Слово о словах - Успенский Лев Васильевич - Страница 56

• Предыдущая
• 56/96
• Следующая

Точно так же не следует признавать «литературным» и употребление словечка «пока!» вместо прощального приветствия. Дело не в том, что оно само по себе плохо или нелепо. Оно является естественным сокращением какого-то более распространенного вежливого оборота, вроде: «Пока желаю тебе всего хорошего». Такими сокращениями полон наш язык: слово «спасибо» тоже стянулось из «спаси (тебя) бо(г)». Это не мешает нам им пользоваться[61].

Но слово «спасибо» вы встретите и у Тургенева и у Гончарова, у Толстого и у Чехова, а разговорное «пока!» чести полноправно войти в художественную прозу и поэзию пока еще не дождалось.

Нигде не увидите вы и попыток заменить сочетания слов «последний из могикан», «последний из Удэге» другими: «крайний могиканин» или «крайний удэгеец». Вот почему и словари не могут ввести их в избранный круг литературных выражений.

Вышедшее из лётных сфер слово «пики?ровать» проникло уже в широкую литературу, стало словом общерусским и литературным. (В устной речи родились даже переносные осмысления его – «настойчиво стремиться», «бурно атаковать»: «Вижу, идет профессор. Пикирую на него, здороваюсь…») Весьма возможно, что его уже пора зачислить в словарь правильного литературного языка.

А вот такие, может быть, и очень удобные специалистам, профессиональные слова, как спортивные «соско?к», «подско?к», «вис», «свис», «жим» или сельскохозяйственные «око?т овцематок», «деловой поросенок» и т. п., вряд ли заслужат эту честь: они неуклюжи, созданы наспех и, можно думать, будут скоро заменены другими терминами. Впрочем, поживем – увидим.

Ну что ж? Составление словарей литературного языка оказывается на поверку, пожалуй, не менее, а еще более трудным занятием, чем «делание» любых других лексиконов. Поистине прав Феофан Прокопович: «Всех мук роды сей труд в себе имеет». А ведь я за отсутствием места не могу коснуться вовсе второго и самого сложного этапа словарной работы – толкования уже собранных слов.

Словари, о которых я говорил до сих пор, – лексиконы обычного типа: почти каждый из нас так или иначе соприкасался с ними. Но существуют или могут существовать и некоторые особенные словари; о тех мало кто имеет представление. Хочется хоть в двух словах коснуться и их.

Когда мы читаем произведения того или иного поэта, писателя, мы нередко удивляемся богатству, красочности, выразительности его языка. Все эти прекрасные качества зависят в основном от двух причин: от того, какими словами пользуется этот художник, и от того, ка?к именно он ими пользуется, как сочетает он их в ткани своей поэмы или романа.

Понятно, что литературоведам очень важно изучить и то и другое. Каждый в меру своих сил, они все пытаются это сделать. Но ведь что? можно сказать, например, по вопросу о сравнительном богатстве языка Пушкина и Лермонтова, Тургенева и Толстого, если никто в точности не знает, какие именно слова и сколько слов знал и употреблял каждый из них?

Мы нередко слышим: Пушкин в своих стихах очень широко пользовался глаголами. Посмотрите, мол, как он пишет:

Посмотришь и – верно: 7 глаголов на 19 значимых слов! Возможно, и впрямь: характерная черта стиля Пушкина – любовь к действенному слову, к глаголу; может быть, именно при его помощи делает он свой стих таким стремительным и живым, а имена оставляет в стороне.

Но вот другая цитата:

Полная противоположность! На один-единственный глагол «едет» приходится двадцать шесть существительных! Можно привести и другой, столь же разительный пример:

Два глагола, и при них двадцать восемь существительных! При этом – попробуйте сказать, что это стремительное описание движения, пробега саней по улицам Москвы – нединамично, что глаголы придали бы ему бо?льшую энергию… Нет, видимо, вывод о пушкинском предпочтении одной из частей речи был несколько опрометчивым… А ведь любопытно было бы добраться до истины! Ведь и на самом деле от выбора слов зависит многое, если не все, в стиле писателя…

Сделать это по-научному точно стало возможно только теперь, когда закончен «Словарь Пушкина». Вот когда рядом с ним мы получим «Словарь Лермонтова», словари Толстого, Гоголя, Гончарова и многих других мастеров слова, только тогда мы получим право решать вопросы их стиля со всей научной полнотой. Да и не одного только стиля…

К большому сожалению и языковедов и литературоведов, доныне у нас почти не занимались такой работой. Известен один-единственный образчик словаря писателя Фонвизина, составленный в начале этого века ученым К. Петровым, да в наши дни проведена огромная работа по составлению словаря языка Пушкина. Словарь представляет собою четыре солидных тома, по 800 страниц мелкого, убористого шрифта каждый. Они содержат, за ничтожным исключением, все когда-либо написанные Пушкиным на бумаге слова, – колоссальный труд. Но это, собственно, и все[65].

Несколькими строчками выше я сказал: не только вопросы стиля может разрешить словарь писателя. А какие же другие?

Очень многие. Лет пять назад мне в руки попала любопытная маленькая картотека, собранная одним знатоком ботаники. Его заинтересовал «ботанический сад Пушкина», те растения, названия которых великий поэт упоминает в своих произведениях. Ботаник проделал чисто литературоведческую работу: тщательно выбрал из пушкинских стихов и прозы названия деревьев, кустов, трав, злаков, фруктов, овощей, цветов.

Картотека поразила меня. В маленьком частном вопросе о растениях, как в капле воды, отразилось все развитие Пушкина-художника, весь его путь от подражания классическим образцам, через буйный романтизм юности к «пестрому copy фламандской школы», к сдержанному и мудрому реализму последних лет. Взять хотя бы наиболее часто упоминаемое Пушкиным растение «розу» (в стихах Пушкина это слово встречается около пятидесяти раз). В лицейских стихотворениях речь идет исключительно о легендарных, мифических божественных розах античной древности. Они то увенчивают головы выдуманных фавнов и нимф, то белеют изваянные в мраморе гробниц. В них нет ничего живого. Позднее, после поездки в Крым и на Кавказ, их сменяют пышные розы Востока: соловьи поют в их листве льстивые песни; их роскошное цветенье сменяет желтизна виноградных гроздьев. Эта «роза Шираза» тоже не цветок; это символ любви, символ сказочной жизни юга.

• Предыдущая
• 56/96
• Следующая