Чокки - Уиндем Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис - Страница 11
- Предыдущая
- 11/23
- Следующая
У него был такой несчастный и растерянный вид, что я не решался давить на него. Мэри пришла к нему на помощь.
— Бог с ними! — сказала она и обняла его. — Нам они очень понравились, вот мы и спросили.
Она наклонилась и подняла один рисунок.
— Например, этот пейзаж. Он очень умный, хороший, но какой-то странный. Ты правда так видишь?
Мэтью не сразу смог ответить, потом выпалил:
— Честное слово, мама, это я сам! Они такие смешные, потому что Чокки так видит.
Он испуганно покосился на нее, но увидел только внимание, облегченно вздохнул и стал объяснять.
— Это было после урока. У меня с рисованием не особенно, — печально признался он. — Вот мисс Сомс и сказала, что мое дело плохо. И Чокки тоже не понравилось. Я ему говорю — я стараюсь, а ничего не выходит. А Чокки говорит, я просто не умею смотреть. Я говорю — при чем тут «умею»? Или ты смотришь, или нет. А он говорит, можно смотреть и не видеть, и мы немножко поспорили. А потом он сказал: «Давай поставим опыт — ты рисуй, а смотреть буду я».
Сперва ничего не получалось, я не мог. Ужасно трудно совсем не думать. Ты думаешь, что не надо думать, а это не то, не годится. А Чокки сказал: «Сиди себе, держи карандаш и ни о чем не думай». Мне уже надоело, а он не отстает. Ну, на четвертый раз кое-что вышло, а потом пошло легче и легче. Теперь я сажусь, беру краски, что-то у меня, ну, как будто включается, и пожалуйста — картинка. Только это Чокки так видит, не я.
Я заметил, что Мэри барабанит по столу, но лицо ее не менялось.
— Кажется, я понял, — сказал я. — Это чудно, а?
— Первый раз было чудно! Тогда было как… ну, как будто тормоза убрали. А теперь дело идет скорей… — Мэтью нахмурился в поисках сравнения, потом улыбнулся, — вроде как едешь без рук на велосипеде. — Он нахмурился снова. — Нет, не совсем… Чокки держит руль… трудно объяснить, — виновато кончил он.
Не для себя, а для Мэри я спросил:
— Это не бывает насильно, против твоей воли?
Мэтью быстро закачал головой:
— Что ты! Если я хочу рисовать, я ни о чем не думаю, и все выходит. А теперь даже и того не нужно. Последние раза три я видел свою руку, и, знаешь, — я совсем сам рисовал. Он только смотрел за меня.
— Да, милый, — сказала Мэри, — мы понимаем, но… — она заколебалась, пытаясь найти слова помягче, — как по-твоему, хорошо так делать?
Мэтью посмотрел на рисунки.
— Наверное, хорошо, мама. Они куда лучше тех, моих… хотя немножко чудные… — честно признал он.
— Я не совсем о том… — начала Мэри, но передумала и взглянула на часы. — Поздно уже, — сказала она мне.
— Да. поздно, — поддержал я. — Только вот что скажи, Мэтью: ты никому их не показывал?
— Показывать не показывал… — ответил он. — Правда, мисс Сомс один раз ко мне подошла, когда я вот этот сделал. — Он показал на вид из школьного окна. — Она спросила, чей это, а я не мог сказать, что чужой, и сказал «мой», а она стала на меня смотреть, как будто я вру. «Ладно, — говорит, — нарисуй… ну, как машина мчится». А я говорю, я не могу рисовать, чего не вижу. Я хотел сказать, «чего он не видит», но ведь ей так не ответишь. Она опять посмотрела на меня пристально-пристально и говорит: «Ладно. Нарисуй-ка мне вид из другого окна». Я повернул мольберт к другому окну и нарисовал. Она взяла мою картинку, смотрела на нее, смотрела, долго-долго, потом на меня и спрашивает — можно ее забрать? Не мог же я сказать, что нельзя, и говорю — берите, а можно мне идти? Она кивает, а сама все смотрит на картинку.
— Странно, что она не сделала запись в дневнике, — заметил я.
— Это было в самом конце, — объяснил Мэтью, — все уже было записано.
Мне стало не по себе, но я ничего не мог поделать. А кроме того, и впрямь было поздно.
— Тебе давно пора спать, — заметил я. — Спасибо, что рассказал про рисунки. Можно, мы их оставим тут, еще посмотрим?
— Ладно, только не потеряйте, — сказал он. Взгляд его упал на портрет изможденного мужчины. — Это совсем не ты, папа. Правда, не ты, — заверил он, кивнул нам и побежал наверх.
Мы сидели и смотрели друг на друга. Глаза у Мэри медленно наполнялись слезами.
— Дэвид, Дэвид! Он был такой хороший!…
Позже, немного успокоившись, она сказала:
— Я боюсь за него, Дэвид. Этот… как его там… все реальней для него. Мэтью начинает плясать под его дудку. Я боюсь…
Я покачал головой:
— Ты не поняла. Он очень настаивал на том, что сам решает, когда рисовать и рисовать ли вообще.
— Конечно, он так думает, — возразила она.
Я старался успокоить ее, как мог. Я напомнил, что это не приносит Мэтью несчастья. У него хватило ума не рассказать ничего приятелям, так что никто его не дразнит. Полли ему просто не верит и предпочитает видеть в Чокки нового Пифа. Мэтью действительно самый нормальный мальчик — плюс что-то еще, какой-то Чокки, который, по всей видимости, ни капли ему не вредит… Но все было впустую.
На пути в спальню я заглянул к Мэтью. Он спал, не потушив света. У него на груди обложкой кверху лежала книга. Я глянул на заглавие и наклонился ближе, убедиться, что правильно прочитал. Это была «Жизнь в городах» Льюиса Мэмфорда. Я взял ее; Мэтью проснулся.
— Не удивляюсь, что ты заснул! — сказал я. — Скучновато, а?
— Ужас какая тоска, — согласился он. — А Чокки думает, она интересная — то есть те куски, которые я для него понимаю.
— А! — сказал я. — Ну что ж, пора спать. Спокойной ночи, старик.
— Спокойной ночи, папа.
Глава 7
На лето мы с Аланом Фрумом и его женой Фил сняли домик в Северном Уэльсе. Они поженились года на два позже нас, и дети их, Эмма и Пол, были примерно такие же, как наши. Выбрали мы Бонтгоч — деревушку в широком устье реки, где я не раз отдыхал в детстве. Тогда она была маленькая, серенькая, только на краю ее стояло несколько домов побольше. Летом туда приезжали большей частью дети и внуки местных жителей и было довольно тихо. Но потом ее открыли, и с тех пор модные бунгало усеяли берег и подножие склонов. Живут в них люди приезжие, временые.
В теплую часть года почти все они возятся с лодками. Бонтгоч для лодок не подходит — в устье мощные приливы, плавать опасно; но там, где плавать полегче, лодочники так расплодились, что места у причала приходится ждать годами. Однако теперь и Бонтгоч стал хорош; тут даже построили яркий навес и назвали его яхт-клубом.
Может, и было странно, что мы умудрялись обойтись без лодки, но нам это нравилось. Песку тут хватало — дети могли плескаться у берега и ловить креветок. К тому же с обеих сторон устье сжимают некрутые холмы; можно лазать по ним и исследовать заброшенные россыпи, где, по преданию, когда-то добывали золото. Нам нравилось уезжать на денек-другой, оставив детей под присмотром Фрумов, и нравилось оставаться, когда уезжали Алан с Фил. Все шло прекрасно целую неделю, до понедельника…
В тот день свободны были мы с Мэри. Мы прочесали чуть не все тропки, а потом, оставив машину, погуляли по холму и поели у ручья, глядя с холма на море. Позже, под вечер, мы закусили в придорожной гостинице и часам к десяти не спеша вернулись в деревню. У ворот мы остановились полюбоваться на закат и пошли по дорожке к дому.
Переступив порог, мы поняли: что-то произошло. Мэри сразу почувствовала это и впилась глазами в Фил.
— В чем дело? — спросила она. — Что случилось?
— Все в порядке, Мэри. Все хорошо, — сказала Фил. — Оба спят. Ты не волнуйся.
— Что случилось? — повторила Мэри.
— Они в реку упали. Но все обошлось.
Женщины поспешили наверх. Алан налил нам виски. Я посмотрел на него и на бутылку. Утром она была полна, сейчас — пуста на три четверти.
— Что тут у вас произошло? — спросил я.
Он поставил стакан и тряхнул головой.
— Случайность, старик. Они играли вчетвером на причале. Знаешь, какой он шаткий. Прилив уже начался, и вода прибывала быстро. Эта дурацкая моторка Билла Уэстона стояла ярдов на пятьдесят выше. Старый Ивенс говорит — он все видел, — что там, наверное, канат оборвался. По его словам, она понеслась так быстро, что остановить было нельзя. Во всяком случае, она врезалась в мостки и снесла у них, черт ее дери, конец. Мои стояли чуть подальше, их только стукнуло, а твоих потащило прямо в воду…
- Предыдущая
- 11/23
- Следующая