Дрянь - Устинов Сергей Львович - Страница 1

• 1/13
• Следующая

Мукасей открыл глаза и сразу снова зажмурился, заморгал. Он лежал на верхней полке, поезд стучал колесами, солнце било ему прямо в лицо. Сорвав с полочки белое вафельное полотенце с черным казенным штампом, он прикрыл лицо. Повернулся на бок и из-под полотенца увидел скулящего щенка на нижней полке. Кудлатый мальчик лет десяти чесал ему за ухом и приговаривал:

— Ну потерпи, Мотысик, потерпи, скоро остановка. Деда, — мгновенно изменив тон с ласкового на капризный, спросил он толстого, с одышкой, человека в полосатой пижаме, — когда остановка? Мы чего, опаздываем?

«Деда» посмотрел на часы, удрученно покачал большой лысой головой и сказал кому-то, чьи ноги, обутые в огромные стоптанные кеды, виднелись из-под полки Мукасея:

— Я в журнале «За рубежом» читал, что в Японии все поезда, вместе взятые, за целый год опоздали на полторы минуты...

— Я не знаю, как у вас, а у нас в Японии... — пошлым тенорком пропел обладатель кедов. И с ходу соврал: — А я читал, что у них в Японии в каждом вагоне специальный сортир для собачек. — Подумал и добавил: — Отдельно для собачек, отдельно для кошечек. А у нас животные должны мучиться.

— Мы всего-то на пять деньков — туда и обратно, а оставить не с кем, — стал почему-то оправдываться «деда».

Поезд дернулся и стал притормаживать. За окном замелькали подъездные пути большой станции. Кудлатый мальчишка принялся цеплять на Мотысика ошейник. Свободолюбивый Мотысик вырывался и изворачивался.

Возле вагонов бабки продавали овощи и фрукты — целыми ведрами. Мукасей, в тренировочном костюме, спрыгнул с подножки на асфальт и пошел, гуляя, вдоль рядов. Лысый «деда» отчаянно торговался за ведро яблок, кудлатый внук выгуливал щенка. Мотысик рыскал во все стороны, натягивая поводок. Наконец задрал ногу на мешок с семечками.

— Брысь, ирод, брысь! — замахала на него руками толстая тетка, торговавшая семечками. Мотысик рванулся, поводок вылетел у его хозяина из рук. Бабки вдруг зашумели, закричали, замахали руками. Мотысик юркнул под колеса товарняка, стоявшего на соседнем пути.

— Деда, деда! — пронзительным голосом кричал мальчик, приседая на корточки и просовывая голову под колеса товарняка.

— Стой, назад! — орал «деда», уронив на землю ведро с яблоками.

Товарный содрогнулся, мальчик в ужасе отпрянул. Все вокруг галдели — кто возмущенно, кто сочувственно. Огромные стоптанные кеды появились на пороге вагона. Окинув взглядом происходящее, их владелец удовлетворенно констатировал:

— Тут вам не Япония...

Товарный тронулся с места, стал медленно перебирать колесами.

— А-а, — плакал мальчик. Толстый «деда» в пижаме метался по платформе. У Мукасея на лице появилось какое-то усталое, покорное выражение. Он вздохнул, схватился за поручни, вскочил на площадку товарного и спрыгнул с той стороны. Сделал он это легко, без напряжения.

Приземлившись на гравий, он огляделся по сторонам. Щенка не было видно. Товарный шел и шел за спиной, постукивая на стыках. Кряжистая женщина в оранжевой куртке с ломом через плечо стояла шагах в тридцати, что-то неслышное за шумом поезда кричала Мукасею и энергично махала рукой в сторону приземистых пакгаузов из красного кирпича. Мукасей понял, кивнул и побежал туда.

Там, где он бежал, что-то разгружали и нагружали, с грохотом ремонтировали, варили электросваркой, какие-то люди с закопченными лицами в грязных робах, впрягшись, как бурлаки, волокли неведомо куда огромный громыхающий ржавый короб. Здесь была изнанка, обратная сторона видимой железнодорожным пассажирам жизни. Хвост Мотысика мелькнул между двумя закопанными в землю почерневшими цистернами. «Ко мне!» — крикнул Мукасей, не зная, что еще кричать, но тут из-за какого-то не замеченного сперва железного сарая выполз, пыхтя и пуская облака пара, допотопный маневренный паровозик, и щенок, поджав хвост, метнулся в сторону.

Наконец, миновав заросшую травой, как видно, вышедшую из употребления колею, Мукасей оказался на задворках. Съеденные ржавчиной бочки, клубки спутанной проволоки, горы мусора и отбросов. Мотысик нырнул в щель под грудой черных просевших шпал. Мукасей подбежал и, опустившись на колено, заглянул туда. Два огромных, как ему показалось, совершенно человеческих глаза, полных дикого страха, глядели на него. Господи, подумать только, что испытало это маленькое несчастное существо, оказавшись один на один с таким ужасным, грозящим тысячью бед и опасностей, чужим и непонятным миром!

— Ну, иди сюда, дурень, — с неожиданной для себя самого нежной жалостью позвал Мукасей. Щенок дрожал и не двигался с места. — Да иди же! — настойчиво повторил Мукасей и протянул руку. Щенок зарычал. Мукасей с тревогой взглянул на часы и сказал: — А то хуже будет!

Ухватив за конец поводка, он потащил щенка наружу. Мотысик рычал, скулил и упирался.

— Дурак! — уже разозлившись, прикрикнул на него Мукасей. — На поезд опоздаем! — и дернул так, что щенок вылетел наружу, как пробка, но сразу вжался в землю и замер, ожидая удара...

Проводница уже подняла вагонную площадку и держала в руке желтый флажок. Над ней нависал «деда», из-под руки выглядывала кудлатая голова. Мимо все шел и шел бесконечный товарняк. А когда проплыл хвост последнего вагона, все увидели Мукасея и рядом взъерошенного, перепачканного мазутом, насмерть испуганного щенка.

Дождик тренькал по крыше. Капли косо пересекали мокрое стекло, и казалось, что из темного купе заглядываешь в аквариум, подсвеченный далеким светом фонаря. В аквариуме проплывали неясные тени, невнятно переговаривались за окном путевые рабочие. Состав стоял на очередной станции.

— Скорый поезд Ташкент — Москва отправляется с первого пути, — неприлично громко и гулко в ночной тиши сообщил репродуктор и добавил, когда состав уже нервно дернулся: — Провожающих просим выйти из вагонов.

Кто-то дробно простучал каблуками по коридору, стукнула вдалеке железная дверь. Состав еще раз содрогнулся с лязгом, мимо окна медленно поехал назад фонарь. Кроме Мукасея, все в купе спали. Он на своей верхней полке тоже перевернулся на спину, натянул простыню на подбородок. В дверном зеркале тускло поблескивали бутылки на столике.

И вдруг в это зеркало, как в невод, занесло что-то яркое, сверкающее огнями. На соседнем перроне стояла электричка. Наверное, последняя — народу полным-полно. Картинки чужой жизни, как размытое воспоминание, поплыли перед Мукасеем, отражаясь в зеркале сквозь мокрое окно.

Толстая тетка тянет короткие руки, пристраивая сумки на багажную полку. Размалеванная девчонка с черными браслетами высунулась в окно, подставив лицо дождю. Компания длинноволосых с гитарой. Усталые грибники. Бесстыдно обнявшаяся парочка. Милиционер с оловянными глазами...

Поезд набирал скорость, картинки слились в яркую неразличимую карусель. Вагон подпрыгнул на стрелке, и все пропало, сгинуло, как наваждение. Тьма в зеркале. Только где-то далеко-далеко, в верхнем углу, горит огонек. Мукасей закрывает глаза, но он приближается, растет. Становится костром, пожаром. Стук колес сливается со стуком дождя, с мелким дребезжанием ложки в стакане, становится похож на стрекот винтов. Почему-то теперь Мукасей видит огонь не сбоку, а сверху. Пламя приближается. Уже можно различить, что это горит боевой вертолет Ми-6. Лопасти его еще продолжают крутиться в дыму.

Мукасей выволок на московский перрон свои огромные новенькие чемоданы и остановился, вглядываясь в лица встречающих. Он растерянно вертел головой по сторонам, поднимался на цыпочки, стараясь через головы толпы увидеть своих. Взгляд его мельком скользнул по насупленному лицу высокого крупного мужчины с фигурой бывшего спортсмена. Мужчина не суетился, никого не высматривал в толпе, а просто стоял в сторонке, глядя исподлобья на дверь спального вагона.

Так никого и не высмотрев, Мукасей погрузил чемоданы носильщику на тележку, пошел следом, все еще вглядываясь в людской поток. И наконец увидел, как сквозь толпу, смешно подпрыгивая, опираясь на палку, быстро ковыляет знакомая фигура. Мукасей остановился, дал ему проковылять мимо пару шагов и в спину скомандовал:

• 1/13
• Следующая