Голая, голая правда (СИ) - Лебедев Александр - Страница 26

   Ледов решил больше не надеяться. Вернее не решил, а просто перестал. Потому что глупо пройти весь путь, зная еще в начале, что он никуда не приведет.

Дневник.

   В ноябре 2005-го у Наташи начались проблемы на работе. Ее подруга уволилась, и Наташе пришлось работать за двоих. С Наташиного мобильного телефона исчезла фотография Ледова, она перестала надевать обручальное кольцо.

   Ледов устал в этом копаться. За последние полгода он столько передумал, что голова могла разорваться от дурных мыслей. Сердце постоянно отдавало холодком, как будто ныло от боли, что на фоне физически окрепшего Ледова казалось даже забавным. Но Ледову было не смешно. Он ощущал эту боль физически, и она отравляла его жизнь. Его и окружающих.

- А значит, - решил Ледов, - ее нужно оставить.

   Он выбрал два способа. Первый, уже проверенный, тренажерный зал. Второй – дневник, впервые начав писать прямо в Интернете.

   Через месяц Ледов заметил, что вместе со строчками его повествования из души уходит боль. Может быть, потому что у него появились другие поводы для сожалений, но, скорее всего, потому что он снова стал писать, пусть даже в виде дневника. И вокруг него снова персонажи, злые и добрые, подлые и честные - разные.

   Ледов знал, что рано или поздно они побледнеют, станут прозрачными и исчезнут, пока кто-то из посторонних ему людей не скажет: «Ну, батенька, вы и нагородили чушь» или «Хорошо излагаете, Ледов, продолжайте». И тогда строчки оживут и он, за какую-то долю секунду переживет все заново и увидит себя другими глазами, как обычно это бывало раньше.

   Да, с Ледовым это всегда происходило так. Потому что не бывает театра без зрителей, как не бывает книги без читателя, и пока еще в нашей стране не придумали звание «Заслуженный читатель», последний всегда прав. Потому что  книга - это та, которую прочитали, а не написали.

   Несколько лет назад Ледов думал, что, написав свою первую книгу, он будет вожделенно гладить ее по обложке, перелистывать страницы и класть под голову вместо подушки. Но ничего этого не произошло. Вместо удовлетворения он испытал усталость и разочарование, всего лишь констатировав, что книга закончена и не более того. Тоже самое произошло и со второй книгой.

   Шли дни, недели и даже месяцы и Ледов искал кого-то, кого произведение может заинтересовать. Он носил рукопись по издателям и критикам и однажды оставил ее у очень пожилого и занятого делами литератора, который никак не мог найти свободную минутку, чтобы с текстом ознакомиться. Ледов же, как мы помним, был терпелив и регулярно звонил этому человеку. В очередной раз, трубку подняла его уже взрослая дочь, которая поинтересовалась, не его ли рукопись валяется на кухне.

- Очевидно, моя, - сказал Ледов.

- Знаете, - призналась дочка, - я тут случайно полюбопытствовала. Зацепилась глазами за строчку, да пока не дочитала так и не оторвалась. Смотрю, уже четыре утра, хорошо у вас получилось!

   Еще до того, как она договорила эту фразу, сквозь Ледова прошел электрический разряд. Он услышал тысячи диалогов, увидел батальные сцены, сюжетные ходы и метаморфозы перевоплощений, все то, что было описано в его романе, но не сам, а глазами женщины на том конце провода.

    Как это произошло? Ледов при желании не мог объяснить, потому что слышал отзывы и хуже и лучше этого. Нередко его произведениям делали полный грамматический разбор, но это не приводило к подобному эффекту, а иногда одна единственная фраза проносила мимо его сознания череду описанных событий, словно убыстренное кино.

   И в таком же кино должен был увидеть себя Ледов, где он и главный герой, и жертва, и злодей, и спаситель, а кто он на самом деле, должен был определить тот, кто скажет эту  фразу.

Точка не возвращения.

   Ледов ждал, потому что умел ждать, и потому что ничего другого не оставалось. Как-то влиять на взаимоотношения со своей женой - он больше не мог. Выяснять правду - больше не хотелось.

   И, наверное, тогда Ледов понял, что его история закончилась. Не финальным признанием или поединком положительного и отрицательного героев, как это бывает в романах, а вот так, простым ожиданием чуда, которое никогда не произойдет.

   Жизнь на этом не закончилась, но она больше никогда не будет прежней, как не будет в их отношениях дружбы и доверия, да и любви наверняка не будет.

   Ледовы преодолели некую точку невозвращения, которую неминуемо проходит самолет, стартующий с палубы авианосца. Секунда, две и машина должна взмыть в воздух, либо свалиться за борт, потому что невозможно затормозить на взлетной полосе, длиной в восемьдесят метров. Как невозможно вернуть доверие к человеку, предавшему вас, когда вы больше всего в нем нуждались.

   Ледов это понял, и ему снова стало жаль те полгода, что Наташа потратила на него. Может быть, она действительно смогла бы быть счастлива? С Ваней или Андрюшей, с французом или итальянцем. Да не все ли равно? Важно, что Ледов снова чувствовал себя виноватым.

    "Странно, - размышлял Ледов, – есть поступки, за которые мне не стыдно, хотя я обязан чувствовать себя виноватым, а есть такие, за которые я стыжусь, хотя вины своей признать не могу. Почему так происходит?"

   У Ледова было время подумать. Ведь Ниндзя, в переводе с японского, значит  терпеливый. И Ледов ждал. Ждал, когда мир - снова станет к нему справедлив.

Тольятти - 2006 год.

 [email protected]