого кивка увидел прямо под собой, пятью ступенями ниже, круглую, как шар, лысую голову. Быстро взглянув на Дыскина, я понял, что он тоже увидел Глобуса. Ну, сказал я сам себе, с Богом!

Рядом с лысиной возвышалась черноволосая лохматая голова, посредством крепкой борцовской шеи укрепленная на широченных плечах. Если мне не изменяла память, именно этот паренек сидел тогда за рулем белого ворованного “москвича”. Второй был, кажется, пониже ростом и к тому же белобрыс. Интересно, к кому из них двоих у меня имеется небольшой счетик?

Глобус что-то пометил в программке карандашиком и, обернувшись, сказал несколько слов красивому молодому человеку в твидовой куртке, отчего тот засмеялся. Я начал потихоньку спускаться к ним. Когда между нами осталась одна ступенька, я остановился. Нас разделяло несколько голов, но теперь при желании можно было расслышать отдельные слова.

Заезд окончился. На землю полетели тысячи проигравших билетиков. Голубое несбывшееся счастье.

– Иди получи, – лениво бросил Глобус своему черноволосому телохранителю. Голос у него был бархатный, с легкой хрипотцой.

Раздвигая толпу плечом, лохматый протиснулся вниз, к барьеру, и оказался рядом с маленьким плотным коротышкой в распахнутом пальто, вокруг которого происходило постоянное движение наподобие водоворота. Люди подходили и отходили, совали деньги или, наоборот, получали, а букмекер с непостижимой скоростью обслуживал клиентов, успевая считать купюры и что-то чиркать в своей программке. Однако с появлением лохматого в рабочем ритме коротышки произошел легкий сбой. Оставив на секунду-другую остальных игроков, он нашел для посыльного Глобуса не только деньги, но и улыбочку. Как мне показалось – слегка подобострастную.

Красавчик в твидовой куртке слегка наклонился к уху лысого. Я весь подался вперед и услышал:

– Мы сегодня играем конюшню?

– Да, – буркнул в ответ Глобус. – Два раза. Все заряжено.

Красавчик с удовлетворенным видом откинулся. “Отлично, – подумал я. – “Мы” – это замечательно!” Вот и первая связь наметилась. Насколько позволяли судить мои знания предмета, этот диалог, во-первых, означал, что сегодня, по крайней мере, в двух заездах “заряженные” наездники, которым за это заплатили, будут придерживать лошадей, выпуская вперед какую-нибудь темную кобылку, а во-вторых, что твидовый красавец и наш Глобус хлебают из одного корыта. Причем, если я правильно оценивал статус лысого, сам он, не считая мелких ставок у бука, играть не станет. По всему ипподрому разбросан добрый десяток “ставщиков”, которые в нужный момент поставят определенную сумму на заранее известную комбинацию. В конце концов, денежки все равно стекутся туда, куда надо.

После четвертого или пятого заезда красавчик снова наклонился к Глобусу, сказал что-то, чего я не расслышал, хлопнул его легонько по рукаву и стал пробираться к выходу. Я вытащил из кармана платок и вытер совершенно сухой лоб. Дыскин смотрел на меня вопросительно. Я показал ему глазами на твидового, и он, еле заметно кивнув, двинулся следом.

Время тянулось томительно медленно. Я заглянул в конец программки – последний заезд начинался в шесть вечера, а сейчас только начало пятого! Глобус развлекается, лохматый работает, а я, видимо, составляю им компанию. Ноги у меня затекли, с непривычки от долгого стояния ломило спину. К шестнадцатому заезду я насчитал тридцать девять человек, которые приветствовали Глобуса, пожимали ему руку и даже кланялись. Но ни один из них в разговоры с ним не вступал.

Наконец отзвучал последний гонг. Толпа тотошников потянулись к выходам, трибуны пустели. Но я рано обрадовался: Глобус никуда не торопился, а его чернявый охранник развил бурную деятельность. Он сновал туда и сюда, переходил от одного к другому, и всюду, насколько я мог видеть, ему отстегивались купюры. Сначала я было решил, что это “ставщики” отдают ему полученное в результате “заряженных” заездов, но вскоре понял свою ошибку. Лохматый собирал деньги у букмекеров – вон и коротышка в пальто нараспашку с улыбочкой сунул что-то ему в руку. Буки – публика тертая. И если все они беспрекословно платят... Это уже походило на оброк. Иными словами – рэкет. Лысый Глобус, опершись о стенку, благосклонно взирал сверху на всю эту суету.

Управившись с работой, подошел лохматый, и они вместе с хозяином, не торопясь, покинули ипподром. Мой “Жорж” стоял ближе к выходу, и я наблюдал, как чернявый громила открывает Глобусу дверцу белой “волги” и чуть только его туда не подсаживает. “Надеюсь, хоть эта-то не краденая”, – думал я, отъезжая следом за ними и несколько раз повторяя про себя номер, чтобы получше запомнить.

Путешествие наше не было особенно долгим. Но я пожалел, что со мной нет Дыскина: в воскресный вечер город был пустоват, машин мало, а я еще не забыл урок, который мне преподали те же джентльмены, что ехали сейчас впереди меня. Приходилось держать дистанцию, по возможности прячась за редкими автомобилями, но при этом ухитриться не отстать, не застрять на каком-нибудь светофоре. Пару раз я проскочил на желтый свет, а один раз даже на красный, однако не было похоже, что они меня срисовали. С Беговой выехали на Ленинградский проспект, прокатились по улице Горького и на площади Пушкина свернули направо, на бульвар. Миновали Никитские ворота, затем туннель под Калининским, и вскоре “волга” замигала, показывая, что собирается повернуть на Сивцев Вражек.

Это было плохо, совсем плохо. В узких и коротких арбатских переулках они вычислят меня в два счета. “А с другой стороны, – подумал я, – терять мне нечего”. И решительно свернул следом. Белая “волга” была впереди метров на сто, мелькнули тормозные фонари, и она нырнула налево. Я вдавил в пол педаль газа и потом резко затормозил в трех метрах от угла. Медленно высунул капот “Жоржа” вперед и успел заметить, что теперь “волга” уходит вправо. Я снова рванул вперед и ударил по тормозам, не доезжая угла. Руки у меня стали липкими, зубы сжимались сами собой. Я почувствовал, что долго играть в такие пятнашки не сумею. И тут с облегчением увидел на очередном повороте, что они становятся к тротуару.

Я мгновенно сдал назад, остановился и выскочил наружу.

Пересекая пешочком дорогу, я краем глаза видел, что оба вышли из машины и стоят перед дверью старого двухэтажного особняка. Я не просто шел, я медленнейшим образом прогуливался и поэтому, прежде чем угол противоположного дома скрыл их от меня, я увидел, как дверь особняка открылась, поглотив лысого Глобуса вместе с его лохматым спутником.

Так. Я привел в порядок нервы, торопиться стало как будто незачем. Выждав на всякий случай еще несколько минут, я двинулся к особняку. “Волга” чернявого стояла здесь не одна, а в компании. Вдоль тротуара выстроились десятка полтора “Жигулей”, пара “мерседесов”, “вольво” и “тойота” – все с частными московскими номерами. Я шел по противоположной стороне переулка и, когда до двери оставалось шагов двадцать, увидел над ней скромную вывеску: “КООП”. А рядом трогательное название: “Кафе “РОСИНКА”. И ниже совсем уж небольшую табличку:

“Семейная гостиница “Уют”. Опустив глаза, я заметил, что на самой двери тоже имеется надпись. Выполненная на толстом листе меди, она производила впечатление отнюдь не временной, а, наоборот, намекала, что выполняет здесь постоянную функцию: “Мест нет”.

• Предыдущая
• 31/39
• Следующая