Волхвы - Добровольский Алексей Александрович - Страница 3

Сохранился обычай (бытующий до сего дня не только у «диких тунгусов», марийцев, японцев[10] и многих других народов, но и у нас) вешать на ветви берёз, класть на камни у источника или к подножию старых дубов и лип нехитрые дары – приношения местным Хозя­евам и Хозяйкам. И это вовсе не жертвы с целью ублажения (Высшие Силы не нуждаются в жертвах), а просто знаки внимания и уважения. Разве нужны для этого какие-то особые жрецы-посредники?

И не было там никаких сооружений и изображений. О том, что ме­сто Свещенное, напоминали лишь ленточки и лоскутки, развешанные на деревьях, да охватывающее человека чувство благодатного умиротво­рения.

Наши Языческие Пращуры не персонифицировали богов, но обожествляли стихийные силы Природы в их первозданной самобытности. Язы­ческие Божества были с ними повсюду. Они населяли леса, горы, долы, реки и озёра, туманы и зарницы… Нужны ли были какие-то постройки, лишь мешающие единению, слиянию с Родными Силами?

У древних славян не было изображений Божеств и рукотворных храмов для них. Вообще изначально у индоевропейцев не было особых храмовых строений, понимаемых как местонахождение Божеств. Тацит свидетельствует, что германцы считали несовместимым с величием своих Божеств запирать их меж четырёх стен или же представлять их в об­разе человеческом: «Они посвящают им леса и рощи и называют «бо­гами» нечто таинственное, осязательное лишь для преклонения в ду­хе» (Германия, гл. 9).

Один из виднейших историков и религиоведов XX в. Ганс Ф.К. Гюнтер пишет в работе «Религиозность нордического типа» (1943 г.): «И то, что индогерманцы первоначально не имели изображений богов, также соответствует религиозности космически мыслящих людей, изна­чально имевшей тенденцию к пантеизму» (Ганс Ф.К. Гюнтер. Избранные работы по расологии. M., 2005. С. 407).

Согласно такому складу религиозного мышления и психологии, во­сточные славяне, как и германцы, не знали особой корпоративно-замк­нутой касты служителей культа[11].

Нет никаких известий о существовании у восточных славян обособленного, разветвлённого, многоступенчатого и влиятельного жре­ческого сословия. Жречества как такового практически не было[12]. Оно появляется как иерархия профессиональных служителей государствен­ного религиозного культа лишь в 980 г., когда нечестивый братоубий­ца Владимир поставил в Киеве истуканы шести антропоморфных богов во главе с Перуном, повелел молиться им и приносить кровавые жер­твы[13]. Тогда-то и понадобились жрецы – государственные чиновни­ки при культивируемых образах отдельных официальных богов, совершающие регулярные общественные жертвоприношения, надзирающие за постоянным и правильным исполнением ритуалов, руководящие всё более усложняющейся церемониальной стороной культа. Обряды приобретают форму сугубого богослужения, которое и становится их содержанием, а сама религия становится предметом веры.

В народной же религиозности основу составляли не верования и не всяческая боговщина, а Круг Свещенных Обрядов и Празднеств, орга­нически сочетающихся с циклами самой Жизни и непосредственно связующих человека с Природой, Предками-Покровителями и сородичами.

После утверждения иудохристианства именно эти древние народные культы, вся так называемая «низшая мифология» оказалась поразительно живучей и сохранилась в фольклоре и обычаях вплоть до наших дней, тогда как представления о великих богах, связанные с богатыми храмами, чудовищными истуканами и кровавыми жертвоприношениями, быстро и почти напрочь изгладились из народной памяти и лишь частично вошли в новые иудохристианские образы, как, например, Перун в Илью-пророка.

Упрощённо говоря, Язычество (в широком понимании слова) есть религия, соответствующая общинно-родовому строю, а иудохристианство – классовому.

«Языческая религия не похожа на религию классового общества. Религия родового строя не знает классов и не требует подчинения одного человека другому, не освящает господства одного человека над другим; классовая религия имеет другой характер», – писал наш известный оте­чественный учёный Б.Д. Греков в своём труде «Киевская Русь» (М., 1953).

Как известно, у восточных славян очень долго держался прочный общинно-родовой, вечевой уклад. Однако начавшийся его распад и разрушение традиционных родовых устоев уже наложили свой отпечаток на религию. Обособление жреческого сословия как профессиональных служителей культа явилось следствием разложения патриархальных родоплеменных отношений и возникновения отношений феодальных. Оно было связано с ростом имущественного и социального неравенства внутри общества. Как верно отмечает историк Аполлон Кузьмин в «Падении Перуна» (М., 1988), «иерархия богов создаётся вслед за выделением земных иерархий. Именно тогда появляется потребность или создаётся возможность и для выделения особой касты жрецов».

Одновременно в этот последний этап восточнославянского Язычества происходит то, что можно было бы назвать расслоением религии на жреческую и народную. У смердов как бы одна, своя религия, а у господствующих властей и жрецов – другая.

Жрецы становятся посредниками между «простыми людьми» и «великими богами», ходатаями перед последними, обладающими якобы могущественными магическими приёмами воздей­ствия на богов посредством искупи­тельных жертвопри­ношений. Эти искусственные ритуалы были, в основном, плодом творчества жрецов, так же как великие боги были, в основном, предметом культа жрецов и князей – правителей.

Но рядом с этой государственной религией сохранялись архаичные и чисто народные религиозные представления. Официальные боги ничего не давали неимущему люду, они никак не удовлетворяли повседневных нужд человека, придавленного феодально-княжеским гнётом. Народные массы чтили своих древних, излюбленных, родных, близких, природных и домашних Чуров и Берегинь. В каждой общине, в каждом роду, в каждой семье были местные Духи-Покровители, к которым обращались за помощью. В них видели своих заступников, защитников от произвола силь­ных. А о «высших богах», которым поклонялась вельможная знать, народ имел весьма слабое представление, и вообще до них людям было мало дела. Вот этих-то «высших богов», чьи имена сохранились только в книгах, и заменили иудохристианские «святые», в то время как образы «низшей мифологии» (домовые, лешие, русалки и т.д.) и семейно-родовой культ Предков дожили в самой толще народной вплоть до наших дней.

Конечно, Языческие кумиры были порушены продажными князьями и попами, но подспудными причинами, способствовавшими их скоропалительному и бесславному низвержению, было состояние самого Язычества, ослабленного внутренними противоречиями, а также весьма двусмысленная роль сло­жив­шейся жреческой бюрократии.

Вообще о жреческой коллегии тех времён можно говорить только довольно-таки условно. Историк-религиовед Л. Мирончи­ков, в исследова­нии «К вопросу периодизации древнерусского язычества по «Слову Григория об идолах» («Древности Белоруссии», Минск, 1969) убедительно доказывает, что непосредственно перед иудохристианизацией сакральные функции выполняли так называемые «старосты», бывшие одно­временно должностными лицами, т.е. чиновниками, выполнявшими об­щественные и административные функции, что являлось их основной обязанностью и за что они получали жалование.

И есть основания предположить, что эти «старосты» (а по совместительству – жрецы), холопствуя, добровольно приняли чуждую религию одними из первых не только из-за своего малодушия, но и потому, что их социальное положение обязывало не вступать в противоречия с крестив­шимися верховными властями во главе с Владимиром. Вполне вероятно, что те, кто ещё вчера приносили жертвы Перуну, на следующий день улюлюканьем провожали статую главного кумира, которую по приказу князя прилюдно поволокли с холма, привязав к конскому хвосту.