Непоправимость волос - Малахов Олег - Страница 4

(Если эти звуки не исчезнут в ее очередной мольбе, и не изменят ее манеру смотреть на все вокруг, она не сможет вымолвить ни слова, восхищаясь самой необузданной красочностью цветочных полей, а я забуду, что эти звуки значили для нее когда-то … неужели она не будет бороться с немым небом и безвкусным дождем…) о… молись со мной, прячь руки в прямых линиях света алтарей неизвестной нам религии.

Создаю новый образ, знаю, что он овладевает мной, а я лишь следую его указаниям. Легкой речной водой омываю подготовленное к вживлению новых чувств тело. Смотрю на старые замшелые игрушки. Шутки растаяли в желудке. Размениваю неразменные монеты. Может, ты действительно прав. Может, все и так стремится покинуть и замкнуть нас в клетках своих воспоминаний. Больше не спи со мной. Не трогай мое тело, как ты это делаешь сейчас. Нет… Да… Тем ценнее станут воспоминания о тебе. Таком нежном. Как сейчас. Как в ту первую нашу с тобой ночь. С дождем. Ты шел, не останавливаясь, и нес дождь. Как всегда, как обычно. Как тогда, когда ты еще этого не понимал. Шел, как тот, кто никогда не останавливается. Мимо воды, мимо всего. Мимо меня ты бы тоже прошел, но случайно задел меня плечом на заполненном зонтами тротуаре. Извинился и замер. На мгновение. Потом, как будто мгновенно очнувшись, пошел дальше, лишь взмахнув полами своего пропахшего сыростью плаща, а я, застывшая, не могла шелохнуться. Меня уже толкали другие. А ты этого, мне казалось, никогда бы не почувствовал, но, уже практически исчезая в пластичных движениях горожан, ты вновь остановился, резко повернулся, бросился ко мне, приковав свои объятия к моим хрупким плечам, до сих пор чувствующих давление твоего промозглого тела. Хочу не утратить эти ощущения. Ты был так ласков со мной. Я буду помнить тебя вечно. Венами. Волны твоей безвременности.

Я сплю у тебя на коленях.

Мы в пути. Нас ждет небо, и стороны света открываются для нас. Я нарисован на твоем лице, ты выпиваешь мое тело. Ты губительно влияешь на окружающих.

Ты выделяешь странные будоражащие мозг окружающих флюиды. Я не могу находится рядом с тобой, но еще более невыносимым становится отделенное от тебя существование. Не превозмочь. Слабыми капельками дождя ты вливалась в полость моего изнеможенного ожиданием организма. Жалея меня, ты старательно укрывала мои глаза и спасала виски от внедрения радиации своего не знающего усталости кровавого потока вырождающихся мыслей.

Впечатления, эмоция, рождение, какое чудо.

И опять рвутся внутрь моего безразличия голодающие камешки девятилетнего ребенка. Осознаваемые камешки, бессознательно голодающие камушки[1]. Классика жанра. Жанровая классика. Еду в ночь. В ночи еду. Езда в ночи. Точность езды. Ночная езда. Ничье задание. Чайное здание. Здание из чая. Отчаянная ночная езда. Езда в отчаяние. Нечаянная езда ночи. Никчемная тщательность ночного чтения. Пройденный этап. Патовый исход. Доходный дом. Модный сервиз. Сервисный центр. Вестник стен. Исток историй. Чинность мистерий и истерий. Бесчинство сна. Изнеженность снежности.

Как я могу любить твою любовь? Чистые голые слова о ней? Использованные и используемые сейчас? На разных языках? Слова, значащие не «ты» и «я», а «ты» и «ты», разделяемые со мной. Бездомные слова. Бездонные… Крошащиеся в моих руках. Дрожащих… Сошедшие с ума слова. Почему им нет замены. Они крадутся взглядами и прикасаниями и растекаются по поверхности эрогенного тела. Слова в запястье. Крики… кошмарные… мольбы. Как обретение самой сути бессловесности. Как беспомощность. Как призыв. Картины и образы. Как мне не любить твои слова? Слова обо мне, используемой для признаний, обращенных тебе, направляемых внутрь, в самую глубину сердца, и дальше, в почти верное ощущение постижения непостижимого.

Как много всего я должен тебе сказать…

Как часто я все это слышу от тебя…

Вы заискивающе улыбнулись. Просто так по-доброму, но заискивающе. Желая, видимо, превратить улыбку в чистое послание неподдельного стремления завоевать внимание. Вы воскресили во мне эмоции, давно забытые, возникающие вследствие нестойкого и пугливого желания нравиться. Вы закашлялись, и я подбежала и поднесла вам платок к губам. Вам. Так деликатно вы посмотрели на меня, отрывая мои руки и выдавливая мои глаза. Подчиняющим взглядом. (СЛЫШИТЕ… Ничего потом, вы были не в себе. Во мне. Слышите. Я же приняла вас всем своим существом, а вы…) Потребовали от своего «я» невозможного. Чтобы оно стало мной. Страшно подумать… Сейчас их уже две, тех половинок, которые могли быть одной, они скрещиваются странно, никогда не знаешь, что там, вместо, за этим двуполым сочленением. Кроется ли истина безмерного порока. Там. Заспанные глаза, открывающие мир заново, уплывая в дождливое утро безымянного города.

Он накрасил губы помадой с самым ярким цветом. На его волосах блестит лак. Он пытался угадать желания своих неуязвимых подруг, утраченных, казалось бы навсегда. Найденных в едва открытых гробницах фараонов доегипетских цивилизаций. Ринувшихся в паутину воспоминаний, рвущих целостность моментов. Обучающих тебя правописанию в практически закрытых школах. Говорят, одинокие люди слишком много говорят… Но их слушают лишь тогда, когда они говорят не для себя, а не тогда, когда они говорят, желая, чтобы их хотя бы услышали.

Спрятавшись от всех смысловых начал, бестактные хозяева своих желудков, нервно цепляющиеся за свою паскудную жажду покрыть своей имущественной важностью проблески интеллекта, направленного на вычленение слабостей человечества и осознание мощи истины как таковой, испугались окончательно моей откровенности. Я им говорил, как упадочны и жалки они в своих склепах, как далеки они от края земли, где я танцую с таинственными колдуньями, где я бросаюсь в пучину образов и красочность фантазий. Я им пытался истолковать, насколько неподвластна им ни одна клубничная девочка. Лишь серые повседневности с мусоросборниками вместо глаз.

Цветы.

Апрель — рыбная ловля.

Все, что следует помнить, зная привычки людей.

Я упустил тебя, любуясь собой. Ты замедляла шаг. Ты говорила: подойди. Неужели не чувствуешь? Ты же сам настроил меня на негласное общение с тобой… Я уже почти с тобой рядом, слегка касаюсь тебя своими зрачками. Ты вот-вот должен мне что-то сказать и закружить вихрем нашего соединения. Но ты…

Я любовался собой. Предполагал, что все должно произойти само собой. Было ли ей так же жаль упущенного? Винила ли она себя за что-то? Думала ли она о том, что сделала что-то не так?

Я должен был сделать этот шаг, но когда я уже победил в себе любовь к себе, дверь закрылась. Осталось лишь досадовать на все несправедливости, собранные воедино.

Мы теперь в городе без любимых маршрутов. Мы в западне неподвижности. Нам сложно выбрать, по какому пути пойти. И вдвоем ли… Ты легкая, как пух. Моя голова тяжела. Твоя сладкая, как материнское молоко, ладонь, прижимается к моей голове, наполняя ее кожу теплом, проникающим и в ткань черепной коробки, и в мозг, расширяющийся от повышения температуры.

Клетка. В ней я и ты. Я продолжаю идти с тобой рука об руку, а все еще в клетке, и проникаю еще дальше в ее тайники. Клетка сжимается, душит. Сокращаются наши тела. Мы все равно умудряемся умещаться в клетке.

Твой хриплый голос.

Мой разбитый в кровь нос.

Твой белый, впитывающий кровь, платок.

Мой несмелый поцелуй.

Твое принятие моих губ.

Моих соленых от слез губ.

Твоих свежих, как море.

ГДЕ ТЫ!!!!! ЧЕРТ ВОЗЬМИ!!!!! КАК НАЙТИ ТЕБЯ, ТАКУЮ НЕНАХОДИМУЮ И НЕОБХОДИМУЮ? СМЕРТЬ МОЮ..

Сарказму — нет! У вас паранойя. Рисковый вы человек. Бесконечно очаровываете меня и покидаете каждый раз, когда я прижимаюсь щекой к вашей груди. Мокрая, бежала за тобой, уходящим, оставляющим меня в беспомощности, не церемонясь со мной. Однако все было не так. Ты лишь не хотел ранить меня. Спасал меня от себя и себя. Ты терял энергию. Я была юридически не права, претендуя на часть ее.