Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Успенский Владимир Дмитриевич - Страница 57
- Предыдущая
- 57/198
- Следующая
– Пап, это летний снег, да? – приставала к отцу Людмилка.
Городок наполнялся воскресным шумом: скрипя колесами, тянулись к базару подводы, перекликались хозяйки, спешившие на базар пораньше, чтобы взять мясо получше и молоко посвежее. Григорий Дмитриевич то и дело приподнимал фуражку, здороваясь.
Антонина Николаевна не торопилась, шла степенно. Приятно было показаться на людях вот так, всей семьей, с детьми, с мужем.
С главной улицы можно было свернуть на тропинку вдоль оврага, но Антонина Николаевна решила дойти до переулка, убегавшего вниз, к речке. Не свернула – и пожалела. Навстречу шла Ольга Дьяконская, шла быстро, ни на кого не глядя, чуть откинув назад голову с тяжелым венцом толстых кос.
Увидев Булгаковых, Ольга остановилась, будто запнулась, сделала неуверенный шаг к ним. Краска разом залила лицо, выступила на шее, в вырезе белого платья. Часто подрагивали ресницы, такие неестественно густые и пушистые, что невольно бросались в глаза.
– Здравствуйте, – тихо сказала она, глядя на ноги Антонины Николаевны.
– Здравствуй, дорогая, – кивнула Булгакова, не выпуская из рук корзинку.
Поздоровались и замолчали. Сделалось так неловко, что Григорий Дмитриевич поспешил спросить:
– Виктор уехал?
– Давно. Наверно, уже до места добрался.
Краска медленно сходила с лица Ольги. Она оправилась от смущения и теперь прямо смотрела на Антонину Николаевну большими блестящими глазами. Казалось девушка хочет сказать что-то и не может решиться.
Только сейчас заметила Антонина Николаевна коричневые пятна на лице Дьяконской: будто большие бледные веснушки неровно растеклись по ее щекам. Взгляд разом охватил располневший стан, туго обтянутый платьем живот:
«Неужели? Сколько же месяцев? – с ужасом думала она, чувствуя, как слабеют ноги. – Неужели Игорь?»
– Маме, маме привет, – бормотала Антонина Николаевна, пятясь от Ольги и не замечая недоумевающего взгляда мужа.
Тянула корзину, увлекая за собой Григория Дмитриевича, торопилась скорей за угол.
– Красивая девушка, – сказал Булгаков. – Очень красивая. С такой нетрудно голову потерять.
– Беременная она!
– Невероятно! Может быть, ты ошиблась?
– Какая тут ошибка… На пятом месяце. С февраля, понимаешь?
– Тише, Тоня, не шуми, пожалуйста. Люди вокруг…
– Все равно узнают… О, господи! – простонала она. – За что мне наказание такое!
– Ладно, Тонечка, ладно. Ну, узнают и узнают. Теперь уже ничего не изменишь. Хорошо хоть, что девушка видная, не замухрышка…
– Молчи, не понимаешь ты ничего!
– Я-то? Ну уж, голубушка, в этом не меньше тебя разбираюсь, – возмутился Григорий Дмитриевич. – Подойдет время – пусть к Игорю едет. Там и родит.
– Родит? – ужаснулась Антонина Николаевна.
– Конечно. Девка здоровая, от нее крепкий внук должен быть.
– Гриша, что ты говоришь! Внук?! Подумать только!
– Думай не думай, а выход один остался.
– Может, не от Игоря, – цеплялась за последнюю соломинку Антонина Николаевна.
– Сама сказала – пятый месяц. Да чего ты киснешь-то? Завидовать еще нам будут. Если такими темпами дело пойдет, мы и до правнуков доживем… Или бабкой не хочется быть?
– Не хочется. Рано ведь, – вздохнула Антонина Николаевна. – Да и Дьяконская… Не чистая она, не уживусь я с ней.
По пологой дороге, наезженной водовозами, они спустились к реке, на покрытый галькой мысок. Славка, убежавший вперед, уже возился в воде, подтаскивал ближе к берегу плоский белый камень.
Григорий Дмитриевич, поставив корзину, тотчас ушел в город – завтра день рождения Люды, надо купить подарок. Антонина Николаевна, подоткнув подол и потуже завязав волосы, принялась полоскать белье: сначала что покрупней – скатерть, простыни, пододеяльники. Славка и Людмилка в стороне ловили сачком юрких мальков, гулявших стаями в зарослях подводной травы.
Тихо струилась вода в зеленой окантовке берегов, на перекатах серебряной чешуей блестела под солнцем рябь. Чуть заметно покачивались крупные, литые листья кувшинок. У противоположного берега в гуще тростника нет-нет да и ударит по зеркальной глади рыба, побегут, замирая, круги.
Антонина Николаевна, выпрямившись, стояла в задумчивости. Вода доходила ей выше колен, к ногам, щекоча, ластились темно-зеленые косы тины.
С тех пор как помнила себя, помнила она и эту реку. В детстве ходила сюда с матерью, так же горделиво, как сегодня Людмилка, неся в руках тяжелый валек. В волнах этой реки учил ее плавать отец, здесь купалась она в девичьи годы с подружками. В луг за рекой ездила на лодке с Григорием; в душистой тишине, лежа на его плече, встречала рассветные зори…
Недавно, совсем недавно все это было! И трудно поверить, что, может быть, через год придет она сюда с внуком, придет бабушкой. И для этого нового человека она будет чем-то очень-очень старым, выходцем из истории, которую человек этот станет изучать в школе. А она-то считала, что только еще начинает жить, все откладывала на будущее свои планы.
Игорь уже отделился от нее: чужая женщина пойдет теперь рядом с ним. За Игорем скоро и Славкина очередь. А потом кто-то другой будет встречать зори среди цветов… Жизнь – как эта река. Будто стоит на месте, а приглядись: течет и течет непрестанно, уходит вдаль, ширясь и углубляясь, и исчезает где-то, пополнив собой другую реку…
Антонина Николаевна переступила с ноги на ногу, вода теплыми язычками лизнула кожу. Усмехнувшись, подумала: «Расчувствовалась… А полоскать-то кто будет!»
Опустила в воду белую рубашку-косоворотку. Григорий Дмитриевич любил надевать ее летом по выходным дням: в семье ее так и звали – «праздничная». Рубашка пошла ко дну, рукава шевелились, извивались, будто живые. Антонина Николаевна подхватила ее за ворот.
– Мама, мамочка, Славик какую рыбку поймал! – опрометью бежала Людмилка. – Такая рыбка вся черная и совсем тулбища нет, а хвост прямо из головы растет.
– Слава, ты что там еще?! – окликнула мать.
– Да головастик, – отмахнулся тот. – Пусть Людка с тобой посидит, я, может, рака поймаю.
Антонина Николаевна вышла на мелкое место, положила на плоский камень рубашку, шлепнула вальком по мокрой материи.
– Дай мне постукать, – просила Людмилка.
– Сиди. Потом.
Увлекшись делом, она не заметила, как подошел сзади Григорий Дмитриевич. Только когда окликнул, покосилась на него, не отрываясь от работы.
– Быстро ты обернулся!
По багровому лицу Григория Дмитриевича светлыми каплями стекал пот, лоснился, как смазанный маслом, желтый шар выбритой головы. Фуражку он тискал в руках. Оказал, задыхаясь:
– Антонина… Тоня, послушай!
– Что это? – перебила она, глядя на оттопыренный карман широких галифе. Из кармана нелепо торчали две желтые гуттаперчевые ножки.
– Где? Ах вот! Для Люды я, – торопливо говорил он, вытаскивая из кармана пузатую куклу-голыша.
– Больше-то никуда не додумался сунуть? Ты бы за пазуху, – качала головой Антонина Николаевна. – А ну покажи, покажи. Ребята, бегите сюда, – позвала
– Возьми. – Григорий Дмитриевич шагнул к ней в воду.
Пытался улыбнуться и не мог, побелевшие губы кривились, не подчинялись ему.
– Да ты что, не заболел ли? – удивилась Антонина Николаевна. – С мамой что-нибудь? Или с Игорем? – пугалась она, глядя на его лицо. – Да говори же ты? Что?
– Война, Тоня.
– Фу-у-у, – перевела она дыхание. – Какая еще война? С кем? Японцы, что ли, опять?
– Немцы напали! Сообщили сейчас по радио, я возле гастронома слушал.
– Боже мой, – стиснув худыми пальцами виски, простонала Антонина Николаевна. – Немцы… А Игорь? Игорь как же теперь?
– Мобилизация, Тоня.
– А ты?
– Не знаю.
– Скорей, скорей, – засуетилась она.
Хватала и чистое и грязное белье, комом засовывала в корзину.
– Гришенька, дети, скорее!
– Я не пойду, я куклу стирать буду, – хныкала Людмилка, прижимаясь к отцовской ноге.
– Дома, дома постираешь, – торопила Антонина Николаевна, беспокойно оглядываясь.
- Предыдущая
- 57/198
- Следующая
