Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Успенский Владимир Дмитриевич - Страница 53

• Предыдущая
• 53/198
• Следующая

В войсках имелся приказ, строго запрещавший открывать по самолетам огонь, чтобы не вызвать серьезных провокационных действий. Советским истребителям разрешалось только без применения оружия принуждать нарушителей к посадке. Но как принудишь немцев сесть, если их самолеты имеют большую скорость и легко отрываются от преследователей? Кроме того, немцы, оказавшись в трудном положении, не стеснялись применять пулеметы против русских истребителей, поднявшихся в воздух без боеприпасов. Пользуясь безнаказанностью, фашисты совсем обнаглели, летали низко, фотографируя аэродромы, железнодорожные узлы, районы дислокации войск.

Сталин не придавал особого значения сообщениям о подготовке немцев к нападению на СССР. Он упрямо придерживался своей точки зрения, считал, что англо-американские империалисты стремятся обострить отношения и вызвать военный конфликт между Германией и Советским Союзом. Поэтому нужно проявлять осторожность и терпение, не поддаваться никаким провокациям. Сталин был убежден, что в ближайшее время немцы не рискнут начать войну, опасаясь могущества Красной Армии. Пакт о ненападении даст возможность выиграть еще многие месяцы, а может быть, и годы, необходимые для укрепления обороны.

Между тем поток тревожных сообщений все увеличивался. Разведка доносила о концентрации фашистских дивизий возле западной границы. В Варшаве немецкие офицеры скупили все карты Советского Союза, все книги о России, о походе Наполеона.

Ватутин и другие руководители Генерального штаба и Наркомата обороны были очень обеспокоены обстановкой на границе, но их беспокойство разбивалось о твердую позицию Сталина. Он говорил военным руководителям: если вы искренне и до конца убеждены в чем-либо, защищайте свою точку зрения всеми средствами, вплоть до подачи в отставку. Но ни маршал Тимошенко, ни Жуков, ни Ватутин и никто другой не решался на этот крайний шаг. И не только потому, что опасались идти против течения. Они привыкли верить в прозорливость Сталина, привыкли не сомневаться в его правоте, как не сомневался он сам.

К нему поступали сведения по военным, по дипломатическим и по различным другим каналам. Он имел возможность изучать и сопоставлять сообщения из разных источников. Он знал, во всяком случае должен был знать, гораздо больше других.

Народный комиссариат обороны исподволь принимал все же некоторые меры. На запад постепенно перебрасывались воинские соединения из глубинных районов страны.

Наиболее серьезная подготовка развернулась на Украине. Здесь некоторые дивизии были приведены в полную боевую готовность и заняли оборону в укрепленных районах вдоль границы.

Но войска не успели даже осмотреться на новых местах. Пограничники, подчинявшиеся непосредственно наркому внутренних дел, немедленно доложили в Москву о выходе в их зону полевых частей. Берия, в свою очередь, тотчас доложил обо всем Сталину, не преминув указать, что размещение войск возле границы может вызвать нежелательную реакцию со стороны немцев.

Результат этого доклада сказался очень быстро. 10 июня Генеральный штаб дал от имени наркома обороны распоряжение командующему Киевским особым военным округом: все соединения отвести обратно, в места их постоянной дислокации. Предложение о занятии дивизиями и полками укрепленных районов было отклонено.

А через несколько дней, 14 июня, Ватутин прочитал опубликованное в газетах сообщение ТАСС В нем говорилось, что распространяемые иностранной печатью заявления о близости войны между СССР и Германией не имеют никаких оснований. Черным по белому было написано, что, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы.

Если даже дело обстояло именно так, если даже не учитывать тревожную обстановку на границе, то все равно это сообщение не могло принести пользу. Оно настраивало народ и армию на мирный лад как раз в то время, когда в Европе продолжала разгораться война и конца ей не было видно.

О конкретной подготовке к боевым действиям теперь не могло быть и речи. Оставалось только надеяться, что Сталин с высоты своего положения видит дальше других. Генерал Ватутин верил, что Сталин, оценивая обстановку, мудро обдумал и взвесил все. Он не мог ошибиться, ибо такая ошибка обернулась бы трагедией для народа.

Поезд несся на запад, с ходу пролетал полустанки, оглашая воздух пронзительными гудками, грохотал по многочисленным мостам, перекинутым через речонки. Позади остались старинные русские города – Можайск, Гжатск, Вязьма. Они казались маленькими островками среди необозримых лесных массивов. Бодро стучали не притомившиеся еще колеса, впереди был долгий путь через Минск, до самой границы.

В вагоне, где ехал Виктор, народ подобрался солидный, пожилые степенные люди. Окна открывали неохотно, боялись сквозняка и угольной копоти. Сидели в духоте, вялые и распаренные.

Виктор почти не уходил из тамбура. Отдав проводнице пилотку, он устроился на подножке. Тугая струя воздуха била в лицо, ветер трепал волосы, забирался под гимнастерку. Иногда Виктор выгибался вперед, держась рукой за поручни, висел над мелькавшими внизу шпалами. На поворотах показывался впереди паровоз, торопливо крутивший высокие красные колеса.

– Я дверь закрою! – грозила проводница, совсем еще молодая некрасивая девушка с толстыми губами и маленьким носом.

– Не закроете, от жары задохнетесь! – кричал ей Виктор.

Проводница с робостью и восхищением смотрела на лихого, веселого сержанта. Он нарушал правила, девушке могло крепко влететь за это от начальника поезда, но у нее не поднималась рука закрыть дверь. Сержант обидится и уйдет, нужно будет одной стоять в тамбуре. Этот парень очень нравился ей. Когда он повернулся спиной, проводница вдруг неожиданно для себя прижала к щеке его пилотку. От нее шел чуть заметный запах духов и еще какой-то, совсем незнакомый. Девушка воровато оглянулась – слава богу, никто не видел.

У Виктора давно уже скрипела на зубах угольная пыль, черными крапинками оседала она на лице и на руках. Но подниматься с подножки не хотелось, очень уж хорошо было вокруг. Проносились мимо аккуратные домики железнодорожников. В темной гуще ельника мелькали белые стволы берез. На пригорках высокие, с раскидистыми кронами, желтели старые сосны. Небо, голубое над поездом, к горизонту становилось темнее, будто наливалось синевой.

В лесах, на полях царствовало перволетье, самая нарядная и светлая пора года.

Поезд шел по высокой насыпи – бескрайний горизонт развертывался перед глазами. Изумрудные разливы ржаных полей сменялись красными всходами гречихи, посевами льна.

Червонными июньскими цветами пестрела сочная зелень лугов и лесных полян. Буйно разрослись огненная гвоздика и кашка дикого клевера. Длинными полосами тянулась розовая трава – дрема.

Вдали, над зубчатыми гребнями лесов, струились потоки нагретого воздуха. Как легкий прозрачный дым, колебалось над вершинами деревьев зыбкое марево, и казалось, будто охвачены леса невиданным зеленым пожаром.

Даже на станциях, черных от копоти, паровозный чад не в силах был заглушить запахи жасмина и сирени, приносимые ветром из палисадников.

Проводница собралась идти за водой. Виктор отнял у нее жестяной жбан, сам сбегал за кипятком.

– Я сменяюсь сейчас, – грустно сказала девушка

– Ну и хорошо. Отдохнете.

Она ничего не ответила. Виктор закрылся в умывальнике, долго плескался, обтираясь по пояс. Вышел освеженный, с мокрыми волосами. Розовела на щеках кожа. Остановился у двери служебного отделения. Проводница пила чай.

– Приятного аппетита, – кивнул Дьяконский.

– Спасибо. – Девушка застеснялась, говорила, глядя в сторону. – Может, и вы со мной? Мне мама пирожков положила.

– Чего же, это можно. Готовьте вторую кружку.

Виктору нравились руки девушки. Большие, в рыжих веснушках, они спокойно лежали у нее на коленях. На пальце левой руки – дешевое колечко со стеклышком. Как-то быстро и незаметно могли двигаться эти большие руки. Виктор не видел, когда девушка успевает подливать ему кипяток, резать колбасу, хлеб.

• Предыдущая
• 53/198
• Следующая