Друг человека - Смельницкий Юлий Михайлович - Страница 3

Поднявшись вверх, я бережно снес Макбета с лестницы и опустил его на пол. Почувствовав твердую почву под ногами, он явно выразил свою радость, валялся на песке и лаял.

Обследовав «землю» под моим домом, Макбет обратил внимание на множество маленьких, — непохожих на городских воробьишек, — черных птичек присаживавшихся к гнездам на верху свай под полом дома, и когда они (ласточки) пролетали низко над его головой, ложился на землю. Казалось, они его пугали; он вышел из-под дома и лег на песке, — на солнце.

Жаркий день разогрел Макбета; хотелось пить, и мы пошли к реке.

Такой большой воды, он ранее не видел… Наклонил голову к воде, — чтобы напиться. С берега, из травы, что-то выпрыгнуло, шлепнулось в воду и в ней исчезло…

— Тут не напьешься!..

Макбет подошел к реке в другом месте. Там тоже попрыгали в воду, из-под его морды, несколько лягушек.

— В городе, — этого тоже не было…

Погладив собаку, дал ей лизнуть с ладони воду.

— Разве этим напьешься?!

Осторожно, с некоторой опаской, Макбет подошел к берегу и полакал воду…

Обратное возвращение в дом произошло с задержкой: когда я поднялся на средину лестницы и позвал к себе Макбета, он вошел на первые три ступеньки, остановился, посмотрел вниз, и сейчас же сошел обратно. Я усиленно его звал, но он не шел ко мне и лаем звал к себе.

— Страшно! Можно свалиться…

Очевидно, собака боялась лестницы и желала тем же путем, — «на извозчике», — вернуться в дом.

Пришлось использовать достигнутые еще в городе успехи комнатной дрессировки: бросив с лестницы палочку, я приказал подать ее мне.

Макбет охотно сбегал за палочкой и поднялся с ней на первые четыре ступеньки лестницы. Неоднократно повторив эти уроки, и каждый раз, поднимаясь выше по лестнице, я заставил собаку, этим «обманным» способом, войти наверх.

— Чего боялся?… Глупый…

Но собака не была глупой, — на крутые и высокие ступеньки лестницы, маленький щенок мог взобраться только прыжками. Еще хуже — спускаться.

— Поставишь лапы на следующую ступеньку, — зад висит над головой, можно свалиться. Необходимая осторожность в под'еме и спуске с лестницы диктуется «обстоятельствами дела»…

Вечером того же дня, я повторил урок, и через несколько дней, Макбет перестал бояться лестницы, осторожно с нее спускался и неуклюжими прыжками поднимался вверх.

В начале июня, луга просохли, вода в реке посветлела, и я с женой — каждый день уходили из дому рыбачить.

После нескольких дней одиночества, оно не понравилось Макбету (одному в доме скучно), и он встречал наше возвращение радостным лаем, а затем, начал ходить с нами в луга. Сядет под кустом в теневом месте, — слушает и смотрит.

Попав в природу, которой раньше не видал, Макбету все в ней было ново. Его интересовали — и масса птиц, и их разговоры.

Над рекой кружатся, весело переговариваясь друг с другом, какие-то белые птицы. Ненадолго остановятся на одном месте, как бы высматривая что-то, и потом, белыми продолговатыми комочками, как бумажные воронки обращенные к верху узкой частью, падают в реку, и, поднимаясь с воды, каждый раз уносят в клюве маленьких рыбок.

— Вот зачем они кружатся! — добывают пищу… Низко над водой, реют большими стайками стрижи, и тоже что-то ловят; взмывают к верху, и снова стелятся над водой.

— Веселые птички! Кажется, они легче ласточек-касаток, гнездующихся под домом…

По песчаным берегам реки, парами перелетают маленькие кулички. Перелетят, немного посидят, кому-то покивают головками и побегут дальше. Снова остановятся, потрясут головками и полетят в ближний к реке лесок. Один спустится в траву, а другой сядет на пенек и запоет, — как будто о ком-то плачет и тоскует…

Издалека доносится голосок какой-то птицы. Она часто кричит «пить-пить», «пить-пить». Подошла ближе, и к прежней своей песне добавляет мягким, сочным, — бархатным контральто: «ва-ва, ва-ва»!

— Удивительно приятный, — ласковый голос…

Тоже занятны две хохлатые пестрые птицы, с розовато-коричневой грудью, черным клювом и голубой полоской на крыльях. Они летают по деревьям ближе к траве. Тихо, неслышным лётом, перебрасываются с дерева на дерево, нахохлятся и вниз смотрят. Спустятся на нижние ветки, вниз посмотрят, и громко закричав «ре-ре ре!», — как будто кто их режет, — неслышно полетят дальше…

Маленьких птичек, — в лугах тоже много. Выпорхнут из травы, сядут на толстые стебли молочая, и тоже поют, — разговаривают своими языками. Но песни их не интересны. Под окном дома, в дубовом и осиновом лесу, каждое утро и вечер, хорошо поют, еще лучше — свистят и звонко щелкают, другие птички (соловьи).

— А вот, любопытно было бы знать какие это птицы, что так усиленно поют, и даже — дерут свое горло криком: «дер-дер, дер-дер». Кричат, как палка о палку ударяют. Подерут в одном месте, и замолчат, подойдут ближе, — и снова заскрипят.

— Должно быть, крупные и красивые птицы… И как их много, — по всем лугам день и ночь орут без отдыха и перерыва. Вероятно, у них что-нибудь случилось…

Из камыша выплыла красивая птица, — серая, с грациозно изогнутой шеей и ласковыми глазами. Она быстро плывет по реке, а за ней вереница маленьких, похожих на нее птичек.

— Должно быть, — ее дети…

Вытянувшись за матерью линейкой, весь выводок скрывается в прибрежных кочках.

— Ничего этого не было в городе. Здесь, — другой мир, другая жизнь, другие лица…

Эта новая жизнь так интересна, что мой питомец каждый день ходил с нами в луга, — на рыбные ловли, и часами просиживал на одном месте, наблюдая и созерцая открывавшиеся перед ним горизонты.

Как в детстве Гайвата, живя в своем вигваме, узнавал звуки лугов и леса, так и мой Макушка знакомился в лугах на Мешкале, — с чайками, куликами, сойками, перепелами, утками, коростелями и с другими местными птицами.

Первое время, он принимал впечатления только ухом и глазами, а потом — начал работать носом. Пятимесячным щенком, Макушка сделал первую стойку по перепелам, а затем, — остановился и по коростелю, и был очень изумлен, когда из-под его носа вылетела рыжая некрасивая птица, и, долетев до ближнего куста, как-то странно, не то чтобы села, а опустив ноги, в траву упала.

— Я думал красивая птица! А у нее «ни кожи, ни рожи»; и потом, эта манера бегать с места на место…

Я не стрелял коростелей, отзывал собаку со стойки над ними, и Макушка скоро перестал интересоваться этой «нестоящей внимания» птицей.

Во второй половине августа, когда я начал охотиться, Макушка узнал дупелей, бекасов, уток и других охотничьих птиц, понял значение ружейного выстрела, подавал убитую на сухом месте птицу, достал с воды пару чирков, находил подранков, и с этого времени перестал быть «Макушкой» и сделался «Макбетом».

Так началась охотничья жизнь Макбета, — вдали от города и деревень, вблизи озер и рек, среди больших и малых птиц.

Обычная жизнь собак большинства городских охотников ограничивается пятью, шестью охотами летом, — по болотным и лесным птицам, и столькими же охотами осенью — на уток и вальдшнепов. С конца сентября, после пролета вальдшнепов и бекасов, и до половины июля следующего года, собаки остаются без охоты.

Определяя продолжительность каждой охоты двумя днями, собаки имеют в год только 12 охотничьих дней.

Для собаки, этот срок недостаточен для того, чтобы напрактиковаться в охоте, удовлетворить охотничью страсть и привязаться к охотнику, и если, живя 11–12 мес. в городе, не всегда в комнате хозяина, а больше — на дворе или кухне, собака видит «природу» только во время кратких выпусков на веревке в вонючие городские дворы, и хозяина, кроме нескольких дней охоты, совсем не видит, то — нет оснований обвинять ее в том, что она горячится на охоте, срывает стойку, и требовать от нее особой привязанности к хозяину-охотнику.